наверное.
Но на ногах он держался твердо. Быстрый взгляд через мое плечо на Маркела.
— А ты молоток, Валя, — сказал он хрипло. — Толково сработал… Я от тебя не ожидал.
Мы близко стояли друг против друга. Винтовка лежала сбоку, и патрончик еще был в стволе. Я чувствовал спиной Маркелово присутствие, а Жора смотрел на него. Почему-то мне казалось: если я буду стоять между Жорой и Маркелом, то Маркел… Неужели он стрелял тогда и может выстрелить сейчас?
Жора сделал ко мне быстрый шаг и сильно ударил ладонью по лицу. Хлесткий и неожиданный удар. Меня нельзя бить в лицо или в голову. В детстве я перенес сотрясение мозга, и, если меня так ударить, я мог на короткое время потерять сознание, если не бывало хуже. Наверное, это и произошло сейчас, потому что, когда я поднимался с земли, Жора уже держал винтовку между колен и одной рукой закрывал затвор.
Маркел не шевелился… а мог уже десять раз «исправиться».
Жора вскинул мелкашку в руке, как револьвер, но ремень зацепился за отворот сапога… И смотрел он на Маркела.
А Маркел не шевелился.
Левая рука у Жоры висела, будто вместо живой конечности там был протез.
Я ударил его по этой руке, потом развернулся и ударил кулаком сбоку в челюсть.
Жора покачнулся и скрипнул зубами. Винтовка опять упала, когда он здоровой рукой перехватил сломанную.
— Не дешеви, Валя, — сказал он сквозь зубы. — Нечестно…
— Один — один, Жора, — сказал я. — Ведь у меня череп с трещиной…
— Я этого не знал.
Он опять ударил меня ногой с близкого расстояния, а я просчитался, когда прыгнул в сторону. Это хороший удар, когда он достигает цели — носком сапога ниже колена. Я почувствовал, что ноги, одной ноги у меня нет. Была тяжесть в этом месте и боль, но не было ощущения здоровой, повинующейся ноги.
Бедная нога, подумал я. Все-то тебе достается…
Одноногий и однорукий — вот это бокс. Что нужно делать, Фалеев?
Я прыгнул к Жоре и обнял его за талию, прижал его руки к телу. Хорошо, что он не ждал от меня такой «любви» и не успел ударить еще раз.
— Это называется клинч, — сказал Жора и ударил меня головой в лицо.
Я сильнее сжал его руки. Жора корчился и скрипел зубами. Он опять ударил меня головой в скулу, но сам слабел на глазах. В голове у меня шумело, плыли куда-то розовые звездочки в фиолетовых и желтых облаках. Я чувствовал, в каком месте сломана Жорина рука: между кистью и локтем, ближе к локтю. Крови по-прежнему не было; значит перелом внутренний.
Мы топтались на одном месте, обнявшись, как хорошие друзья. Жора бил меня головой в лицо, а я сжимал кольцо своих рук. После каждого его удара, который, звонко дребезжа, отзывался в моем мозгу, я пытался сильнее сжать руки. Но каждый раз я сжимал их все слабее, а Жора бил меня головой все реже… По скуле текла кровь, кровь из рассеченной брови заливала глаз.
Маркел стоял, как истуканище… Или это не Маркел там стоит, в столбе солнечного света из окон, а его тень?.. Я не очень резко видел все предметы… Они уже начинали плавать, двоиться в розовом тумане. Еще один удар в голову — и я упаду.
В ушах у меня появилось какое-то переливчатое стрекотанье, частые громкие хлопки.
Где сейчас мой друг, подумал я. А Зоя… мы бы сейчас вместе послушали все эти переливчатые музыкальные трели и посмотрели бы нарядные звездочки в розовом тумане… Маркел, Маркел, ты…
— Маркел, — сказал я, — ат-тар [2]…
Мне показалось, что Маркел (или его тень) приблизился ко мне и Жоре…
Это не у меня в голове стрекочет так переливчато, подумал я, это же вертолет…
Жора опять ударил.
Последнее, что я запомнил, было движение Маркеловой тени. Приклад его винтовки беззвучно опустился на Жорину голову.
Бледно-голубое полуденное небо, а в нем медленно танцевало одно-разъединственное ватное облачко. Прямо над моей головой, так что не надо ее и поворачивать. К тому же она тоже как ватная и, наверное, не очень-то послушается… Бровь и скула у меня чем-то залеплены.
О чем там разговаривают эти противные чайки? Врешь, это не чайки, это люди разговаривают, где-то тут, совсем рядом.
Я скосил глаза и увидел Зою. Она сидела на траве.
Я лежал недалеко от того самого сарая… А разговаривают Карина и кто-то незнакомый.
Я протянул руку и положил ее на Зоины колени. Она вздрогнула, придвинулась ближе и склонилась надо мной. Вот очень близко милые синие глаза, подумал я. Это Зоя.
— Потерпи… Все уже позади, милый… А тебя вертолетом отправят в больницу, в Оссору.
— К черту, — сказал я. — Я сейчас вот полежу немножко, потом встану и побегу. Тоже мне, нашли больного: на скуле шишка.
— У тебя было сотрясение мозга…
— В первый раз, что ли?..
— Не волнуйся, Фалеев, — сказала Зоя мне в ухо. — Подумаешь, полечат тебя немножко.
— Все равно не хочу, — сказал я.
Зоя еще ниже склонилась к моему лицу.
— У тебя, наверное, из шишки на скуле выросла агрессивность, — сказала Зоя и улыбнулась.
Я притих. Черт возьми, а если я и вправду немножко того… Хорошо же я должен выглядеть…
— Ладно, — тихо сказал я в Зоино ухо. — Я пока подожду вставать. Осмотрюсь, освоюсь… тогда уж.
Нужно подождать, осмотреться. Если мне кажется, что чайки разговаривают, то нужно, конечно, подождать. Что там было, в сарае?.. Кажется, меня били по голове треснувшей бензиновой бочкой. Вот такие дела.
О чем это говорят Карина и человек с незнакомым голосом? Я повернул ватную голову и поверх травы увидел поникшие лопасти МИ-8, каких-то людей в милицейской форме и в зеленых штормовках. Из сарая вышли Коленька и Вася. Карина разговаривала с милиционером в погонах старшего лейтенанта, который писал в блокноте. Тут же, рядом с ними, стоял и Витя-пастух, и вел он себя довольно прилично: не кричал, не махал руками и никого не называл гадом. Сколько людей, подумал я, и все ведут себя прилично. А уж на Витю-то это совсем не похоже.
— Что за чушь, — сказала Карина. — Почему он сумел держать коряка в кулаке?
— Мы Маркела Атувье знаем, — сказал старший лейтенант. — За ним есть грехи, а один очень серьезный.
— И Жора об этом знал и шантажировал Маркела и вынуждал его идти на поводу, так надо понимать?
— Только откуда бы он мог узнать? Вы же сами говорили, Карина Александровна, что они знакомы едва ли две недели, да и
