грудь. Юстина шла впереди, это был ее дворец, и она показывала дорогу.
Вскоре они очутились на окраине парка, за ним начинался колхозный фруктовый сад, еще дальше смутно проступали кроны старых лип, тех самых, что росли вокруг дома Каспара. Сам же дом в лунном свете был нем и тих, как покинутый корабль, ни в одном окне не мерцал огонек, все уснули, околдованные королевой и волшебницей Юстиной.
— Вот из этого окна, — прошептала она, — видно соседнее королевство, но вход в него охраняет страшный дракон. Сейчас мы отправимся туда и упрячем дракона в пещеру. Хорошо?
Каспар еще раз глянул в просвет между ветвей и попытался увидеть там ужасного дракона. Но в саду была лишь дощатая сторожка. А Юстина уже махала ему из сада и нашептывала:
— Запрем дверь. Сторож, конечно, спит без задних ног.
Каспар медлил. Было ясно, что Юстину одолела жажда приключений и она, пожалуй, без его помощи сделает то, что задумала.
— А может, вы боитесь? — разочарованно протянула Юстина, и Каспар почувствовал, как в ее глазах потускнело очарование вечера. Наверное, ей уже казалось, что она не в сказочном замке, а в старом, запущенном парке.
— Я не боюсь, — ответил Каспар. — Просто не понимаю, к чему это.
— Да, вы правы. Это ни к чему.
«А вдруг она подумает, что я в самом деле боюсь, — мелькнула у него мысль. — И как она переменилась».
И тогда, не сказав ни слова, он побрел по картофельным грядкам, тянувшимся вдоль яблонь. Юстина шла за ним следом, и опять она была королевой, теперь бы Каспар смог не только запереть сторожку, но и самого сторожа поставить вниз головой.
Чем ближе они подходили к сторожке, тем вкрадчивей становились их шаги. Юстина то и дело хватала Каспара за руку, они замирали и слушали. Все было тихо. Дверь слегка приоткрыта, но что внутри, не видно — темень. И все же… Совсем отчетливо донесся тягучий, раскатистый храп. Юстина отпустила руку Каспара и, закрыв рот ладонью, давилась от смеха. Казалось, еще немного, и она всполошит всю округу.
А Каспар тихо прикрыл дверь и надел на скобку замок, висевший тут же. Обратно шли, не соблюдая тишины, однако в сторожке не чувствовалось перемен.
— Завтра не оберешься разговоров! — весело сказала Юстина, когда они снова очутились в парке. — И все станут гадать, кто это натворил. Лет десять будут помнить. Так что мы, пожалуй, сделали доброе дело.
— Помнить-то будут, — согласился Каспар. — Есть над чем посмеяться. Не каждый день такое случается. Только я вот думаю, как он утром на волю выберется. Старуха сварит кофе, а мужа нет. Такой переполох поднимется. А сам постыдится звать на помощь. Как-никак сторож.
— И поделом ему, — неожиданно жестко сказала Юстина. — Разве так сторожат? Завел бы собаку. Злую овчарку. Тогда никто бы сюда не сунулся.
— Собака пригодилась бы, — не сразу отозвался Каспар и невольно вздрогнул, вспомнив громадного пса Бернсона, тенью скользившего вдоль забора, поблескивая глазами.
— Если бы вы знали, Каспар, как мне надоели эти собаки, дом и все, все надоело! — воскликнула Юстина. — Я ужасно устала, сдавая экзамены, тосковала по дому, думала — отдохну. Первая неделя прошла сносно, а потом… Потом стала ругать себя — зачем приехала. И вот теперь жду не дождусь, когда начнутся занятия. Такая кругом мелочность, серость, каждый только и думает, как бы побольше урвать, где бы скорей да полегче раздобыть эти жалкие копейки…
— Без копеек тоже нельзя, — пробормотал Каспар, удивляясь резкой перемене в ее настроении. Попробуй догадайся, что ей придет в голову через минуту. Может, она попросит луну с неба достать? Ради нее он на все готов. Но как можно говорить, что все надоело, в эту чудную ночь с ее пахучими цветами и притихшими деревьями?..
— А вы знаете, — сказал он, — это неплохо, когда копейки есть в кармане. Особенно, когда их много. Но для этого приходится работать, иначе их не будет. Но вы полюбуйтесь на свои чертоги, — разве здесь можно соскучиться? Вы собирались отсчитывать дни до миллиона. Я бы охотно составил вам компанию. И лет через тысячу здесь, на крутом берегу, стояли бы две огромные скалы, похожие на нас, и все бы дивились — откуда они? Может, нас перевезли бы в какой-нибудь музей.
— Вам хорошо смеяться, — сказала Юстина, не глядя на него. — Были бы на моем месте, рассуждали иначе.
— Не знаю, — ответил он. — Я сейчас подумал, как рассуждали бы вы на моем месте.
Каспар усмехнулся. Он представил Юстину в замасленной одежде, посреди грязной дороги, представил, как она залезает под машину с большим гаечным ключом в руке. Это было просто невероятно.
— У каждого свое место, — добавил он в раздумье, — я бы, пожалуй, не смог быть на вашем. Но мне нравится лес и луна. Это нравится и вам. Давайте постоим. Слушайте… Зашумели деревья, проснулся ветер, — значит, близок рассвет. А это — вы слышите? Речные дороги переговариваются. Что-то рассказывают, и всегда у них новый рассказ — летом один, весной и осенью другой. Бушует буря или хлещет дождь, но и тогда не прерывается древняя повесть. Слышите?
— Слышу, — не сразу ответила Юстина. Приоткрыв рот, смотрела она на Каспара, и в ее больших темных глазах было восхищение.
— Иногда я прихожу на берег Даугавы послушать шум порогов, и тогда мне кажется, будто я уже бывал здесь давным-давно, может, тысячу лет назад, но и тогда слышал не начало, а всего-навсего продолжение рассказа. И, наверное, то же будет с теми, кто придет сюда еще через тысячу лет.
Теперь они стояли на маленькой лужайке на окраине парка. С одной стороны поднималась темная стена стволов, с другой — на них падал серебристый свет луны, и далеко вглубь уходили лунные дорожки, терялись среди лип, дубов, кустарника.
— Каспар, здесь наша Лунная поляна… Каспар, поцелуй меня…
Ему показалось, будто он ослышался или уловил какой-то особенный, странный и далекий разговор воды с камнями. Лунная поляна? В самом деле, здесь была Лунная поляна.
— Поцелуй меня…
Это сказала Юстина. Не помня себя, он крепко обнял ее, и было так хорошо, и хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Но Юстина выскользнула из его объятий, перебежала лужок и крикнула:
— Пошли к Даугаве. Пусть об этой ночи она расскажет тем, кто будет здесь после нас. Идем!
Они шагали навстречу луне, а за ними колыхались длинные черные тени. Широкая лента Даугавы вилась между лесистыми пригорками. Через реку тянулась беспокойная, вся в блестках лунная дорожка, исчезая в прибрежных камышах. И деревья на том берегу отбрасывали тени, но они
