Задумались сидящие за столом.
Вдруг послышались разливистые соловьиные трели.
— Соловей-то как поёт! — с какой-то грустью говорит Елизавета Никитична.
— Что с соловья спросишь? — философствует Самохвалов. — Птичка она неразумная, хотя и певчая. — Обращаясь к Любаше, спрашивает: — Может, в домино сыграем?
— Спасибо. Мне спать хочется, — отвечает Любаша и медленно идёт к себе.
Как только Любаша входит в комнату и прикрывает за собой дверь, она распахивает окно и выпрыгивает во двор. За голубым забором, притаившись, стоит Ваня.
Любаша бросается к нему навстречу, влезает на забор, но неожиданно забор с грохотом валится на птичник. Любаша падает на землю.
Из птичника по двору разлетается птица; кудахчут куры, гогочут гуси. Неистово лает собака.
К Любаше подбегает Ваня, помогает ей подняться. Они убегают. На месте происшествия остается забытая Любашей косынка.
Во двор выбегают Коротеев и Самохвалов. Лает собака, кудахчут куры, гогочут гуси.
Мычит в хлеву перепуганная корова.
— Воры! Воры! — неистово кричит Самохвалов.
У дома правления колхоза старик сторож стреляет из охотничьей двухстволки.
У поваленного забора привлеченные шумом собираются колхозники. Слышны голоса:
— Что случилось?
— Какие воры? Откуда?
На скамейке в палисаднике знакомый нам парень целуется с веснушчатой девушкой. Неожиданно она отрывается от парня:
— Слышь, воры!
— Какие там воры! Это Ваня с Любашей мирятся, — флегматично отзывается парень, снова обнимает и целует девушку.
Любаша и Ваня бегут по залитому лунным светом полю.
Все больше и больше колхозников сбегаются к поваленному забору.
Коротеев нагибается, поднимает оброненную Любашей косынку и протягивает её Самохвалову.
— Забери ты, брат, своего голубя. Здесь, видать, дело миром не кончится. Солдат приехал.
Удрученный Самохвалов забирает косынку.
Смеются колхозники.
Елизавета Никитична подходит к Самохвалову и молча передаёт ему корзинку, наполненную флаконами духов, одеколона и разными «сюрпризными» коробками, подаренными ей Самохваловым.
Все расходятся по домам.
Перед поваленным забором остается только Самохвалов; в одной руке у него косынка, в другой — корзинка.
Самохвалов с корзинкой в руках, наполненной флаконами духов и одеколона, входит в буфет, где за стойкой сидит Полина.
— Здравствуйте, Полина Кузьминична! — обращается он к буфетчице.
— Здравствуйте Аполлинарий Петрович! — вставая с места, отвечает Полина. Увидев в его руках корзинку, она с улыбкой спрашивает: — Что у вас такое? Торговлей занялись, что ли? Или, может, призы какие-нибудь получили?
— Получил… действительно, призы… — со вздохом отвечает Самохвалов. — Такие призы получил, что на душе кошки скребут. Налейте-ка мне по этому поводу, пожалуйста, что-нибудь выпить.
— Лимонаду или боржому? — кокетливо предлагает Полина.
— Водки, Полина Кузьминична! — сдавленным голосом просит Самохвалов. — Водки, пожалуйста! Ох, и напьюсь я сегодня…
— Вы же непьющий? — недоумевает Полина.
— Каждому, наверное, когда-нибудь придётся пить, — начинает философствовать Самохвалов. — Такова жизнь. Сегодня человек на вершине воли, Полина Кузьминична, а завтра — на дне… Налейте, пожалуйста, пятьдесят граммов.
Самохвалов осушает рюмку. С непривычки у него занялся дух, выкатились глаза и, если бы не Полина, которая с удивительной ловкостью всунула ему в рот кусок колбасы, Самохвалов, наверное, задохнулся бы.
Он долго стоит, прикрыв рот ладонью, и, когда наконец отводит руку и поднимает голову, лицо его становится неузнаваемым.
— Понимаю… понимаю, почему человек пьёт, — хриплым голосом говорит Самохвалов. — От недовольства действительностью! Вот отчего пьёт человек!
— Может, вам воды? — сочувственно спрашивает Полина.
— Зачем вода? Дайте лучше водки! Ещё пятьдесят граммов.
— От такой большой дозы вы умрёте, Аполлинарий Петрович! — иронизирует Полина.
— А зачем человеку жизнь, если он недоволен действительностью, дей-стви-тель-ностью… — раздельно, но уже заплетающимся языком, повторяет Самохвалов. — Налейте, пожалуйста, Полина Кузь-ми-нич-нична…
Полина снова наливает рюмку.
Самохвалов глядит на Полину и вдруг, словно что-то вспомнив, спрашивает:
— Вы голубей любите?
— Голубей? — удивляется Полина. — Люблю.
Самохвалов вытаскивает из кармана косынку с голубями и повязывает её вокруг шеи девушки со словами:
— Жаль мне вас, Полина… Кузь-ми-нич-нична…
— Мне самой себя жаль! — со вздохом отвечает Полина, разглядывая в зеркало косынку.
Самохвалов, не открывая глаз от пышных плеч и румяных щек девушки, вытаскивает из корзинки «сюрпризную» коробку «Фиалка» и, показывая её Полине, спрашивает:
— Значит, вы одинокая? Вроде меня…
Полина, сразу догадавшись, в чём дело, холодно отвечает:
— И совсем я не одинокая! От Захара Силыча каждый день письма получаю. А скоро он и сам приедет.
Самохвалов быстро прячет обратно в корзинку свой подарок и снова залпом выпивает водку. Опять он чуть не задохнулся, но обиженная Полина уже не предлагает ему закуски. Она с гордым видом снимает с шеи косынку и отдаёт её Самохвалову.
Самохвалов с корзинкой в руках выходит из буфета и нетвердыми шагами идёт по освещённой лунным светом деревенской улице. Размахивая косынкой, он орёт пьяным голосом:
Шумел камыш,
Деревья гнулись,
А ночка тёмная была…
— Что это с нашим бухгалтером стряслось? — недоумевает девушка с тонкими капризными губами, стоящая вместе с парнем на крыльце дома.
— Душевное потрясение! — многозначительно и мрачно отвечает парень. — На почве несчастной любви… — И он несколько раз ударяется головой о столб, как год тому назад.
Самохвалов, пошатываясь, бредёт по берегу реки.
Размахивая косынкой, он орёт пьяным голосом:
Самохвалов садится на берегу и, поставив рядом с собой корзинку с флаконами, задумчиво смотрит на реку.
— Предали вы меня, Тимофей Кондратьевич, предали, — тихо говорит он и затем громким голосом, будто беседуя с Коротеевым, спрашивает: — Для кого же я старался? — При этих словах он вытаскивает из бокового кармана пачку писем Вани. — Для кого, спрашивается, я старался и прятал письма непутёвого? — и тихо, продолжая этот разговор сам с собой, добавляет: — Для себя старался, Аполлинарий Петрович, для себя…
И он начинает поодиночке, одно за другим, бросать в воду письма Вани.
— Говорят, любовь облагораживает человека? — задумчиво произносит Самохвалов. — По-моему, это абстракция. — И вновь запевает:
Шумел камыш,
Деревья гнулись,
А ночка тёмная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
Письма одно за другим плывут по воде.
К поваленному дереву у реки подходят Ваня и Любаша.
— Я ни одного письма не получала. Зачем обманывать? Надо мной вся деревня смеялась, — говорит огорченно Любаша.
— Я ведь каждый день писал, — оправдывается Ваня, — надо мной весь полк смеялся. — Он замолчал и тяжело вздохнул. — Ты просто не хотела отвечать. — И, посмотрев на Любашу, добавляет: — Я знаю, тебе бухгалтер голову вскружил.
Обиженная Любаша вскакивает и бежит вдоль берега.
Ваня догоняет её, хватает за руку, останавливает.
— Любаша! — шепчет он.
— Что? — тоже шёпотом спрашивает Любаша.
— Честное слово, писал… каждый день писал.
— Честное слово, не получала.
Они смотрят друг на друга ласковым, нежным взглядом. Головы их сближаются, и Ваня, протягивая руки, впервые обнимает Любашу и приникает к ней долгим поцелуем.
ФИЛЬМОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
СОЛДАТ ИВАН БРОВКИН
Киностудия им. М. Горького, 1955, 10 ч., цветной.
Автор сценария — Г. Мдивани. Режиссер-постановщик И. Лукинский. Оператор — В. Гинзбург. Художник — Л. Блатова. Режиссеры: Б. Каневский, И. Турин. Композитор — А. Лепин. Звукооператор — В. Хлобынин. Текст песен А. Фатьянова.
В ролях: Иван Бровкин — Л. Харитонов, Мать Бровкина — Т. Пельцер, Коротеев — С. Блинников, Его жена — А. Коломийцева, Любаша — Д. Смирнова, Самохвалов — Е. Шутов, Захар Силыч — М. Пуговкин, Полина — В. Орлова, Командир батареи — Б. Толмазов, Зам. командира по политчасти — П. Савин, Сержант Буслаев — Л. Лобов, Ефрейтор Абаев — Т. Жайлибеков, Солдат Кашин — К. Тыртов.
