системе частей речи, эти грамматические разряды слов не представляют собой чего-то однородного. Так, например, в тюркских языках оказываются более развиты, чем в русском языке, те формы качественных прилагательных, которые указывают на количественную характеристику интенсивности выражаемых ими признаков. Если в русском языке различаются формы трех степеней сравнения – положительная, сравнительная и превосходная, то в тюркских языках наряду с ними существуют формы интенсива, которые выражают наличие усиленного свойства или качества в том или ином предмете, без сравнения данного предмета с другим, имеющим то же самое качество и свойство. В индоевропейских, тюркских и других языках прилагательные обнаруживают близость к существительному и другим именным частям речи, а не к глаголу. Во многих других языках (языках Юго-Восточной Азии, нивхском и др.) слова со значением качества по своим грамматическим свойствам тяготеют не к именам, а к глаголам. В.З. Панфилов находит объяснение этому, прослеживая процесс формирования качественных обозначений в языках различных типов. Он полагает что после расщепления первоначально синкретичного слова на две отличающиеся друг от друга грамматические группировки слов – имя и глагол – дальнейшее развитие шло различными путями: в одних языках первоначально синкретичное имя, обозначающее и предмет, и качественный признак, послужило источником возникновения существительных и прилагательных как двух самостоятельных именных частей речи, в других языках слова-наименования качественных признаков генетически оказались связанными не с синкретичным именем, а со вторым членом этой первоначальной оппозиции – синкретичным глаголом. Эта первоначальная синкретичность глагола сохраняется в нивхском языке, в котором немалое число глаголов именуют и качественные признаки, и собственно действие. Автор приводит большое количество примеров. Близость слов-наименований качественных признаков к глаголам в языках Юго-Восточной Азии также, с точки зрения В.З. Панфилова, связана с первоначальным синкретизмом глаголов в этих языках. Наличие второй линии развития слов-наименований качественных признаков дает автору основание предположить, что она обусловлена пониманием качественного признака не как статичного, а как процессуального признака. Момент процессуальности в понимании качественных признаков в той или иной мере присущ также и носителям тех языков, в которых они обозначаются прилагательными как особой частью речи – это обнаруживается в наличии степеней сравнения прилагательных, а также соотносительных прилагательных и глаголов типа «красный – краснеть». Наибольшей абстрактности развитие категории качества достигает на той ступени, когда выделенные на предшествующих этапах ее развития качественные признаки начинают мыслиться в отрыве от своих носителей, как своего рода самостоятельные сущности, т.е. предметно. Это находит свое выражение в языках в том, что от слов с качественным значением, будь то прилагательные, качественные глаголы или предикативы, образуются существительные, общеграмматическим значением которых как части речи является предметность. К такого рода существительным относятся абстрактные существительные типа русских «краснота», «белизна», «глубина», «ширина» и т.п. Применительно к тем языкам, которые пережили этап первоначального синкретизма имени, когда одно и то же слово обозначало и предмет, и наиболее характерный для него качественный признак, а затем период формирования прилагательных как особой части речи, возникновение такого рода абстрактных существительных представляет собою, с точки зрения В.З. Панфилова, своего рода отрицание отрицания, т.е. здесь наглядно демонстрируется один из законов диалектики.
Мыслительная категория количества, отражающая количественную определенность бытия, способы ее выражения в различных языках, их генезис и эволюция обстоятельно исследуются в работах В.З. Панфилова (24; 25; 27). Он указывает, что количественная определенность в объективной действительности предстает, с одной стороны, как дискретное, прерывное количество, а с другой – недискретное, непрерывное количество. Первое из них определяется посредством счета, а второе – посредством измерения. Соответственно этому в мыслительной категории количества выделяются два основных момента – число и величина, и, следовательно, содержание этой категории представляет собой единство этих двух моментов. Эта точка зрения в истории философии развивалась уже Аристотелем, затем Декартом, Кантом и Гегелем. Нашла она поддержку и в современных работах по философии, посвященных категориям мышления (16, 33).
Число является результатом определения мощности множества как дискретной совокупности объектов того или иного рода. В отличие от этого величина есть результат измерения интенсивности непрерывного количества (например, каких-либо непрерывных признаков), и она наряду с другими средствами также может получить выражение в числе. В.З. Панфилов (24), а вслед за ним и С.А. Васильев (8) выделяют разнообразные грамматические и лексические средства выражения категории количества в различных языках (о способах выражения категории количества в русском, украинском и английском языках см. работу С.А. Швачко (41)). При этом С.А. Васильев отмечает, что пропорции грамматических и лексических значений в языках различных типов различны. Так, в изолирующих языках (китайском, японском) части речи представлены очень слабо, поэтому почти отсутствуют грамматические категории, а, следовательно, значения не грамматикализуются и основная нагрузка по выражению мыслительных категорий падает на лексику (подробнее об этом см. работу А.А. Холодовича (34)).
В.З. Панфилов приходит к выводу, что во всех языках существуют лексические обозначения определенных количеств, т.е. чисел. При этом, если в некоторых языках этот разряд слов ограничивается несколькими или даже одним названием чисел в пределах первого десятка, то в большинстве языков он получил значительное развитие, выделившись в самостоятельную часть речи – числительные (24). Многообразны в различных языках и системы числительных.
«Они могут строиться, имея в качестве центрального не только число десять, но и двенадцать, двадцать и др.» (28).
Различные системы числительных и счета специально рассматриваются в работах В.З. Панфилова (24; 27), Д.И. Эдельман (43).
В.З.Панфилов прослеживает также, что во всех языках существуют лексические обозначения неопределенных количеств, в которых фиксируется степень мощности множеств или различие в величине, когда речь идет о непрерывном количестве (24). Так, например, в английском языке словами many «много» и few «мало» фиксируется различие в степени мощности множеств, а словами much «много», little «мало» – различие в величине, и они в отличие от первых сочетаются с названиями веществ, а не предметов. Количественные понятия передаются и такими обычно местоименными словами, как русские «все», «некоторые», «всякий», «каждый» и т.п. В этом плане представляют интерес работы Л.Д. Чесноковой (36, 37), которая, рассматривая систему форм для передачи значения неопределенного множества, обращает внимание на то, что выражение неопределенного множества может сопровождаться идеей оценки названного количества, помимо указания на неопределенное количество содержать оценочную квалификацию называемого количества. Так как в словосочетаниях типа «много звезд», «мало книг» в отличие от словоформ («звезды», «книги») идея количества и идея считаемых предметов представлены раздельно, расчлененно, оказывается возможным в идею неопределенного количества включить момент его оценки. Автором выделяется также значение приблизительности количества, особенностью которого является выражение неопределенного множества с указанием количественных границ этого множества. Выделяются четыре вида
