— А вот возьму и все три бригады вытащу! — сказал он себе, изо всей силы потянулся и встал, потому что в победном нарастании света уже наступало утро.
Источник света был еще за горизонтом, но узкое, недавно пепельное облако, похожее на лодку без гребцов, плыло теперь как бы по морю огня, и огненные языки лизали борта лодки. А потом облако разорвалось, и уже не лодка, а три огромные, синие, с пунцовыми краями бабочки затрепетали над вздымающимся пламенем, и ветер понес их в сторону, словно оберегая их нежные крылья.
Из-за дальних крыш выполз краешек солнца.
Проводив сыновей на выпускной вечер в техникум, Антонина Сергеевна постояла в нерешительности, так как ей очень хотелось сесть в кресло и почитать, хотя управдом еще утром просил ее обязательно прийти на собрание жильцов дома, потому что иначе «не будет кворума».
Наш народ знаете какой? — уныло повторял он. — Наш народ не вытянешь из квартир. А будет депутат — неудобно. Уж вы меня не подводите!
Дом был большой, густо населенный, но собралось всего человек пятьдесят, главным образом домашние хозяйки.
Управдом с безнадежным видом объяснил, что больше и не собрать, народ все занятый, рабочий. Он толково, но уныло доложил о том, как идет летний ремонт, а после него жизнерадостная толстушка Жарова, председатель комиссии содействия, сбивчиво, но бойко рассказала о работе комиссии.
Антонина Сергеевна добросовестно слушала и доклады и выступления жильцов, стараясь по выступлениям установить, кто из активистов дома поэнергичнее, за кого стоит голосовать в члены новой комиссии. Многие резко критиковали комиссию и ее председателя, и Антонина Сергеевна огорчилась: конечно, Жарова — болтушка и плохой организатор, но ведь у нее муж и четверо детей, и все-таки она старалась, за что же обижать ее?
Антонина Сергеевна уже надеялась, что прения кончаются, когда председатель собрания с некоторой торжественностью объявил, что слово предоставляется депутату горсовета товарищу Белковской.
Ксана Белковская! Никогда не говорили мать и сын об этой девушке, однажды заглянувшей к нему на часок, никогда не упоминал Николай ее имени, но с того воскресенья мать все время помнила о ней. И понимала, почему газетная вырезка с групповой фотографией, где в центре сидит комсорг цеха Белковская, вот уже год хранится у сына в ящике письменного стола.
С испугом и любопытством смотрела Антонина Сергеевна, как из середины маленького зала поднялась девушка в скромном, темном костюме, с темными косами, уложенными вокруг головы. Среди пожилых женщин, окружавших ее, Ксана показалась гораздо моложе, чем в то воскресенье, — почти девочка. Но девочка держалась уверенно, вышла вперед твердой, деловой походкой, остановилась у стола президиума в свободной позе человека, привыкшего выступать на людях, и заговорила смело и даже, пожалуй, резко.
Антонина Сергеевна сама не могла бы объяснить, почему она испугалась, поняв, что будет говорить Ксана, но ей было страшно, что девушка не так скажет, не так поведет себя, и в то же время хотелось, чтобы девушка оказалась не так хороша и умна, как это кажется сыну.
Начало ее речи еще больше испугало и уязвило Антонину Сергеевну, — сколько высокомерия в этой девочке! Ксана была недовольна тем, как благоустраивается домохозяйство, она осудила комиссию содействия за нерасторопность и попустительство во время ремонта.
— Я сегодня облазила все ваши крыши и обошла все лестницы, — сказала Ксана и начала подробно перечислять крупные и мелкие недочеты ремонта.
Антонине Сергеевне, да и всем присутствующим, понравилось, что девушка все осмотрела сама, но разве нельзя было говорить то же самое помягче?.. Ох, нет, не та это девушка, что нужна Николаю, не та! И ничего у них не выйдет, где уж...
Но как раз тогда, когда Антонина Сергеевна утвердилась в своем мнении, что девушка не та, Ксана покончила с критикой и доверчиво улыбнулась.
— Ведь жалко, товарищи! — с искренним огорчением сказала она. — Дом хороший, большой, живут в нем рабочие, они на производстве чудеса творят. Как же можно не сделать все-все возможное для того, чтобы жилось им лучше? Ведь вот сейчас, летом, человек приходит с работы, пообедает и сидит дома. А разве плохо было бы выйти во двор, где плещется фонтан, окруженный цветами? Сесть на скамеечку под деревьями, под кустами сирени или черемухи? Побеседовать с друзьями за садовым столиком, поиграть в шашки или в «козла»?
Она говорила с воодушевлением, и ей кивали в ответ, улыбались, кричали «правильно!». И скучное собрание перестало быть скучным, даже на унылом лице управдома стыдливо проблескивала мечтательность.
— А ребятишки? — продолжала Ксана. — Говорят, они весь день орут под окнами и выбивают стекла мячами. Да разве трудно расчистить для них площадку, поставить качели, турники, для маленьких устроить загородки с песком? Все это легко сделать, была бы охота, было бы старание. Денег нет? Неверно. Большие деньги отпускаются на благоустройство, на озеленение, на детские площадки. А многое и средств не потребует, самим сделать можно, своими силами. Надо только приложить руки. Ваш дом можно сделать лучшим домом в городе.
Она оглядела собравшихся и почти с мольбой закончила:
— Давайте и сделаем его самым лучшим. Правда, давайте!
Ей горячо хлопали, а она присела на кончик скамьи возле стола и застенчиво улыбалась, и не было в ней никакого высокомерия, но угадывался настойчивый характер и убежденность в том, что работать надо только отлично и что требовать отличной работы надо ото всех.
Антонина Сергеевна следила за каждым движением девушки и волновалась оттого, что начались выборы, — теперь ей хотелось быть избранной. Если бы не стыд, она сама вызвалась бы поработать в комиссии, приложить руки к благоустройству, — она так ясно представила себе и фонтан, и детскую площадку, и стариков, отдыхающих вечерком под кустами сирени. Но ее не выбрали, и Антонина Сергеевна уже направилась к выходу, утешая себя тем, что в комиссии не оберешься хлопот и неприятностей, когда снова поднялась Ксана Белковская.
Ксана сообщила, что осенью предполагается провести очень большие посадки деревьев и кустов, так что работы будет много, и уже сейчас можно разбить во дворе клумбы, поставить скамейки, вместе с молодежью и ребятишками начать расчистку площадки на пустыре. Ксана считала, что не стоит все дела наваливать на комиссию, и просила выбрать особую группу актива по озеленению.
Антонина Сергеевна задержалась у двери. Ксана заметила ее милое, удивительно знакомое лицо и прочла в нем желание принять участие в новом деле. Она наклонилась и шепотом переговорила с председателем. Председатель одною из первых назвал фамилию Пакулиной.
Ксана покраснела, виновато улыбнулась и издали поклонилась Антонине Сергеевне.
Антонина Сергеевна приветливо, но сдержанно ответила на поклон.
Они бы так и ограничились этим, если бы Ксана поднимаясь со скамьи, не вскрикнула с явной досадой оттого, что зацепилась чулком о гвоздь.
Управдом сконфуженно ругал какого-то Абросимова, который «некачественно ремонтировал» скамьи, и обещал завтра же пробрать его «с перцем». Ксане от этого не было легче. Чулки были тонкие, дорогие, и девушке, видимо, было очень жаль их.
Антонина Сергеевна подошла и осмотрела повреждение — дырочка была небольшая, но от нее уже потянулась вниз белая дорожка.
— Пойдемте ко мне, Ксаночка, — сказала Антонина Сергеевна. — Заштопаем так, что и видно не будет.
Ксана смутилась:
— Что вы! Зачем же я буду затруднять вас?
Она уже справилась с досадой, послюнила палец и приложила его к концу белой дорожки.
— Если послюнить, петля дальше не побежит. До дому дойду, ничего!,
— Чулки уж очень хорошие, жалко, — посочувствовала Антонина Сергеевна и решительно взяла девушку за руку. — Пошли, пошли. И никого вы не стесните, мальчики на выпускном вечере, я одна дома.
Ксана сразу перестала сопротивляться. Шла она осторожно, видимо боясь, что петля все-таки «побежит». Они молча поднялись по лестнице и вошли в квартиру.
— Как у вас хорошо! — сказала Ксана, когда они уселись около настольной лампы, ярко озарявшей стол и погружавшей уютную, чисто прибранную комнату в мягкий полумрак.
— Давайте чулок, — потребовала Антонина Сергеевна и надела пенсне.
— Ой нет, я сама!
— Нет уж, не спорьте. Со мною и сыновья не спорят, а гостье и подавно не полагается. Ксана покорно сняла чулок.
— Какие у вас ножки маленькие. А когда вы идете, кажется, что ноги у вас сильные и крепкие.
— А они и есть сильные. Я спортом много занималась — легкой атлетикой, бегом, греблей.
— Почему — занимались? А сейчас?
