Могу себе только представить, что думал в то время отец. Тем более там, в Москве, когда его пять дней никуда не вызывали. Зловещая такая обстановка не каждому по силам. Но вот пригласили для беседы. Оказалось, что в нем нуждаются как в специалисте. Сказали, что в четыре часа ночи ему предстоит сесть в самолет и полететь в Румынию. Надо будет пролететь над Цинтой, над Плоешти и показать, то есть нанести на карту, все нефтепроводы, где и как они расположены. Это он, конечно, знал подробно. Еще бы, ведь отработал там двадцать лет!
Напомним, что события происходили в то самое время, когда исход войны уже вряд ли у кого вызывал сомнение. Два года армия СССР вела тяжелейшие бои, освобождая территорию страны от гитлеровских головорезов. Кровопролитнейшие бои шли на протяжении всей огромной линии фронта, протянувшейся от Баренцева до Черного моря. Начавшись у стен Сталинграда, разгром фашисткой военщины был неотвратим. Произошли самое крупное в мире танковое сражение на Курской дуге, прорыв ленинградской блокады, другие крупнейшие операции, каждая из которых завершалась полным разгромом гитлеровской военщины.
Но враг еще был достаточно силен, оказывал остервенелое сопротивление. Особенно оно усилилось, когда линия фронта перешагнула границу СССР. Наконец линия фронта приблизилась к румынским нефтепромыслам. Они питали силы вермахта энергией и по этой причине считались ахиллесовой пятой всей гитлеровской Германии. И авиация, и танковые армии, и все прочее получало топливо из Румынии… Отнять эту базу означало лишить вермахт авиации, танков, военного флота…
По рассказам отца, полет над Плоешти и Цинтой проходил на самолете «У-2» — довоенная стрекоза. Летели очень низко, и он рисовал, рисовал и рисовал нефтепроводы… Потом вернулся в Москву, а после благополучно добрался до дому. Представляете, сколько было радости! Считали, вернулся с того света. Это живя в Европе, можно было не знать, что такое Лубянка. А тут уже кое–что понимали.
Вскоре началась знаменитая Ясско — Кишиневская операция. Все нефтепроводы были уничтожены. Двадцатитрехлетний король Румынии Михай Гогенцоллерн — Зигмаринген мучительно искал способ, как выйти из гитлеровской коалиции, чтобы спасти свой народ от гибели в бесперспективной войне. После Ясско — Кишиневской операции он арестовал генерала Антонеску — гитлеровского лакея, и развернул румынскую армию против бывшей союзницы Германии. Надо ли говорить, как это ослабило Восточный фронт вермахта? Таким образом, сам Михай и его страна стали союзниками СССР. Сталин даже наградил короля орденом Победы.
Возможно, все это произошло бы в любом случае, но Ясско — Кишиневская операция ускорила события. Отца направили на работу в освобожденную Кубань, главным же энергетиком, на Грозненское месторождение нефти. Все было оформлено, как положено, переводом министерства. Он приехал, начал работу. Поселились мы в станице Апшеронке, в Краснодарском крае, где прожили до 1947 года. Затем папу перевели в Туапсе, на нефтеперегонный завод. Там строили порт, где откачивалась нефть на вывоз за рубеж. И сразу же, как только его перевели туда, — наградили медалью. Я ее видела, но названия не помню, кажется, «За трудовую доблесть».
Стала я приставать к нему, за что дали медаль. Только отмахнулся: «Ну, надо было, и — дали…» Он не любил рассказывать о себе. Даже историю с Лубянкой я узнала не от него, а от мамы. И тут я вспоминаю опять того человека, что пришел к нам после лагеря. Как мама побежала по соседям собирать для него одежду. А сама всё плакала. Я к ней: «Мам, ты чего плачешь? " «Ой, — говорит, — папа мог оказаться точно в таком положении!»
Так мы и жили в Туапсе. Война кончилась, надо было восстанавливать разрушенные города и села, мужчин всех повыбили на фронтах. Работали в основном женщины, как правило, не имевшие никакой профессии. И тут папа проявил инициативу. Открыл рабочие курсы, стал учить рядовым специальностям паро–силового хозяйства, даже крановщиков подъемных кранов. Причем программы обучения разрабатывал сам. Они сдавали экзамены и получали специальности, позволявшие им заменить мужчин. Именно по этой причине к нему в городе относились очень тепло. Потому что он многим помогал. Это ведь очень серьезное дело — в страшные послевоенные годы дать в руки вдов, подростков профессию, которая, по сути, помогала им выжить. В этом городе папа и умер.
Папин дядя, Михаил Яковлевич Берзон, тот самый, который показывал ему в Швейцарии Ленина, был коммунистом, и не рядовым. Поэтому в первые несколько лет он был послом СССР в Швейцарии. Потом стал директором историко–архивного института в Москве (теперь он называется Российским гуманитарным университетом, там учатся дети мафиози). Дочь дяди Михаила Ида, моя двоюродная сестра, заведовала там кафедрой латино–американских стран. Союз еще был закрытым, но она ездила в разные страны, ее пускали. Квартира ее так и сияла экзотическими предметами ритуальными масками разных племен из латино–американских стран.
Там, в экзотической квартире, я услышала довольно занимательную историю, до поры составлявшую семейную тайну. Оказывается, когда дядя Миша работал в Швейцарии, он не вел затворнический образ жизни, несколько отклонялся от требований власти, хотя и держал это в строгой тайне. Однако шила в мешке не утаишь, через многие годы стало известно, что у него в Швейцарии сложилась вторая семья. Родилась дочка. И вот, уже во времена хрущевской оттепели, когда стало возможным ездить за рубеж и приезжать из–за рубежа, в дверь Идиной квартиры постучалась молодая женщина и говорит: «Я — Берзон! Пришла посмотреть, где жил мой папа». Вот подарочек! Столько лет люди платили за связь с заграницей своими жизнями, а тут стоит близкая родственница! Как тут не испугаться: оттепель–оттепелью, но власть все равно непредсказуема. Поди узнай, что у нее на уме!
Мало того, что такое неожиданное откровение, но ведь напор какой! Заходит гостьюшка в комнату, видит большой портрет в бронзовом окладе и кидается к нему: «Папа!» Видимо, там, в Швейцарии тоже имелась такая фотография. Вот так–то!
И еще одна история, связанная с дядей Мишей. Дедушка Яков, хотя и не был ортодоксальным евреем, но хотел, чтобы его дети не смешивали кровь с представителями других наций. Тем не менее сын Михаил женился на русской, дочери купцов — Дарье. Правда, она не чуралась ничего еврейского, даже выучила идиш настолько, что писала письма своему свекру на его родном языке.
Когда дядя Миша умер, она еще оставалась на белом свете сколько–то лет. И надумала выйти замуж. Что поделаешь, женщина еще не старая, вдруг улыбнется нечто доброе в новой семье! Готовилась к свадьбе уже. И пришел в дом какой–то мужчина, увидел запыленный портрет покойного хозяина квартиры, стал заботливо протирать. Портрет крутнулся у него в руках, да тяжелым бронзовым окладом ударил в висок. Моментальная смерть. Мистика какая–то! Дарья, вместо того, чтобы оплакивать мужчину, встала на колени и поклялась: «Мишенька, я больше никогда не выйду замуж!»
Еще о дяде Мише. Его сестра Клара жила в Москве. Мужа ее, бундовца, на заре советской власти арестовали, а потом и расстреляли. Кому они нужны — бундовцы! Тем более, что стрельба по живым целям была излюбленным занятием молодой советской власти. Осталась Клара одна с двумя детьми в роли члена семьи врага народа. Это пострашнее волчьего билета. Никуда не брали на работу, ходи с опущенной головой, жди — не сегодня–завтра и за тобой придут!
Что делать? И как ей помочь без риска попасть в страшную опалу? Дядя Миша в это время работал директором института. Звонит ей, мол, ты форточку всегда держи открытой, пусть в комнате будет больше свежего воздуха, проветривай, проветривай. Она понять никак не может, чего это вдруг братец обеспокоился состоянием ее внутриквартирной атмосферы? Жила она на Садовой улице, рядом с Колхозной площадью, на первом этаже. Даже в какой–то мере опасно всегда форточку открытой держать. Секрет рекомендации вскоре раскрылся сам по себе. Дядя Миша проходил незаметно мимо окон, и бросал в форточку деньги, чтобы хоть как–то поддержать свою несчастную сестрицу.
Еще один дядя, имени его не помню, примкнул к сионистам. Идея сионизма захватила его настолько, что он уехал в Палестину. Этот считался самым бедным среди братьев. Здесь он квасил капусту, солил огурцы и держал лавчонку в Реховоте. Сейчас в Израиле живут его сыновья и другие родственники.
Остальные братья отца в политику не лезли. Каждый нашел себе дело по душе и занимался им.
Мамины два брата — заядлые революционеры. У дедушки с бабушкой был собственный большой дом. Братья в подвале устроили тир и учились стрелять. В дальнейшем один из них стал редактором большевистской газеты. Он дружил с Григорием Котовским. Тот часто бывал в бабушкином доме. Даже сохранилась фотография, на которой изображены Котовский рядом с женой этого дяди, куда–то они собрались ехать на пролетке. Правда, даже дружба с Котовским ему не помогла. В первые годы советской власти его убили. Зашли в кабинет и застрелили. Похороны были пышными. У нас долго хранились газеты с отчетом о погребении. На фотографии видно, как люди несут на руках гроб, толпа вокруг…
