— Встречу отложим на завтра, — отвечает за всех Наташа. — А сейчас надо остановиться на ночлег, пока, не замерзли. Не спать нам, видно, в теплых юртах.
Все ее поддерживают.
Но мы все-таки продолжаем плестись вперед: место открытое, нет дров и корма для оленей, вся долина покрыта застывшей наледью. Мороз все крепче и крепче. На минутку остановишься, потный, усталый, и моментально промерзаешь, дрожь пробирает. Уже второй час ночи. Часто падают выбившиеся из сил олени.
— Уж не прошли ли мы юрты? — тревожатся мои спутники.
Наконец наледь осталась позади. Находим подходящее место для ночлега: рядом — лесок, кучи валежника.
— И корм для оленей есть, и дрова, — говорит Лошкин. — Можно ночевать.
Луна скрывается за горой. Становится темно. Едва Двигаясь, негнущимися, застывшими пальцами ставим палатку. Попив чаю, валимся спать.
Утром долго не хочется выбираться на холод из теплого спального мешка. За утренним чаем выясняется, куда мы заехали, где ночевали. В палатку вваливается Винокуров и с ним два якута. В них я узнаю братьев Дягелевых — Михаила и ковыляющего на деревянной култышке Василия.
— Вы в самом центре поселка Талон стоите, — рассказывает Винокуров, — Юрту Василия вы проехали мимо. Километр до нее. А до хозяйства Михаила совсем немного не доехали.
Пять дней мы стоим на месте и капитально ремонтируем нарты.
Дальше у нас проводником Михаил Дягелев. Через невысокий перевал наш транспорт спускается по кочковатому болоту в широкую долину одного из притоков реки Неры. Мы в Якутии.
На дневке Михаил замечает свежий лыжный след. Пощупав его рукой, говорит:
— Это, однако, Заболотский, — его след. Близко промышляет. Его ловушки кругом.
На лыжах Михаил отправляется по следу. Вечером приводит худощавого якута, одетого в старенькую доху. Щеки старика обморожены, черные коротко остриженные волосы на его голове торчат во все стороны, как колючки ежа.
— Николай Заболотский его имя. Артыкский житель, — торопливо докладывает Михаил, — Дорогу и корма хорошо знает. Проводником согласен быть. До Артыка шесть кёс осталось. Близко. Я назад пойду, домой…
Заболотский, застенчиво улыбаясь, садится, поджав ноги, около входа в палатку. Он то и дело поглядывает на печку: там закипает чайник с густо заваренным чаем.
— Учугей[2] начальник, богатый. Грузу много, — говорит он нам комплименты.
Угощаем его, он тотчас же решительно заявляет:
— Завтра в один день надо до Артыка дойти. Плохая дорога. Места горелые, кормов нет.
На следующий день до места дошла лишь половина нашего транспорта.
В маленькой закопченной юрте Николая тепло, горят в камельке дрова, освещая колеблющимся, неверным светом убогое жилье с земляным полом.
В тепле всех нас разморило, не хочется идти на улицу, ставить на морозе палатку. Хозяйка юрты гостеприимно угощает всех вяленой рыбой и кипятком, чуть заправленным молоком. Это, видимо, все, что у нее есть.
— Я еще раз убеждаюсь, что на территории работ Дальстроя местное население снабжается значительно лучше, чем в Якутии, — замечает Иван Иванович. — Но ничего, начнете вы, геологи, работать, за вами дорожники и горняки придут. Появятся заработки, и лучше заживут местные жители.
На следующий день в сопровождении чуть не всего мужского населения поселка (а в нем четыре юрты) осматриваем окрестности. Выбираем место для базы и аэродрома.
Три дня мы устраиваемся на выбранном месте. Ставим на каркасы палатки, перевозим груз. Транспорт порожняком возвращается обратно.
— Ожидайте меня в начале апреля, теперь на Самолете, — прощается штурман Иван Иванович, — Это побыстрее олешек будет. На трех «Антонах» забросаем вас грузами.
* * *
Устраиваем выходной день, первый после выезда из Берелёха. Нам необходимо отдохнуть после тяжелого пути.
Наташа распаковывает вещи.
— Наконец-то мы на месте, не надо дальше ехать, собирать, свертывать вещи и палатку! Как-то даже не верится!
Наша маленькая теплая палатка быстро принимает вполне жилой и уютный вид. Сделанный на скорую руку стол прикрывается оттаявшей клеенкой, самодельный топчан покрыт постелью и одеялом, из чемоданов сооружается туалетный столик, на котором появляются зеркало, духи, гребенки, коробка пудры, губная помада. Правда, хозяйка давно уже не притрагивалась к пудре и помаде: таежная дорога и морозы явно к этому не располагают.
На печке и около нее тает лед в ведрах и ванне. Будем мыться «всерьез», почти как дома.
В других палатках рабочие тоже готовят себе баню.
Вечер. Ярко светит луна. Над рекой ватным комом стоит облако тумана. Потрескивает лед: приближается наледь. Изредка как-будто пушечный выстрел раскатывается по тайге. Это лопается под напором воды ледяной пузырь на реке. Спиртовый термометр показывает «всего» 52 градуса ниже нуля. Это, по-здешнему, тепло!
Внёзапно слышу топот оленей, голоса. Кто-то приехал. Возле палатки появляется весь заиндевевший человек. С удивлением узнаю Дмитрия Неустроева, якута, моего старого знакомого.
— Здорово, Митрий! Транспорт что ли привел?
Он, молча здороваясь, отрицательно трясет головой.
— Почта есть! Прочтешь, узнаешь! — и достает из-за пазухи завернутый в платок пакет. — Одну сотку дай спирту. Беда, совсем замерз. Пять суток ехал с Берелёха. Шибко торопился.
— Получишь у завхоза Воробьева. Скажи от моего имени. У него и ночуешь.
Распечатываю письмо от заместителя начальника экспедиции Вронского.
«Привет. Сообщаю вам печальную новость. Индигирская экспедиция приказала долго жить. 29 декабря издан приказ об ее ликвидации. Все грузы переданы в Северное горное управление… С получением сего вам надлежит оставить на Артыке продовольствие и часть снаряжения. Остальное верните. Для охраны оставьте двух человек. С остальным персоналом возвращайтесь обратно, для чего за вами послано сорок нарт».
Мы как громом поражены.
— Проехать такой тяжелый путь, с таким трудом завезти сюда груз для экспедиции — и все напрасно. Ничего не понимаю, — недоумевает Наташа.
— Одно лишь руководство горного управления довольно, что по их вышло и экспедицию ликвидировали. Чисто ведомственный подход к освоению края, — с горечью отвечаю я.
На следующий день начинаются сборы в обратный путь. Самочувствие у всех скверное. Все валится из рук.
С трудом уговариваю Пятилетова и Лошкина сторожить груз.
— И пошто так несамостоятельно поступают? Трах, бах — и закрыли экспедицию. Теперь одна работешка — промывальщиком летом в партию идти, — ворчит Пятилетов.
Взяв шесть нарт, я с Неустроевым еду налегке вперед.
— Обязательно меня в партию возьми, когда пойдешь работать на Индигирку, — неожиданно предлагает свои услуги Дмитрий. — У меня две лошади собственные есть, аренду дам…
— Возьму тебя, Митя, если придется работать.
— Пошлют. Обязательно поедешь на Индигирку.
На его широком медно-красном лице с узкими черными глазами спокойствие и уверенность. И мне кажется, что все так и будет, как говорит Дмитрий.
Отдохнув день в Талоне, продолжаем свой путь. Поздно вечером мы приезжаем на Берелёхскую базу.
— Проделали шестьсот километров по тайге без пути и дороги, в адские морозы, в полтора месяца и оказались опять на месте, у разбитого корыта, — говорит Наташа Татьяне Васильевне.
Рябовы живут в небольшом бараке.
— На нашу базу работники соседних организации налетели, как вороны, когда услышали о ликвидации экспедиции, — рассказывает за ужином Рябов. — Все расхватали с дракой. Но основные грузы я передал на Угольную Никонову. Туда и мы с Таянкой и со всеми рабочими направляемся. Строительству значительно сократили ассигнования, отсюда и весь этот кордебалет с сокращениями и паническим свертыванием работ.
— Хорошо бы и Наташе с нами на Угольную… — размышляет вслух Рябова. — Отдохнула бы от таежных скитаний…
Я раздумываю над последними новостями, местными и полученными с «материка». Что-то ненужное, поспешное, необдуманное есть во всех этих свертываниях, сокращениях, урезываниях. Наш Северо-Восток нужно осваивать быстрыми темпами, скорее ставить его богатства на службу социализму, делу обороны страны: То что на западном горизонте тучи темнеют, становятся грозовыми, очевидно. Да и по соседству с нами, на Дальнем Востоке тоже сгущается атмосфера…
* * *
Еду в Горное управление выяснить, где мы с Наташей будем работать.
В длинной брезентовой палатке отгорожен фанерой маленький кабинет. Главный геолог Горного управления Дмитрий Вознесенский, иронически улыбаясь, говорит: — Вернулись, значит. Я всегда был противником организации Индигирской экспедиции. Считаю, что мы силами Горного управления сумеем покрыть геологической съемкой и разведать бассейн Индигирки. Правда, не сразу, а постепенно. Да это и не к спеху. На Колыме еще работы по горло. Летом пошлем две рекогносцировочные геолого-поисковые партии, пощупаем, что там имеется. Вас мы предполагаем назначить начальником одной из них.
