— О господин наш!.. О спаситель моего сына! Мы узнали тебя, хоть ты и скрывался. Но отныне ты не спрячешь от нас свой благородный лик. Ты — раб Аллаха, посланный наставлять людей на верный путь… Ты — наместник пророка… Ты — долгожданный Махди!
Словно электрический ток пронизал Амм Митвалли. Потрясенный, он оперся на плечо говорившего, чтобы не упасть, и начал повторять тихим, прерывающимся голосом, как во сне:
— Я Махди… Я наместник пророка… Я тот, кого послал Аллах наставлять людей на верный путь…
Амм Митвалли охватило какое-то исступленно-восторженное состояние, близкое к экстазу. Он бросился на грудь к этому человеку, стал целовать его и плакать.
Но через минуту поднял голову, взглянул на толпу, склонившуюся перед ним, и дрожащим голосом обратился к ней:
— О дети мои! Аллах дал вам узнать, кто я! Но еще не настало время объявить это всему народу! Поистине день воскресения близок. Наступит час священной войны. Нужно только ждать!
И с этого дня Амм Митвалли не покидал своей комнаты. Он проводил время или в спокойствии, блуждая в долине сновидений и грез, или бурно — поражая врагов своим старинным мечом и отгоняя шайтанов криками, идущими из глубины сердца. А Нур-ад-дин-бек посылал к нему людей, которые носили ему еду и заботились о нем.
И прожил так Амм Митвалли несколько недель, пока не настигла его смерть во время одного из воинственных припадков. Его оплакивали все жители квартала, ему устроили торжественные похороны, а Нур-ад-дин-бек построил для него великолепную гробницу с высоким куполом.
И стала гробница Амм Митвалли Каабой для многих людей, и приходили они к ней искать исцеления для своих тел и душ…
Перевод А. Долининой
В один из воскресных дней в саду Группи[24], переполненном изысканной публикой, появился Фикри-бек. Его солидная круглая фигура катилась по саду, словно шар. Поворачивая во все стороны свое широко улыбающееся лицо с подслеповатыми глазками в поисках места, Фикри направился в угол сада, где обычно встречался с друзьями. Он уселся на скамейку, положил ногу на ногу и жадным взором принялся разглядывать дам сквозь очки с толстыми стеклами. Чтобы привлечь их внимание, он делал странные, неестественные движения, исполненные, по его мнению, грации и изящества. Некоторые дамы смеялись над ним и отворачивались, а другие вовсе не обращали на него внимания.
Поглощенный своими безуспешными попытками, Фикри вдруг услышал голос, произносящий приветствие. Он обернулся и увидел своего друга Камиля — тот усаживался на скамейку рядом с ним.
— Все на женщин глазеешь? — спросил Камиль. — Пожалей себя, братец! О Аллах, спаси нас от этого зла!
Фикри ответил улыбаясь:
— А тебе какое дело?
— Никакого. Просто тебя жаль.
Камиль — изящный юноша, приятной наружности; у него нет иных интересов, кроме костюмов и автомобилей, поэтому сам он и его машина всегда — последний крик моды.
Не успели приятели обменяться двумя словами, как вдали показался высокий, широкоплечий молодой человек. Он шел медленно, с достоинством, бросая на встречных взгляды, полные презрения.
— Мурад! — окликнул его Камиль.
Мурад приблизился к ним, молча кивнул и опустился на скамейку с видом важным и высокомерным. Камиль возбужденно обратился к приятелям:
— Угадайте, за сколько минут я доехал сюда от дома на своем новом «бьюике»?
Фикри, протиравший в это время стекла очков, ответил:
— За десять.
Камиль повернулся к Мураду. Тот презрительно скривил губы, проводил глазами колечко сигарного дыма и произнес с напускной медлительностью, нарочито растягивая слова:
— За пять.
— За три с половиной минуты — и ни секундой больше! — торжествующе воскликнул Камиль.
Некоторое время длилось молчание. Наконец Мурад, не сводя глаз с дыма своей сигары, проговорил:
— В таком случае твой автомобиль движется по запруженной улице со скоростью двадцать миль в час.
Камиль вынул из кармашка монокль, укрепил его в левом глазу и сказал:
— А по пустой — восемьдесят!
Фикри недоверчиво взглянул на него:
— И ты ездил с такой скоростью?
— Ездил тысячу раз — по улице Пирамид и в Новом городе. Со своими приятельницами-спортсменками. Они ничего не боятся!
Фикри решительно заявил:
— Это безумие! Сплошное безумие! Я не верю!
На это Камиль насмешливо ответил:
— Сплошное безумие — это когда человек губит себя, глазея на женщин, которые не обращают на него внимания, и воображает себя красивым, когда в нем красоты ни капли.
— Что ты хочешь этим сказать? — возмутился Фикри.
Камиль подмигнул Мураду, и оба разразились хохотом. Потом Камиль сказал:
— Наш друг Фикри явно не выдержал экзамена на красоту.
Тогда Фикри заговорил, пытаясь под внешним спокойствием скрыть свое раздражение:
— Видно, ты вообразил себя Дон-Жуаном нашего времени. Но если бы…
Однако Камиль прервал его уверенно и гордо:
— Конечно! А разве кто-нибудь это отрицает?
Фикри больше не мог владеть собой.
— Вранье!.. Сплошное вранье! — взорвался он. — Я первый это отрицаю!
Мурад окинул его быстрым взглядом, потом стряхнул пепел с сигары и резко произнес:
— Что это за тон, Фикри? Ты забыл, где ты и с кем разговариваешь?
А Камиль спокойно проговорил, обратившись к Фикри:
— У меня есть сто одно доказательство, что я и правда современный Дон-Жуан. Сию же минуту, здесь в саду, я могу познакомить тебя хоть с целым десятком красавиц. Я-то пользуюсь успехом, но видеть не могу, как женщины отворачиваются от тебя и смеются. А ты? Ну, скажи, ты можешь представить хоть одно доказательство?
Фикри смутился и заговорил путано, сбивчиво, ругая своего друга за безнравственность. Камиль отвечал самоуверенным тоном, и в ответах его звучала насмешка.
А Мурад глядел на них с пренебрежением и самодовольно посмеивался.
Фикри вернулся домой взволнованный, полный беспокойных мыслей. Войдя в комнату, он сразу же бросился к зеркалу и долго разглядывал свое отражение, размышляя о злой судьбе, которая неотступно преследовала его, когда дело касалось женщин. Ведь не так уж он безобразен и отвратителен! Правда, он не слишком щедро наделен красотой, но черты лица у него приятные, он общителен, остроумен. А то, что говорят его друзья, — вздор. Они просто ему завидуют. Боятся увидеть в нем соперника…
Он отошел от зеркала и начал ходить по комнате взад и вперед, потом велел маленькой служанке принести стакан холодной воды — молодой человек пылал, словно печь. Служанка подала ему воду, но Фикри тут же в гневе швырнул стакан ей в лицо.
— Что ты мне принесла? — заорал он. — Разве это холодная?
Девочка вышла, вытирая лицо и дрожа от страха. А Фикри все ходил по комнате и сердито ворчал. Потом бросился на кровать, закрыл глаза и погрузился в странные сновидения.
Прошло некоторое время, и между Фикри и его приятелями вновь воцарился мир.
Через пять дней они, как обычно, встретились в саду Группи. На этот раз у Фикри был самый радостный вид, но в то же время на лице его были заметны следы какого-то странного волнения, которое не укрылось от его друзей. А когда все трое покончили с заказанными напитками, Фикри встал и попросил товарищей проводить его до почты.
Здесь он извинился перед ними и подошел к окошечку. Через минуту вернулся с письмом в руках и осторожно, дрожащими руками распечатал конверт. Лицо его сияло, глаза блестели. Конверт был небесно-голубого цвета, маленький и изящный. Фикри вынул из него письмо, написанное на бумаге такого же небесно-голубого цвета, с позолоченными краями. От письма шел сильный аромат жасмина.
Чтобы подзадорить друга, Камиль сказал:
— Боже мой! Это письмо источает аромат любви! Похоже на то, что я скоро переменю о тебе мнение, дорогой Фикри!
Лицо Фикри засияло еще сильнее. А Мурад многозначительно улыбнулся:
— Это тайна, раскрыть которую мы не вправе.
Тогда Фикри сказал:
— Разве могу я скрыть что-нибудь от своих друзей?
— В таком случае скажи нам, герой, от кого это послание? — спросил Камиль и, не дожидаясь разрешения Фикри, потянулся к письму.
Но Фикри и не возражал. Наоборот, он охотно разрешил своему другу прочесть письмо.
— Ух ты! — воскликнул Камиль с удивлением. — Дочь покойного Мухафхафа-паши!..
Он схватил Фикри за руки и с силой пожал их, повторяя:
— Браво, Фикри, браво! Поздравляю от всего сердца! Пусть же мужчины будут мужчинами!
Приятели принялись шумно обсуждать это событие. А через некоторое время Фикри наклонился к своим приятелям и, понизив голос, сказал:
