92
Мандельштам узнает о ее смерти через три года, а о самоубийстве не узнает вообще.
Дом этот невероятно знаменит. В 1799 г. он был куплен придворным Императорского двора Луи Бенуа и по наследству перешел к сыну Николаю, ставшему архитектором. Здесь в конце XIX в. начиналось легендарное объединение «Мир искусства», идейным вдохновителем которого был младший сын Николая - Александр Бенуа. Здесь жили и работали внуки Николая Бенуа, знаменитые русские художники Зинаида Серебрякова и Евгений Лансере. В начале 1920-х г. над квартирой Серебряковой получил жилье художник Н.Тырса, за стеной его квартиры поселился художник Д.Бушен. Все трое - Тырса, Бушен и Серебрякова - хоть и в разные годы, но рисовали Ахматову. Здесь в декабре 1922 г. она и позировала Серебряковой. Наконец, здесь жила семья художника П.Басманова, ученика и друга поэта М.Кузмина, чья дочь, Марина, также художница, станет в 1960-х г. любовью и музой поэта И. Бродского.
«Земля настолько маленькая планета, - говорил М.Волошин, - что стыдно не побывать везде». Но, разъезжая по миру, любил повторять: «В путешествии количество истраченных денег обратно пропорционально количеству полученных впечатлений».
Дом №35 (совр. нумерация) по Таврической, построенный в 1904 г., стал в начале XX в. духовным центром литературно-художественной элиты. Вестибюль с античными статуями, лестницы в коврах, изящные итальянские витражи, лифт, швейцар внизу, у которого был телефон. В квартире Вяч. Иванова на шестом этаже, к которой вскоре были присоединены две соседние квартиры справа и слева, к полуночи собиралось порой до ста человек гостей. «Башня» - это скошенные потолки, полукруглые стены в кроваво-красных обоях, ковры и подиумы вместо стульев и диванов, свечи в тяжелых шандалах, огромные, четвертные бутыли вина на столах. Но главное - здесь были «умные разговоры». Смешно, но кухарка, не раз слышавшая споры «господ», шептала на кухне дочери Вяч. Иванова Лидии: «Странно! Странно! Говорят по-русски? А ничего нельзя понять!..» Сближению литераторов и художников способствовало и то, что прямо под квартирой Иванова помещалась основанная в 1906 г. художественная школа Е.Званцевой, где преподавали Бакст, Добужинский, Петров-Водкин, а учились Шагал, Матюшин, Елена Гуро, та же Маргарита Сабашникова...
Вяч. Иванов, это известно, утверждал, что, в сущности, чуть ли не вся человеческая деятельность сводится к эросу, что эротика способна заменить и этику, и эстетику и что все, рожденное Эросом, свято. «Искали экстазов, - напишет позже Н.Бердяев, участник этих вечеров. - Эрос решительно преобладал над Логосом... В петербургском воздухе того времени были ядовитые испарения...»
Н. Бердяев писал о Вяч. Иванове: «Это был самый замечательный, самый артистический позер, какого я в жизни встречал, и настоящий шармер... Дар дружбы у него был связан с деспотизмом, с жаждой обладанья душами... Его пронизывающий змеиный взгляд на многих, особенно на женщин, действовал неотразимо. Но в конце концов люди от него уходили. Его отношение к людям было деспотическое, иногда даже вампирическое, но внимательное, широко доброжелательное...» Примерно так же говорила о нем и А.Минцлова: «Он губит, ломает людей... Он сеет разрушения вокруг себя... Нельзя так относиться к людям... У него нет учеников. Ему некому говорить. В этом ужас...».
С Лидией Зиновьевой-Аннибал, женой Вяч. Иванова, автором скандальной повести «33 урода» (ныне охотно и часто издаваемой), все было, конечно, сложнее. Во-первых, у нее, как и у Вяч. Иванова, это был второй брак. Было четверо детей. Во-вторых, она была родовита, богата и талантлива. Ее брат, например, был губернатором Петербургской губернии, предки, якобы находились в родстве с самим Пушкиным, а она кроме литературного дара имела еще и недурной голос и, говорят, брала уроки у знаменитой Полины Виардо. А в-третьих, что касается «тройственного союза», то, как предполагала потом Сабашникова, для Зиновьевой-Аннибал это был единственный путь остаться рядом с мужем. Похоже на правду. «Когда я тебя не вижу, - говорила она Сабашниковой, - во мне поднимается протест против тебя, но когда мы вместе - все опять хорошо и спокойно». Сабашникова пишет: любой женщине в подобной ситуации была бы вполне понятна такая формулировка.
Она напишет потом: «В первый раз я увидела Н.С. (Николая Степановича Гумилева. - В.Н.) в июне 1907 года в Париже (здесь Е.Дмитриева ошибается, ибо речь надо вести об июле, поскольку Гумилев оказался в Париже в двадцатых числах июля. - В.Н.), в мастерской художника Себастьяна Гуревича, который писал мой портрет. Он (Гумилев. - В.Н.) был еще совсем мальчик, бледное манерное лицо, шепелявый говор, в руках он держал небольшую змейку из голубого бисера. Она меня больше всего поразила. Мы говорили о Царском Селе, Н.С. читал стихи... Через несколько дней мы опять все втроем были в ночном кафе, я первый раз в моей жизни. Маленькая цветочница продавала большие букеты пушистых белых гвоздик, Н.С. купил для меня такой букет, а уже поздно ночью мы все втроем ходили вокруг Люксембургского сада, и Н.С. говорил о Пресвятой Деве. Вот и все. Больше я его не видела. Но запомнила, запомнил и он»...
«Трудно, почти невозможно поверить в телепортацию, - пишет Лариса Агеева, - но еще в 1622 году отец Алонсо де Бенавидес, прибывший в племя юмя, был поражен, узнав, что опоздал: индейцы уже были христианами. Он обратился к папе Урбану VIII и королю Франции Филиппу IV с просьбой выяснить - когда и как это произошло. Отрядили комиссию Индейцы рассказали, что обращение в христианство совершила европейская “женщина в голубом". Она оставила им крест, четки и потир. Комиссия продолжила расследование и обнаружила, что потир принадлежал монастырю в Агреде. В 1630 году де Бенавидес настоял на разрешении посетить монастырь и встретиться с сестрой Марией. Она рассказала ему о своих путешествиях в Мексику. Ее рассказ полностью совпал с тем, что увидел отец Алонсо в Мексике. Монахиня также подробно описала обычаи и одежду индейцев. Сестра Мария вела дневник, в котором рассказала о своих путешествиях и описала Землю в виде шара, что в те времена считалось ересью. Более того, она описала десять небесных сфер, невидимых человеческому глазу». Историки, исследовавшие жизнь Марии, сообщает Агеева, утверждают: та действительно многократно бывала в Мексике, причем иногда по четыре раза в день, что подтверждали индейцы разных племен, живших иногда на расстоянии многих сотен миль друг от друга. Эти мистические легенды не только отразятся на сознании Е.Дмитриевой, но, как верно пишет Л.Агеева, в полной мере проявятся потом в ее мистификации, когда она превратится в таинственную Черубину.
В дневнике за июль 1909 г. Волошин пишет: «Это было вчера. Лиля пришла смутная и тревожная. Ее рот нервно подергивался... Мы сидели на краю кровати, и она говорила смутные слова... Она садится на пол и целует мои ноги. “Макс, ты лучше всех, на тебя надо молиться. Ты мой бог. Я тебе молюсь, Макс”...».
Раньше И.Гюнтера об авторстве стихов Черубины догадался Алексей Толстой, который слышал, как их, еще в Коктебеле, читала Е.Дмитриева. Он случайно запомнил отдельные строчки. Догадывался об авантюре и вдумчивый Михаил Кузмин. Но оба, опасаясь быть втянутыми в скандал, предпочитали до поры до времени молчать о своих догадках...
Будем справедливы: А.Толстой, хорошо знавший Н.Гумилева, утверждал, что приведенных оскорбительных слов в адрес Е.Дмитриевой он не произносил. «Однако из гордости и презрения, - пишет Толстой, - молчал, не отрицая обвинения». О каких словах Гумилева идет речь - неясно. Фраза Гумилева, приведенная в книге И.Гюнтера, вряд ли сильно искажена - он был свидетелем, и не единственным, этой встречи. Скорее всего Толстой имеет в виду некий «пренебрежительный» отзыв о Дмитриевой, «брошенный» где-то Гумилевым, который и стал поводом для объяснения на Ординарной.
Из книги Л.Агееевой «Неразгаданная Черубина» я узнал, что Гумилев действительно мог учить Волошина некоторым дуальным правилам. Оказывается, за семь месяцев до их ссоры, ставшей причиной дуэли, в марте 1909 г., мирный, мягкий, благодушный Волошин «едва не вызвал на дуэль» некоего К.Лукьянчикова, который якобы оскорбил его мать. Секундантами в той несостоявшейся дуэли, как пишет Агеева, «должны были быть Н.Гумилев и А.Толстой».
О М.Заболоцкой, об этой «юродивой» и «святой», всего не расскажешь. Приведу лишь слова самого Волошина, написанные им в письме в 1923 г. М.Сабашниковой - первой жене. «Хронологически ей 34 года, духовно 14. Лицом похожа на деревенского мальчишку этого же возраста... Не пишет стихов и не имеет талантов. Добра и вспыльчива. Очень хорошая хозяйка, если не считать того, что может все запасы и припасы подарить первому встречному. Способна на улице ввязываться в драку с мальчишками и выступать против разъяренных казаков и солдат единолично. Ей перерубали кости, судили в Народных трибуналах, она тонула, умирала ото всех тифов. Она медичка, но не кончила (медицинского факультета. - В.Н.), т.к. ушла сперва на германскую, потом на гражданскую войну. Глубоко по-православному религиозна... Ее любовь для меня величайшее счастье и радость».
