туда не лезла.
— Самолет будет задержан?
— Эго как начальство распорядится, — казенным голосом ответил Тимофей Иванович, и человек так и не понял, хочет Кистенев задержать самолет или нет.
Тимофей Иванович не хотел. Он торопился домой, сегодня вечером должны были прийти гости и он мечтал их угостить свежей рыбой, а для этого надо было ехать автобусом километров пятнадцать, потом топать пешком к лесному озеру, брать у обходчика тяжелый челнок и, отталкиваясь шестом от илистого дна, передвигаться с места на место — авось, где клюнет… Автобус уходил в семь тридцать, и если самолет задержится…
— Простите, вы не сможете меня соединить с больницей, откуда вам звонили?
Тимофей Иванович искоса посмотрел на человека в шляпе.
— А вы, собственно, кто такой будете, товарищ хороший?
Человек в шляпе колебался не больше секунды.
— Доктор…
— Гм… Вот как… Ну, что ж, попробую.
Тимофей Иванович терпеливо и долго крутил ручку допотопного, похожего на ящик для писем телефона, сосредоточенно дул в микрофон, повторяя через равные промежутки времени «аллё! аллё!», пока наконец не раздался в ответ далекий, едва различимый голос.
— Действуйте, ежели что получится. Больница на проводе, — сказал Тимофей Иванович.
Доктор взял трубку, теплую от руки начальника аэропорта, и тоже начал кричать густым тенором, переспрашивая и требуя уточнений.
— Почему вы не вызвали самолет вчера?! — строго спросил доктор. Теперь он был без шляпы, и солнце освещало его седую, густую шевелюру, крупный нос и длинные, напряженные пальцы, охватившие с силой деревянную ручку трубки.
— Там у нас молодой врач. Только прошлой осенью на работу направили, — сказал инструктор райкома, словно оправдываясь.
Доктор чуть кивнул ему массивной головой, не прерывая разговора с больницей.
— Самолет необходимо задержать, — объявил он, подняв на Тимофея Ивановича серые, слегка навыкате глаза.
Тон, которым это было сказано, начальственный и не допускающий возражений, задел Тимофея Ивановича («Вот еще нашелся командир!»), и он решил поставить этого командира на место, но, встретившись с встревоженными и умными глазами доктора, остыл и лишь проворчал недовольно:
— Вот соединюсь с начальником отряда…
— Мне нужно поговорить с сопровождающим врачом. Где находится больная? — Доктор уже не просил, а распоряжался.
Тимофей Иванович досадливо пожал плечами.
— Это мы сейчас. — Саша обрадовался, что может тоже помочь доктору. — Мигом. — И он начал крутить ручку телефона.
— Машка! Чего это ты так долго не отвечаешь? Здравствуй! Послушай, Машка. К нам из Залесского везут больную. Девчонку! Знаешь, она умереть может. Тут у нас доктор, (он прикрыл рот рукой) да не Дмитрий Андреевич, а другой, наверное, приезжий. Ему надо поговорить с тем врачом, что везет больную… Не врач, а сестра?.. Откуда ты знаешь? Кажется, сестра с ней едет, — зажав ладонью микрофон, сообщил Саша. — В общем так узнай, где сейчас карета скорой помощи, скажи, чтоб сестру к телефону позвали. И вообще следи за линией — экстренный случай, серьезно!
Рация в авиапорту стояла маломощная, и с областным центром приходилось разговаривать только морзянкой. Тимофей Иванович дробно и быстро стучал ключом, потом прислушивался к писку, принимая на слух и тут же в уме складывая в слова тире и точки.
— С начальником отряда, — шепнул Саша.
Через раскрытую дверь он видел всех пассажиров: встревоженную девушку-студентку, молодого инструктора райкома, сосредоточенно рассматривавшего остроносые туфли, надетые ради поездки; будто отсутствующего доктора с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Рядом переминался с ноги на ногу бухгалтер, и его рука мерно колыхалась в такт доносившейся из репродуктора песенке. Заведующий горкомхозом Кулябко, напротив, стоял неподвижно и мрачно, глубоко заложив руки в карманы кителя.
— Самолет приказано задержать! — официальным голосом объявил Тимофей Иванович.
— Квод эрат демонстрандум, — облегченно улыбнулся доктор.
— Безобразие! Не могут прислать санитарную авиацию! — повысил голос заведующий горкомхозом. На фоне летного поля отчетливо выделялась его сухощавая фигура с маленькой головой, увенчанной черной кепкой с пуговкой.
— Значит, не могут, ежели не высылают. — Тимофей Иванович не привык обсуждать распоряжения начальства.
— И все-таки, Тимофей Иванович, странно как-то получается, — возбужденно сказал бухгалтер, источая одеколонный запах. — Попробуй задержи из-за одного человека поезд — ничего не выйдет. Голову даю на отсечение! А самолетик — пожалуйста! — И Петр Петрович стремительно развел в стороны короткие, толстые ручки.
— Именно, — согласился Кулябко, не меняя позы.
— А если что случится?! — впервые заговорила девушка-студентка. — Самолет отправится в срок, а тут беда!.. Да как бы мы тогда друг на друга смотрели? Как спать могли б? — Глаза ее расширились и были, как два черных камешка, вынутых из воды.
— Ладно, не кипятись, — ворчливо сказал Тимофей Иванович, — задержится самолет… Иль не слышала?
…72–15 прибыл вовремя. Второй пилот распахнул дверцу и бросил на траву коричневый бумажный мешок с почтой. Кто спокойно, кто чуть пошатываясь, сошли пассажиры, кивнули знакомым и дружно ринулись к автобусу. Был воскресный день, и все спешили по домам.
— Ну, что, загораем? — лениво спросил первый пилот, еще в воздухе предупрежденный о задержке.
Он вышел в расстегнутой голубой рубахе, без фуражки и кителя, который по-домашнему висел на спинке кресла.
— Маленько придется, — согласился Тимофей Иванович. — Ко мне пойдешь?
— Благодарствую. Я лучше подышу.
Он лег в тени самолета в траву, лицом к небу.
— Гроза будет, — сказал Тимофей Иванович.
— Предупреждение передавали? — не поворачивая головы, спросил пилот.
— А на что мне оно, предупреждение? Старые кости ломит, прогноз лучше любой метеостанции.
— И то верно.
Тимофей Иванович сдал второму пилоту почту и вернулся к своему стандартному домику, выкрашенному в веселый голубой цвет; начальник аэропорта весной сам малярничал тут вместе с Сашей.
— А местов хватит? — заведующий горкомхозом наконец вынул руки из карманов, чтобы достать папиросу. — А то получится, что ее посадят, а кого-то попросят вежливо… Так у нас тоже бывает.
— Они Раздольное проехали! — выкрикнул Саша. — Скоро в Стрелке будут!
Он вообще в это утро не находил себе места от возбуждения: висел на телефоне, единым махом брал четыре ступеньки крыльца и так же лихо спрыгивал с него, чтобы подбежать к сидевшим на скамейке пассажирам. Тимофей Иванович не одобрял такого поведения своего помощника, иногда даже покрикивал на него, и тогда Саша напускал на себя важность, поправлял сбитую набок фуражку и застегивал на верхнюю пуговицу китель. Но проходила минута-другая, и фуражка снова сползала, а пальцы сами собой оттягивали душный воротничок.
— Сколько километров до Стрелки? — спросил доктор.
— Отсюда — тридцать шесть, — ответил инструктор райкома. — Колхоз имени Кирова. Самый дальний угол в районе.
— Тридцать шесть, — машинально повторил доктор.
Он знал, что значит тридцать шесть километров для девочки, задыхающейся от удушья, от того, что отказали мускулы, сжимающие и поднимающие грудную клетку. Не дальше
