Соседи были не прочь меняться, и Цинис велел спустить на воду оранжевую рабочую шлюпку, ту, что лежала в конце палубы кверху килем. В нее сел боцман, Стидзинь подал ему коробки с фильмами, и тот налег на весла. Лодчонка быстро удалялась, покачиваемая легким дыханием океана.
Все, кто был свободен от вахты, помогали на палубе сортировать рыбу. Цинис надел резиновую спецовку и тоже присоединился к ним. Помощник из него был не ахти, но уже то, что главный по должности на судне человек делает ту же работу, что все, придавало остальным бодрости. И опять команда погрузилась в тот железный, несколько отупляющий ритм, когда мир ограничивается пределами: ящики с рыбой — бочка, спущенная в трюм.
— Перекур, — через некоторое время объявил Пелекс и принялся стаскивать брезентовые рукавицы. Он закурил. Швейцарс тоже достал свой алюминиевый портсигар и раскочегарил припрятанный окурок. Один только Абеленс не курил и не принимал участия в разговоре. Мрачно вздохнув, он растянулся на брезенте.
Цинис всмотрелся вдаль, туда, где дрейфовал «Цирулис». Он заметил, как в оранжевую шлюпку, прилепившуюся к борту траулера, по штормовому трапу спустилась маленькая фигурка. Значит, боцман с фильмами скоро вернется.
— Ну, довольно тянуть резину, — прогудел Швейцарс. Он бросил за борт обсосанный кончик сигареты и мысленно стал прикидывать, по сколько вышло бы на пай, если бы удалось быстро заштопать трал и вытащить не меньше прежнего.
Пелекс надел рабочие рукавицы и встал на засолку рыбы, нехотя поднялся с брезента Абеленс. И вновь железный рабочий ритм возродил поток рыбы из ящиков в бочки и далее в трюмы.
Океан был спокоен, словно лесное озеро в знойный полдень, солнце обжигало спины рыбаков, как вдруг в одно мгновение траулер заволокло туманом. То был туман с континента, который настигает внезапно, как пират, и охватывает судно целиком — от носа до кормы. Туман был такой густой и вязкий, что казалось, даже выстреленное пушечное ядро увязло бы в нем, как камень, брошенный в кипу ваты.
— Пора бы уж боцману быть на месте! — бросил кто-то. Людская цепь от ящиков до трюма насторожилась и на миг замерла. Цинис сбросил брезентовые рукавицы на перемешанную с солью сельдь и поднялся в рулевую рубку.
— Почему не подаете сигналы? — строго спросил он и со злостью дернул шнур тифона. Два зычных гудка перелетели через палубу и увязли в тумане.
Вахтенный штурман включил локатор. Цинис прильнул к экрану и стал наблюдать, как стрелка антенны вращается по зеленоватому кругу, обозначая контуры ближних и дальних судов. Но локатор был не из лучших, и маленькая лодка из стеклопласта нигде не просматривалась, хотя прошло уже не меньше часа с того момента, как боцман спустился с «Цирулиса» по штормовому трапу.
Цинис подошел к радиотелефону.
— «Цирулис», вызывает «Гарша»! «Цирулис», вызывает «Гарша»! — заговорил он в микрофон.
— «Цирулис» слушает.
— Как там наш, фильмы взял?
— Конечно. Как договорились. Две коробки. Цветной вариант «Войны и мира»…
— Спасибо, — буркнул Цинис и положил трубку. Так… теперь не будет покоя, пока не отыщется боцман. Его охватило предчувствие несчастья. Наверняка в тумане боцман заблудился и шлюпку отнесло бог знает куда. Цинис с досадой рванул шнур тифона.
Опять помеха, опять это проклятое нечто! Оно возникало всякий раз, когда казалось, вот-вот будет и на его улице праздник. Ну и заваруха начнется, если боцман, чего доброго, пристанет к чужому берегу, а то и того хуже — отправится кормить акул. Хоть бы спасательный пояс взял с собой. А уж с него теперь спросят, почему отпустил в море, как на деревенскую вечеринку. И еще сотни «почему» зададут.
Оранжевая шлюпка не показывалась, и люди на палубе забеспокоились. Несмотря на то, что рядом с ними работали второй помощник капитана и старший механик, угрюмые взгляды рыбаков все чаще обращались не к ним, а к Пелексу. В этих взглядах не было ни просьбы, ни приказания, и все же старый мастер понимал, что именно он должен что-то предпринять. Пелекс не спеша стянул рукавицы, сполоснул в бочке мокрые от пота руки и поднялся в рулевую рубку.
— Выдь на минутку — надо поговорить. — Он взял Циниса за локоть.
Они вышли на шлюпочную палубу.
— Как бы это тебе сказать… — начал Пелекс, словно подбирая тон. — Надо бы начать поиски. Люди волнуются. — И мастер по привычке тыльной стороной ладони вытер лоб, хотя на нем не было ни капли пота.
Цинис закусил губу.
— Самое главное — не терять хладнокровия, — нарочито спокойно ответил он.
— Хладнокровия мы, может быть, и не потеряем, а вот боцмана — пожалуй, — сказал Пелекс, и рука его опять сама собой потянулась ко лбу.
Цинис помрачнел, но тут же широко улыбнулся и сказал почти весело:
— Успокойся, о туман пока еще никто не расшибся…
— Может, и не расшибся, но, как бы тебе сказать… заблудиться случалось, а потом — кого волной захлестнуло, кто от жажды погиб. Может, все-таки выйти на поиски?
Цинис в раздумьи наморщил лоб, но тут же энергично вскинул голову.
— А где гарантия, что мы, как раз наоборот, не уйдем от него еще дальше?
— Что верно, то верно, такой гарантии не было. Может, сообщить по радио другим судам? Чтоб следили за морем, искали.
На этот раз Цинис решительно замотал головой.
— Раньше времени поднимать панику? Ну уж нет!
И Цинис представил, какая началась бы суматоха, если бы они сообщили в эфир об исчезновении боцмана. Сигналы тревоги понеслись бы на все ближайшие суда, организовали бы поиски, и на все лады повторяли бы имя его траулера. Слух дошел бы и до берега. И опять беспощадное нечто встало бы на его пути. И когда! Как раз теперь, когда он опередил всех с уловом.
— Погоди трезвонить на весь мир, — Цинис положил руку Пелексу на плечо, — погодим немного. Ветра нет. Что тут может случиться!
Это была правда, и Пелекс, несколько успокоенный, спустился к своим бочкам.
Цинис приказал бросить якорь, траулер как бы нехотя вошел в тихое течение и застыл. Теперь по крайней мере они сами не уйдут в сторону.
Между ящиками уже проглядывала палуба, дело близилось к концу, и Швейцарс, беспокойно поглядывая на туманное море и причмокивая, опять стал что-то высчитывать. На всю палубу прогудел его бас:
— Что мы тут торчим, будто ждем святого причастия? Пора делать заход!
— Боцмана надо дождаться, — ответил Пелекс.
— Боцмана, боцмана… Такой случай, сельдь сама идет в трал, это надо быть дураками…
— Как бы это тебе сказать… — Пелекс с трудом разогнул ноющую спину и посмотрел на Швейцарса. — Ты и впрямь швейцар… плохой швейцар, из тех, кто думают только о чаевых.
— Ну и ты не за здорово живешь в море пошел, — осекшись, пробурчал Швейцарс и принялся заколачивать бочку.
После того как последняя бочка скрылась в трюме, лишь кое-кто из матросов ушел в кубрик досыпать. Большинство сидели на палубе и курили, с надеждой вглядываясь в туман, из которого должна была показаться оранжевая шлюпка с боцманом. Абеленс развалился на брезенте и равнодушно наблюдал, как с проводов антенны падают на палубу капли сгустившегося тумана. Тишину время от времени разрывала судовая сирена, но звук этот, казалось, затухает сразу же за бортом, и никто на него не отзовется.
Стидзинь, чувствуя себя виноватым, — это он ведь подал идею обменяться фильмами — ушел на верхнюю палубу, сел там на мешки с картошкой и уставился в серую бесконечность, забравшую в свои вязкие лапы оранжевую шлюпку и боцмана. Уж он-то, Стидзинь, не испугался бы, окажись он на месте боцмана. Возможно, его подобрало бы какое-нибудь судно дальнего плавания и высадило в шумном иностранном порту, возможно, течение вынесло бы одинокую лодку на дикий берег, и пока бы его искали, он жил бы там, как Робинзон.
По палубе разнесся зычный голос Швейцарса:
— Надо тралить, а не богу молиться. Подумаешь, велика беда — бывалый моряк погуляет немного по морю.
Никто ему не ответил. Тогда кто-то смачно плюнул, — и послышались тяжелые шаги в резиновых сапогах, отдаляющиеся от того места, где только что звучал голос Швейцарса.
Часа два спустя с запада подул легкий ветер, по воде пробежала мелкая рябь, и туман исчез, как исчезает пар над кипящим котлом, когда на него опускают крышку. Цинис поднялся на верхнюю палубу и приложил к глазам двенадцатикратный бинокль. Неподалеку был виден «Цирулис», там как раз опорожняли куток, дальше, у горизонта, маячило, похожее на двугорбого верблюда, базовое судно, а вокруг него, как муравьи, сновали покрытые ржавчиной селедочники. Только шлюпки, оранжевой шлюпки из стеклопласта, нигде не было видно.
Когда Цинис спустился на палубу, к нему подошел Швейцарс и, как бы извиняясь, как бы подлащиваясь, сказал:
— Капитан, ну грех сейчас стоять на якоре. Такая рыба! За пару часов — четвертак на пай.
