которого она не раз проводила летний отпуск вместе с Нинель.
Омар Али, высокий сухощавый старик с коричневым от загара лицом, обрадовался приходу Баджи. Он пригласил гостей в дом, и не успели те оглядеться, как его внук Ашраф, юноша лет шестнадцати, принес из сада большой поднос с виноградом. На одной половине подноса лежали светлые, на другой темные гроздья.
Омар Али оторвал крупную виноградину от пышной светлой кисти и, бережно держа ее двумя пальцами, прищурил глаз и протянул руку к окну, залитому светом.
— Этот сорт но нашему называется «аг шааны», — пояснил он гостям. Прозрачная желтая виноградина с нежным зеленоватым отливом светилась, словно драгоценный камень.
— «Аг шааны» по-русски значит — белый шахский, — предупредительно вставил юноша.
Омар Али положил виноградину в рот и протянул Королеву гроздь:
— Попробуйте, товарищ!
Виноград оказался сладким, с едва ощутимой кислинкой, придававшей ему особый вкус. Дав Королеву насладиться двумя-тремя виноградинами — сейчас хозяин только знакомил гостя со знаменитым апшеронским шааны, а настоящее угощение было еще впереди, — старик оторвал виноградину и от темной кисти.
— А этот сорт по-нашему называется «кара шааны»… — начал Омар Али, но Ашраф опять не удержался:
— А это значит — черный шааны.
Старик бросил на внука строгий взгляд — не вмешивайся в разговор старших! — и протянул Королеву тяжелую черную гроздь с легким сизым отливом:
— Попробуйте, товарищ!
Он выжидательно следил за выражением лица Королева, хотя не сомневался, что белый и черный азербайджанский шааны не могут не прийтись по вкусу любому человеку. Нетерпеливо ждал одобрения гостя и Ашраф, и стоило ему услышать восклицание Королева: «Нам бы в Ленинград такие сорта!» — как он скороговоркой сообщил:
— Апшеронский аг шааны имеет двадцать три процента сахаристости и четыре процента кислотности, а кара шааны, соответственно, — восемнадцать и пять. У нас производят только столовые сорта — для снабжения столицы нашей республики Баку!
Юноше, видно, нравилось выступать не то в роли переводчика, не то в роли комментатора, пуская при этом в ход специальную терминологию, заставившую Королева спросить:
— А ты откуда все так хорошо знаешь о винограде?
Польщенный похвалой, Ашраф застыдился, опустил глаза, и теперь за внука ответил дед:
— А как ему не знать, если его отец, мой сын, — агроном, мичуринец, работает в Азнииэсвэ… — Старик запнулся. — Заведение это хорошее, — сказал он, — а вот название… — он снова попытался выговорить название и безнадежно махнул рукой: — Никуда не годится!
На помощь деду пришел Ашраф, одним духом выпаливший:
— Азнииэсвэска! Азербайджанский научно-исследовательский институт садоводства, виноградарства и субтропических культур! Я тоже буду там работать, когда окончу сельскохозяйственный техникум!
Старик не без гордости поглядел на внука. Из ящика старого некрашеного стола он вытащил книжку, обернутую в газету. В ней торчало несколько закладок.
— Учится мальчик хорошо, старается. Недавно осилил вот это.
— Осилил, да не все, — честно признался Ашраф. — Есть трудные места.
Баджи раскрыла книжку: Мичурин… Старик в соломенной шляпе, надвинутой на лоб, с лицом, изрезанным морщинами, строго взглянул на нее. Она полистала страницы, заложенные обрывками бумаги, и прочитала вслух одно из «трудных мест»:
— «Мои последователи должны опережать меня, противоречить мне, даже разрушать мой труд, но в то же время продолжая его. И только такой последовательно разрушаемой работой и создается прогресс…»
— Умен дедушка Мичурин, — серьезно сказал Королев.
Баджи потрепала мальчика но щеке:
— Вырастешь, Ашраф, поймешь это трудное место!.. — И она весело рассмеялась. Подумать только: ведь еще совсем недавно ее привела в смятение Делишад!
Когда гости вволю насладились плодами из сада Омара Али, старик рассказал об одном из бывших бакинских богатеев. В свое время тот покупал только черный шааны.
— А знаете почему? — загадочно улыбаясь, спросил Омар Али.
— Очень просто: черный казался ему вкуснее! — выпалил Ашраф.
— Нет!
— Наверно, черный был дешевле? — неуверенно сказала Баджи.
— Цена белого и черного — одна!
— Может быть, он считал черный полезней для здоровья? — пытался угадать и Королев.
— Тоже нет!
Королев поднял руки:
— Сдаемся!
— Тот богач считал, что черный цвет придает тяжесть и что фунт черного шааны тяжелей, чем фунт белого! — со смехом ответил старик, а за ним рассмеялись и все остальные…
Да, не скоро забудет Баджи этот ясный сентябрьский день, проведенный с Королевым!
Весь месяц они были неразлучны, их часто встречали вдвоем. Друзья Баджи шептались: ленинградец, видать, человек не плохой, и пара из них может получиться хорошая. Дай-то бог! Оба они много потеряли в войну, оба заслуживают счастья.
Но находились и такие, которые подтрунивали над Баджи: надумала на старости лет заводить романы! А кое-кто даже злословил.
— Тот таинственный незнакомец с орденами на груди, который красовался с Баджи в московском ресторане, оказался всего лишь обыкновенным докторишкой! — зубоскалил Чингиз.
— Пожалуй, Баджи могла бы найти себе друга получше и здесь, в Баку, — у нее для этого есть все данные, — соглашалась Телли и многозначительно добавляла: — Но беда азербайджанских женщин в том, что наши мужчины не умеют их ценить.
Возможно, в этих словах таилась старая обида, нанесенная ей Чингизом. А может быть, и досада на Мовсума Садыховича, неспособного сделать решительный шаг и окончательно порвать со своей семьей.
Невзлюбил Королева и Хабибулла.
— Какой шайтан носит сюда этих ленинградцев? — ворчал он, видя Королева рядом с Баджи: он опасался, что дружба их окончится браком и чужак станет для Абаса как бы отчимом и еще больше отдалит от родного отца…
Отпуск Королева подходил к концу, пришло время расставаться.
— Ну как, Якуб, не жалеете, что приехали в Баку? — спросила Баджи, стоя с ним на перроне вокзала у вагона с табличкой «Баку — Ленинград». — Понравилось вам у нас?
— Настолько, что я готов приехать насовсем!
Именно этих слов ждала она, ей захотелось многое сказать ему, но в эту минуту к ним подошел Ашраф, неся две высокие плетеные корзинки, прикрытые сверху виноградными листьями. Королев сразу догадался: белый и черный шааны!
— Ну куда мне столько, Баджи милая? — с отчаянием воскликнул он, глядя, как Ашраф вносит корзинки в тамбур вагона. — Ведь этого не одолеть за целый год!
— Дольше будете помнить меня! — Баджи с грустью смотрела на Королева.
Он дотронулся до ее плеча, но Ашраф уже стоял рядом. Под высокими сводами перрона гулко разнесся сигнал к отправлению.
Королев вскочил на ступеньки вагона. Поезд дрогнул, тронулся.
— Я вернусь!.. — крикнул Королев и высоко поднял руку. — Насовсем!.. Конечно, если вы не против!..
Баджи улыбалась ему затуманенными глазами, что-то говорила в ответ, но он уже не слышал. И только по движению ее губ он угадал:
— Скорей возвращайтесь!
И еще ему почудилось, что она
