Пройдет час. А через час? Господин Гаспар Винклер, вы свободны. Ощущение, которое он никогда не испытывал, нечто не похожее ни на что… Он затеряется в своей свободе. Он будет в ней утопать. Он пойдет по дорогам. Станет бродягой. И уже ничего не будет понимать…
На кого ты похож? Ну и видок. Ты заносишь руку, опускаешь ее, загребаешь немного земли и грязи, чуть проталкиваешь вперед доску, проскальзываешь внутрь, извиваешься, как червь в иле, как змея в траве. На кого ты похож? Полуголый, с эдакой кондитерской лопаточкой в руке, как ребенок, что на пляже лепит песочные пирожки. Тебе неудобно. Жарко. Ты наверняка весь в грязи. Какой насыщенный день! Ты помнишь Жерома? Помнишь Руфуса? Мадеру? Ты помнишь Женевьеву? Милу? Николя? Помнишь Сплит, Женеву, Париж? Помнишь о Джоттино, Мемлинге, Кранахе, Боттичелли, Антонелло? Помнишь всех этих Волхвов, Богородиц, Христов Царей Славы, Христов Воскресения, Дарителей, Принцев и Принцесс, Шутов и всю свиту, Бременских горожан, Рыцарей Ордена Гроба Господня, все эти Завтраки на траве, Мосты под Блуа, Персики на столе, Лодки в Сент-Омере? Ты помнишь масонские ларцы, тотемы, деревянные статуэтки из Верхней Вольты, бурую трехпенсовую монету с Ямайки, Диоклетиановы сестерции? Помнишь Гштад и Альтенберг? Ты помнишь свою жизнь?
Его руки и его взгляд. Неважно что, неважно кого, неважно когда. Всем этим был он. Всем этим и ничем больше. Гаспар-фальсификатор. Специализация — Италия. Весь этот сонм ограбленных, обманутых мертвецов. Обокраденных. Гаспар-фальсификатор. Приходите посмотреть на всемирную пинакотеку. Полюбуйтесь. Человек, для которого в искусстве нет никаких тайн. Единственный, кто сумел скопировать улыбку Джоконды, единственный, кто раскрыл секреты цивилизации инков, единственный, кто отыскал забытые приемы ориньякцев. Приходите взглянуть на всю историю искусства в одном томе. Гаспар-фальсификатор. Гаспар Винклер. Грунтовка и связующий состав по старым рецептам. Фиксированная цена за весь объем работ…
Продолжение заглушают раскаты смеха. Фальсификатор. Фальши фиксатор. Хренометрист. Хреновое время. Фальсификатор фальсификаций. Некрофаг…
Есть какой-то ответ? Какая-то уверенность? Что-то стало очевидным? Нет. Пока еще нет. Пока еще нет даже определенного факта. Пока еще нет даже свершенного акта. Как если бы давно заключенный в подземную темницу, вдали от дневного света и жизни — подвалы Сплита и Сараево, мастерская в Дампьере, — он долгие месяцы, годы, века готовил побег, рыл подземный ход, земляной лаз, и вот, через минуту тело медленно расправится во влажной глине и жиже: изнеможение, упадок сил, упадок духа. Судороги. Хрип. Отчаяние. Возможно, еще долгие часы. А потом обрушение слоя земли, появление неба, травы, ветра, ночи…
А еще появится то, что не обязательно называть свободой, просто что-то живое, чуть более живое; то, что еще не будет мужеством, но уже не будет и трусостью. То, что возможно обрести одним ударом, потому что одним ударом сокрушаются вековые преграды. То, что принадлежало бы ему, принадлежало бы только ему, исходило бы только от него, касалось бы только его. Его, а не других: больше никаких Жеромов, Руфусов, Мадер…
Потому что однажды возникло ощущение — поразительно точное осознание — того, что чрезмерная претензия привела к провалу: Кондотьер вышел хилым и трусоватым, безоружным кавалером, захудалым дворянчиком, и все в мире потеряло какой-либо смысл. Ожидание? Усилия? Неужели он никогда не был свободен? Неужели смерть Жерома, разрыв с Женевьевой, неудача с Кондотьером и убийство Мадеры были необходимы, чтобы он наконец это заметил? Знал ли он? Видел? С чего все началось? Что оказалось самым важным? Сознание припоминало, чтобы не потеряться?
Твои воспоминания развеиваются одно за другим. Кто все это начал? Кто в это играл? Кто спрятал голову в песок, чтобы не видеть происходящее?
Провал Кондотьера, смерть Мадеры. Связаны ли они? Единым порывом гнева и безумия…
Он добрался до края доски. Все готово. Одно движение, и земля обрушится. Проход освободится…
Но Отто окажется прямо перед тобой, в нескольких сантиметрах или метрах, и приготовится открыть огонь, не для того, чтобы убить, а чтобы всего лишь не дать тебе убежать. Ты задумываешься, как поступить. Если Отто стоит где-то рядом с лазом, значит, он наверняка предварительно запер двери. Он не может не ждать перед лазом, так как не мог не слышать. Если ты роешь проход, то для того, чтобы убежать, значит, он будет караулить у прохода. Но поскольку он не полный идиот и способен предположить, что ему готовят западню, то он предварительно запер дверь в кабинет Мадеры, наверху. Представь, что ты идешь к двери, разбираешь баррикаду, которую возвел перед дверью, и производишь как можно больше шума. Он возвращается в дом. А пока он возвращается — хоп! — ты быстренько спускаешься в подвал, вытаскиваешь доску и смываешься. Нет? Нет. Не хватит времени. И просчитано не очень четко. Обдумаем заново. Первый момент: Отто стоит прямо перед лазом или, точнее, поскольку не знает, где именно лаз выйдет на поверхность, ориентируется по звуку, обнаруживает, что подземный ход пробит в этой стене, и стоит в нескольких метрах от стены, чтобы видеть ее всю. Отто должен быть у самого лаза. Готов поспорить, что Отто у самого лаза. Второй момент: Отто тебя подстерегает. Он ждет, когда ты вылезешь из подземелья, он перекрыл другие выходы и не сойдет с места, даже если ему предложат все золото мира. Третий момент: нужно его отвлечь. Все дело в этом. Отто нужно отвлечь. Ты прожил тридцать три года, и теперь перед тобой стоит единственная — наиважнейшая, решающая — задача: на несколько секунд или, еще лучше, на несколько минут устранить означенного Отто Шнабеля (пятьдесят лет, восемьдесят килограмм, неопределенное гражданство, еще совсем недавно камердинер Анатоля Мадеры). Да. Как же это сделать? Можно его отозвать. Но он не уйдет. Можно накинуть на себя белую простыню, выйти и завыть: «У-у-у!» — он решит, что это приведение, испугается и пустится наутек. Не годится. Как быть? Ну же, ну! Ты можешь выломать дверь. А если он запер решетку? Он дождется, бросится на тебя и выстрелит в ногу. Он тебя переиграет…
Ты чувствуешь, как улетают секунды, проходят минуты? Эй, Гаспар Винклер, соберись! Напряги извилины. Твердая мозговая оболочка, мягкая мозговая оболочка и так далее. Придумал? Сейчас придумаешь. Это ведь очень просто…
Итак, подытожим. Изложим кратко и связно. По порядку, точно и методично. Ты сейчас выстраиваешь свою самую красивую комбинацию.
Что может отвлечь Отто? Кто? Руфус. Конечно же, Руфус. Руфуса сейчас нет. Но Отто ждет Руфуса. Предположим, Руфус возвращается в гостиницу. Портье наверняка доложит, что несколько раз звонил некий Отто Шнабель. И оставил сообщение. Твердая мозговая оболочка, мягкая мозговая оболочка. Срочно приезжайте в Дампьер. Разумеется, Отто не сказал: «Мадеру только что убили». О таких вещах не говорят во всеуслышание. Что делает Руфус? Он звонит Отто. Что теперь делает Отто? Он выслеживает тебя и ждет, когда Руфус перезвонит. Итак? Итак, ты берешь телефон и водружаешь его на леса. Затем берешь сумку, кладешь в нее ключи от квартиры, деньги, электробритву, рубашку, галстук, свитер. Поднимаешь сумку на леса. Сумку ты возьмешь с собой; как только окажешься на свободе, снимешь этот халат, очистишься от пыли и грязи, в которой вымажешься, вылезая из подвала. Ты помнишь маршрут? Ты все просчитал? Ничего не забыл? Ты проверяешь. Документы? Сигареты? Спички? Ты слезаешь с лесов. Ты залезаешь на леса. Делаешь глубокий вдох. Ты волнуешься? Ты не волнуешься…
Ты крутишь диск. Дзинь. Дзинь. Дзинь. Будем по-прежнему надеяться, что Отто перед лазом, иначе он услышит, как во время набора пощелкивает телефонный аппарат в кабинете… Здравствуйте, мадам. Это номер 15, Дампьер. Мне кажется, мой телефон не очень хорошо работает. Один из моих друзей уверяет, что сегодня утром звонил мне раза три-четыре — после обеда он приехал сюда на машине, — а я ничего не слышал… Вы не могли бы перезвонить мне прямо сейчас? Ну, через десять секунд, хорошо? Да, мадам. Номер 15, Дампьер. Мсье Мадера. Спасибо, мадам.
Десять секунд. Ты кладешь трубку. Твое сердце стучит. Ты смотришь на часы. Девять. Получится или нет? Восемь. Что бы ты дал, чтобы получилось? Все царство. Семь. Шесть. По законам логики должно получиться. Четыре. Итак. Я убил. Три. Мадеру. Два. Теперь надо спешить. С бешеной скоростью. Ноль. Звонок. Далеко. Далеко. Далеко. Он слышит. Бежит. Он уверен, что это Руфус. Дай ему время свернуть за угол. Раз. Два. Три. Вытаскивай доску. Возьми сумку. Выгляни наружу. Так. Так. Так. Вылезай! Раз, два, три, четыре, пять метров. Ну что же, спасибо и до свидания! Десять, одиннадцать, двенадцать. Пролезай под оградой. Так. Но не ложись на траву. Беги. Привет Вандомской колонне![46] Не оборачивайся, не оборачивайся, не оборачивайся.
А теперь — не иначе как реванш за слишком долго сохраняемую надежду — все от него ускользало, все вновь разлеталось. Жизнь, которую он, казалось, мог на какой-то миг удержать в руках, тот плотный и прочный блок из найденных и собранных воспоминаний дробился на тысячи осколков, метеоритов, отныне наделенных отдельным существованием, и, возможно, все еще был как-то связан с ним, но уже по иным, тайным законам с неизвестными ему константами. И воспоминания вновь складывались, потом внезапно распадались на бессвязные впечатления, крохи жизни, которым было бы тщетно подыскивать смысл, направление, сообразность. Трещины, разломы. Как если бы его былой кругозор сбился в результате какого-то катаклизма. Как если бы отныне мир ему уже не принадлежал. Еще не принадлежал. Он вступил в другую эру.
