— Ваш брат оскорбил инспектора. Получилась своего рода карикатура. Так сказать, весьма прозрачный намек, что инспектор похож… Вы понимаете?
Егор вспоминает:
— Это какой инспектор? Который у Красновых стоял?
— Да.
— Копченый?
— Его фамилия Евский.
— Знаю, — Егор задумывается. — А бог его знает — может, и правда, походит.
— Ясно. Присаживайтесь.
Теперь в учительской появляется Митя. Его ставят на то место, где только что стоял Егор.
— Митя, у тебя какая оценка по поведению? — ласково спрашивает Зарепкина.
— Еще не выставляли.
— Меня интересует оценка за прошлый год.
— Тройка.
— А ты помнишь, на каком условии тебя взяли в школу? До первого проступка?
Митя внимательно и неподвижно смотрит на графин с водой. Егор вмешивается:
— Ты не молчи. Тебя люди спрашивают.
Егору жалко брата. Митя здесь совсем не такой, как дома. Он вроде меньше стал и смотрит — словно ушибли его, и он не может отдышаться. «Боится он их, хвост поджал», — соображает Егор.
— Двойки у тебя есть? — спрашивает директор.
— Есть.
— Сколько?
— Я не считал.
— Подумайте, — говорит Зарепкина. — Он не считал. Не удосужился!
— Ты куришь? — спрашивает Лара.
Митя не отвечает ей.
— Митя, а кем ты хочешь быть? — спрашивает Антонина Петровна.
Митя ни слова.
— По-моему, ясно, — говорит Зарепкина.
Директор охотно соглашается:
— Да, конечно. Ну, что ж…
Он оборачивается к Егору.
— Я думаю, вы можете быть свободны… И Митя тоже. Мы все обсудим и решение сообщим через классного руководителя.
Егор берет с пола свою стеганку и фуражку. Идет к двери. У порога останавливается.
— Вы что-то еще хотели сказать?
— Вы, товарищи учителя… Вы его не выгоняйте. Вот такая наша просьба. От Мити и от меня…
— Мы обсудим, вы не беспокойтесь.
Егор и Митя скрываются за дверью…
Выписка из протокола педсовета
Речкунов. Кто желает выступить?
Зарепкина. Я немного погодя.
Речкунов. Тогда я скажу пару слов. Товарищи, в нашей школе произошел исключительно позорный случай. Я человек новый, но вы знаете Копылова не первый год. Вы мучились с ним с самого первого класса. Ждали, что ваши труды не пропадут даром. И вот… дождались. Он прославил школу на весь район, если не на область. Я думаю, что вы со мною согласитесь. Школу нужно очищать…
Хмелев. От учеников?
Речкунов. Нет, от хулиганов. Кому дорога школа, как коллектив, тот не может мириться с разлагающим, тлетворным влиянием отдельных учеников. Лучше пожертвовать одним…
Найденова. Это была шутка.
Речкунов. Вот так шутка! А завтра он на нас с вами с ножом кинется. Вот смеху-то будет!
Найденова. Митя не кинется.
Хмелев. Зачем говорить о ноже, которого нет.
Зарепкина. Я видела у него нож. Своими глазами.
Хмелев. Перочинный?
Зарепкина. Я не разбираюсь в ножах.
Зарепкин. Он нож приносит ботву обрезать на участке.
Речкунов. А часто он бывал на участке? Вы сами говорили, что он или отсутствовал, или мешал другим.
Зарепкин. Было дело.
Входит Геннадий Зарепкин.
Зарепкина. Тебе что?
Геннадий. Я тоже виноват. Мы вместе были.
Зарепкина. Во-первых, тебя сюда не звали.
Хмелев. Напрасно не звали.
Речкунов. К чему ты, Гена, это говоришь? Это все равно не поможет твоему другу.
Геннадий. Мы вместе одевали…
Речкунов. Копылов признался, что сделал это один.
Зарепкина. Геннадий, я прошу тебя выйти.
Геннадий уходит.
Зарепкин. Я хотел сказать касательно…
Зарепкина. Относительно.
Зарепкин. Относительно Копылова. Участку он, конечно, не придает значения, а вот я насчет мастерской. Руки у него, можно сказать, золотые. Здесь лучше него ученика не надо. Что пилить, что строгать. Он что угодно сделает — комар носу не подточит. Не хуже взрослого. К этому у него большая склонность и даже увлечение. А скелет… Скелет — ребячество все это и глупость. Я так думаю…
Зарепкина. Нет, далеко не ребячество. Если вы не против, я прочитаю вам один документ.
Читает сочинение Копылова «Мой лучший друг»…
Хмелев. А что? Остроумно.
Речкунов. А что вы нашли остроумного? Мне не понятно. И что за смех?
Хмелев. Я не над сочинением.
Речкунов. Тем хуже.
Зарепкина. Мне тоже, например, не смешно… Если, товарищи, задуматься, здесь есть определенная идеология. Собака — лучший друг. Людей он, стало быть, ненавидит.
Хмелев. Это вы загнули.
Речкунов. Тише. Говорит Полина Петровна.
Зарепкина. Мне не хотелось бы ставить вопрос слишком серьезно. Но в прежние времена при желании можно было бы это квалифицировать…
Хмелев. Прошли эти времена.
Речкунов. Не будем о временах. Ваше мнение, Полина Петровна?
Зарепкина. Мне кажется, неверно было бы ставить вопрос об исключении. РайОНО не утвердит. К тому же наша задача воспитывать… Но и проступок сам по себе… Оскорбление не кого-нибудь, а самого инспектора. Я думаю, нужно Копылову посоветовать устроиться на работу. Даже формально он всеобучу не подлежит.
Хмелев. Только формально. Он наш ученик.
Зарепкина. Да, устроиться на работу. Другая среда может повлиять на него благотворно. Труд ведь тоже великий воспитатель. Вот послушайте, что писал Ушинский в своей замечательной статье «Труд в его психологическом и воспитательном значении» (цитата из Ушинского — списать у Полины Петровны). Вот почему я думаю, что Копылову нужно работать. Только труд еще может его спасти. А исключать его, конечно, не надо.
Хмелев. Какой ярлык ни приклеивай — исключение есть исключение.
Речкунов. Антонина Петровна, слово вам как классному руководителю.
Найденова. Я тоже выросла без отца.
Речкунов. При чем здесь ваш отец?
Найденова. Я не знаю, при чем… Я знаю только, что Мите надо учиться.
Хмелев. И нам надо учиться по-человечески относиться к детям.
Речкунов. Ну, положим, он уже далеко не дитя.
Зарепкин. Давайте лучше проголосуем.
Результаты голосования: За исключение — Речкунов и Лариса Мячина. Воздержалась Зарепкина.
Решение: Большинством голосов ученику 8-го класса Копылову за хулиганский поступок по отношению к инспектору РОНО педсовет объявляет строгий выговор.
Во дворе школы Тоню догоняет Борис. Он шагает, засунув руки в карманы, подняв воротник. Обгоняя Тоню, бросает:
— Премного тебе благодарен.
— Что ты хочешь сказать?
Борис резко останавливается. Ветер треплет его волосы.
— Но я тебе этого не позволю. Переносить наши личные отношения на деловые.
— Я переношу?
— А как же это назвать? В пику мне заступаться за этого хулигана. «Я тоже выросла без отца». Причем тут твой отец, и кому это интересно? Что за лирика на педагогическом совете?
— Может быть, я и неудачно сказала. Я не умею выступать, но послушал бы ты себя со стороны. Мне было стыдно за тебя.
— Ну, знаешь…
Борис входит в дом. Тоня остается во дворе. Стоит и думает. Через минуту Борис возвращается.
— Ну, чего ты стоишь? Иди домой!
— Мне хочется побыть одной.
— Иди, тебе говорят.
— Оставь меня в покое.
— Черт возьми, наконец…
Он хватает Тоню и насильно затаскивает в квартиру. Они стоят один против другого и тяжело дышат.
— Ну, зачем я тебе? — спрашивает Тоня.
— Мне — ни за чем. Я хочу только, чтобы ты не смешила людей.
— Не много же!..
Тоня уходит к себе в комнату. Закрывает дверь.
Кособокая, с одной стороны подпертая бревном изба Копыловых стоит на краю села. Над ней нависли ветви огромной раскидистой сосны. Когда ветер качает их, на крышу, покрытую толем, падают темные, сухие шишки и скатываются во двор.
Сразу за избой ручей и мост через него. Ручей бежит из тайги, вода в нем чуть желтоватая, все время слышно ее журчанье.
Рядом со старой избой заложен новый дом. Готов оклад и первые три венца. Свежеобтесанные бревна пахнут сосновой смолой.
Небольшой двор огорожен заплотом. Большая конура крыта дранкой. Несколько поленниц мелко наколотых дров.
Буран из конуры смотрит уныло, чуть настороженно, но Тоня его не боится. Они с ним хорошие знакомые. Не раз она подходила к нему в школьном дворе, и он милостиво позволял погладить себя между ушей, давал лапу.
