по стенам дремлют жирные тома. По-шмелиному жужжат юркие вентиляторы в предохранительных сетках. К дверям подсобки прислонился пожилой узбек, по-директорски авантажный, с орденом «Знак Почета» на чесучовом разлетае и в дорогой тюбетейке, строченной серебряной нитью. Бреду вдоль извилистого прилавка, за которым расставлены девушки в ярких балахонах и тоже в тканных серебром тюбетейках. Косичек, косичек уйма.
Книги друг к другу прижаты тесно, будто плиты на центральной площади. Цапнуть — и деру? А где загнать? На базаре товар не ходкий. Если б учебники, тогда другое дело. Учебников не хватает. Ханжонкин ворует их вместе с портфелями и сбывает на бирже заботливым мамочкам из соседних школ.
Выдавленные бронзой буквы — Вильям Шекспир, Вильям Шекспир, Вильям Шекспир — перед носом лентой тянутся, как на телеграмме. Тоже мне знаменитость, никто его не покупает, никому он не известен. Но пока этакую глыбу выковыряешь, обязательно словят. Пропадешь не за понюх табака. Директор пожилой-пожилой, а грабли у него — издалека видно — крепкие, как ветки саксаула, пальцы длинные, узловатые. В ухо вопьются — оборвут. У кассы очереди нет. Пойду отсюда, из «Узкитаба».
Я направился к двери. Вдруг откуда ни возьмись человек десять. Мужчины в полувоенных — суконных и штатских — из кремового шелка «сталинках», женщины в переливчатых балахонах, но без тюбетеек и косичек, стриженные по-пионерски. Скопом они оттерли меня назад, к прилавку. У стеклянного тамбура выросло четверо милиционеров. «Попух», — мягко осело в мозгу.
Из магазина никого не выпускали. По ту сторону прозрачной витрины скрипнули тормоза. Под темную сень платанов первым вкатился лоснящийся нефтью «ЗИС». за ним серый угрюмый «плимут», наглухо задраенный, несмотря на жару. Такие машины только в центре и по Луначарскому шоссе ездят, в древнем городе — среди ишаков — их не встретишь.
Милиционеры — под козырек, и в торговый зал стремительно влилась группа людей. Возглавляли ее верзила в светлом «стетсоне» с дырочками и болтающейся под подбородком завязкой, блондин в «сталинке» защитного цвета и худощавый прожаренный солнцем узбек с тысячью морщин на непроницаемой физиономии и депутатским флажком над карманом. Двое офицеров в коротких куртках хаки и бриджах задержались на тротуаре, разглядывая магазин снаружи. Фуражки у них шикарные. Козырек — аэродром, обтянут материей. На каждую кокарду фунт золота пошел, ей-богу, и похожа она, эта кокарда, своими переплетениями и разными там штучками на царский герб. Если бы я на них напоролся в угловом хлебном, запросто выдурил бы хруст. По форме видать — миллионеры. И у худощавого узбека взять на кино пустяки. Поскачет еще за тобой, чтоб всучить. Со «стетсоном» и «сталинкой» пришлось бы, правда, повозиться, фасонят сильно.
«Стетсон» приветливо помахал рукой.
— Американец, — зацокало в пространстве, — американец.
Синяя рубаха у него опущенным вниз острием вымпела далеко вклинивалась в застегнутый на все пуговицы коричневый пиджак. Красный в черный горошек галстук-бабочка прилип к шее. Поразило энергичное лицо, обтянутое смуглой пергаментной кожей с рельефными продольными складками, сломанными на щеках вечной улыбкой. Американец воткнулся в меня буравами зрачков, белозубо осклабился и затем склонил «стетсон» над прилавком. Он что-то сказал директору, замершему в почтительной позе. Тот ответил смущенным жестом. Морщины у него побежали назад, к скулам, как круги на воде от камня. «Сталинка» моментально вмешалась и внятно отрапортовала:
— Товарищ вице-президент Соединенных Штатов Америки Генри Уоллес восхищен тем, что в годы войны узбекский народ сохранил интерес к мировой литературе. Народ, который любит Шекспира, победить нельзя.
Кто такой Шекспир, черт побери? Удастся ли его загнать хоть за рубль?
Присутствующие начали аплодировать и с облегчением, после вынужденного молчания, заговорили. Хлопал и я. Уж что-что, а бить в ладоши научился, согнув их лодочкой. Вице-президент стоял без «стетсона» и кивал, а все радовались на него и нарадоваться не могли. Потом он облокотился на прилавок и произнес что-то высокопарно и раздельно. «Сталинка» тут же нарубила:
— Товарищ вице-президент передает горячий привет советским людям и выражает желание приобрести несколько томов, которые займут почетную полку в его личной вашингтонской библиотеке в Капитолии.
Ва-шин-гтон-ской — это прикосновение палочки к клавишам ксилофона, би-блио-те-ке — это каблуками по мраморной лестнице, а в Ка-пи-то-лии — это череда колонн на рисунке в учебнике истории. Ничего не возразишь — культурно живет.
Смуглая — индийская — кисть вице-президента поползла во внутренний карман пиджака. Эх, теперь бы дали его мне! Десятку вытряхнул бы — не меньше. Черт побери, неужто вице-президент потратит гроши на проклятого Вильяма Шекспира, который ему определенно без надобности. Что, в Америке Шекспира нету? Судя по количеству, он не пользуется спросом, как учебники алгебры и геометрии. Эх, дьявол! Деньги! Я б еще успел посмотреть «Ночь над Белградом». Верно, и журнала не прокрутили. Эх, дьявол! Жых! Бах! Жых! Бах!
Директор совершил странное для своего усохшего тела — округлое движение.
— Передайте товарищу вице-президенту, — сказал он, приблизив синеватые губы к уху «сталинки», — что мы счастливы подарить ему книги, любимые узбекским народом, вместе с плодами нашей щедрой и солнечной земли.
Фраза на английском бумажным голубем взмыла вверх и, ритмично покачиваясь, опустилась к желтым на каучуке башмакам вице-президента. Две юные продавщицы — косичек-то, косичек — уйма! — стремительно, будто придворные дамы через анфилады комнат, выплыли из подсобки с коричневым «Вильямом Шекспиром», «Пушкиным» в узорчатом переплете, «Принцем и нищим» в розовой обложке с черными фигурами и вишневым фолиантом на узбекском языке. Директор вежливо разложил принесенное на вытянутых руках перед вице-президентом, а тот довольно тупо уставился на прилавок. Подарок с массой предосторожностей поместили посередине ослепительно белого листа и завернули, перевязав зеленым шнурком. Грациозная узбечка отделилась от сопровождающих, легко подняла пакет и в гробовой тишине, почти на цыпочках, мелко перебирая ногами, вышла прочь из магазина. При помощи двух офицеров она осторожно вдвинула пакет на заднее сиденье «плимута». Пока девушка возилась в неловкой позе, я почему-то жалел ее. Выпрямив стан и одернув балахон, она поправила прядь смоляных волос. Государственный визит в «Узкитаб» скользил как по маслу к своему благополучному завершению. Вице-президент растянул белозубый рот, попрощался с директором за руку и шагнул к милиционерам, замершим, как статуи в парке культуры и отдыха.
«Стетсон» громадной грибной шляпкой повис надо мной.
44
Я вобрал воздух ноздрями — одеколон душный, крепкий, шикарный. Эх, дьявол! В парикмахерской бреется. Сколько ж у него монет в кармане, раз он в парикмахерской бреется?! Вице-президент коснулся моих волос.
— Ай трай бай балба нейм? — серьезно спросил он.
— Мальчик, твое имя? — подключила перевод «сталинка».
Сверкающая улыбка отделилась от губ вице-президента и воспарила в
