— Золотце мое, не реви, я дам деньги! Много не обещаю, но на билет и на первое время тебе должно хватить.
Говорит и гладит меня по голове:
— Ты не беспокойся, отец потом вернет мне деньги. Да и не твое это дело, мы с ним разберемся как–нибудь.
Я побыла у них два дня и отправилась в Харьков. Все люди уже давно сдали документы, а я только еду. В вагоне познакомилась с парнем, он меня проводил прямо до института. Время было раннее, а мы спешили, чтобы я в ректорат первой успела. Забежала я туда и стала говорить. Вот, мол, сначала хотела поступать на заочное отделение, а потом передумала. Женщина, которая со мной разговаривала, документы приняла. Но я видела, что в списке я не одна. Еще какой–то парень был записан. Сдала документы и пошла искать тетю Риву, мамину подругу. Она жила с мужем, детей у них не было, меня приняли, как родную, и я несколько дней у них жила. Потом декан дал мне общежитие, и я ушла.
Жили студентки, как говорится, в тесноте, но не в обиде — тринадцать человек в одной комнате. Все девочки были нормальные, но не зря ведь говорят, в семье не без урода. Нашлась там одна праведница: «Как это, ты — еврейка, и не богатая?» Она мне прохода не давала: «Все евреи богатые!» И начинала приставать с вопросами:
— У вас в доме было пианино?
— Нет, — отвечаю.
— А что было?
— Собака была.
Мелочные такие антисемитские укусы, но обидные. Вообще–то ко мне относились хорошо. Даже выбрали старостой этажа. Этаж был огромным. Институтское общежитие называлось «Мигант», и жили в нем поляки, китайцы, немцы, представители других национальностей. Очень много разноплеменного народа. И один из них — болгарин — пристал ко мне:
— Я тебя люблю, поехали со мной в Болгарию…
— Чего это я должна с тобой ехать? — отвечаю. — Я тебя не люблю, да и вообще, должна учиться.
Какой–то он был одержимый. Приспичило ему жениться — и хоть кол на голове чеши. Твердит свое:
— Я тебя там устрою…
— Да не надо мне ничего этого!
Девчонки говорят: «Жанка, гляди, твой болгарин лезет!» Куда лезет, зачем? А он поднялся по водосточной трубе, стоит на третьем этаже, рукой машет, а я думаю, еще этого не хватало: сейчас упадет и разобьется. Словом, настойчиво ухаживал. Немного странный был парень. Как–то мы шли с ним мимо кладбищ. Там их два было. На одном — могила Софьи Ковалевской, великого русского математика. Он остановился и стал молиться.
— Ты чего это? — спрашиваю.
А он был уже на шестом курсе.
— Ну как же, — отвечает, — иду сдавать высшую математику, нельзя не помолиться. Софья Ковалевская — богиня математики.
Глава тринадцатая
Институтские годы
— В институте мои дела шли хорошо, — вспоминает Жанна Кригер, — если не считать материального положения. Студенческая стипендия не рассчитана на достаток. Ее и на хлеб–то не хватало. Кроме того, среди двенадцати соседок по комнате я не смогла найти ни одной подруги. Сложная жизнь, трудная была, как вспоминаю теперь. Я вообще в жизни не слишком легко сходилась с людьми. Но все же, надо признать, что все мы в то время жили примерно в одинаковых условиях. И я бы, наверное, тянула свою лямку, как могла. Все–таки родители мне, как могли, помогали. Я даже могла позволить себе поездку домой на время каникул. Первая поездка была такой чудной, что и сейчас вспомнить смешно. Познакомилась с одним китайцем. Кажется, Кимом звали. Через несколько дней он подсел ко мне в читальном зале и говорит:
— Помоги мне в русском языке. Разговаривать я могу, а вот согласования никак не получаются.
А был он добросовестнейшим студентом. Я по сравнению с ним была безответственной. Стали заниматься русским языком, потом вместе готовили все задания. А тут как раз начался сопромат. Это тяжелейший предмет. Недаром же студенты говорили, если сопромат сдал, можешь жениться. Как–то преподаватель задал нам неправильную длину стержней. И у нас система получалась несовместимой. Я попыталась решить, не выходит — ушла. Ким же просидел над задачей всю ночь. Утром прихожу, спрашиваю:
— Ну и как?
— Нет, — отвечает, — не решил.
И я была просто поражена: как можно ночь не спать, чтобы решить какую–то задачу! Сидим мы с ним, занимаемся, он мне и говорит:
— Ты поедешь домой?
А надо сказать, что после зачисления я домой не поехала. Денег не хватило. Надо было сдавать пять экзаменов, время немалое, деньги ушли на питание…
— Конечно, — говорю, — поеду!
— А я, — с грустью сказал Ким, — никогда на море не бывал. Даже вообще не знаю, что это такое.
— Да что за проблема? — отвечаю. — Поехали со мной и увидишь!
— Ну, как это так я приеду? Кто я там, и кому нужен?
— Ну, как — нормально приедешь. Как гость, и все будет в порядке.
Почему–то не подумала о том, что скажу родителям. У нас с Кимом были чисто товарищеские отношения, а что могут подумать, не учлось. Сказано — сделано! Сели на поезд — и в Туапсе. Приехали, папа увидел моего спутника — глаза на лоб полезли. Стоит перед ним маленький худенький китайчонок с очечками на глазах, смотрит смущенно.
— Жанна, кто это?!! — спрашивает папа доченьку после года разлуки.
— Это мой друг! — говорю.
— Что еще за друг?! Откуда он взялся?! — и сам побледнел.
Он решил сначала, что это мой муж или жених, я знаю, что еще он подумал! Вышел из дома, я — за ним. И говорю:
— Ну, чего ты разволновался, папа? Это мой товарищ, он моря никогда не видел. Неужели мне трудно взять его с собой, чтобы он увидел и искупался в море?
У папы после этих слов от сердца отлегло. Но еще некоторое время он смотрел на гостя настороженно, а потом все улеглось. Ким никак не мог приобщиться к моим знакомым, старался держаться в стороне, дичился. Зато с родителями сошелся, как с родственниками. Маме помогал ходить на базар, по магазинам, что–то делал на кухне. Словом — свой в доску. Говорю потом отцу:
— Ну, и чего ты переполошился?
А он:
— Да я от тебя чего угодно жду!
Студенческие дела затягивали настолько, что я совсем перестала ходить к маминой подруге. Хотя первое время обедала у нее. Она всегда добродушна была ко мне. Обижалась, что я стала редкой гостьей. Я объясняла, что не хватает времени, слишком занята и учебой и спортом. И в самом деле, нагрузка велика. Она мне: мол, пришла бы, я бы покормила тебя…
А я: «Тетя Рива, не могу я ходить к вам. Вы бы мне лучше дали денег в долг». Не дала. Ее такой расклад не устраивал. И это объяснимо. Она ведь знала, что отдавать некому. Родители старые и больные, а на меня какая еще надежда? Только в отдаленном будущем. Приходи и обедай. Однажды я гуляла с одним парнем. Проголодались мы с ним настолько, что сил нет. Захожу я к маминой подружке и говорю ей: «Тетя Рива, я пришла к вам, но зайти не могу, там, внизу меня парень ждет и такой же голодный, как я». Муж тети Ривы быстренько сделал бутерброды, завернул их и вручил: иди, корми своего парня.
Поскольку мы учились на термистов, нас направили на практику на Харьковский танковый завод, изучать термическую обработку металлов. Я в деканате объясняю, что у меня шестой разряд термитчика. «Вот и хорошо! — отвечают. — Углубишь знания». На заводе меня поставили на такую же установку, на которой работала в Туапсе. И я стала ходить в три смены на практику. Это была обычная работа. Что делала в Туапсе, на своем заводе, то и здесь, разница заключалась в том, что там получала зарплату, а тут только свою стипендию и — ни рубля за то, что делала в цехе.
После окончания второго курса получаю письмо от папы. С ним случился инфаркт. Пишет: «Жанночка, не смогу я тебе помочь!» До этого он старался где–то заработать в дополнение к пенсии…
И вот я прихожу к декану и говорю ему:
— Николай Николаевич, я перевожусь на заочное отделение.
А он мне:
— Жанна, давай я тебя устрою в лабораторию, будешь учиться и работать.
Можно было бы попытаться и так, но я уже настроилась ехать домой, потому отказалась. Да и понимала, что декан переживал не за меня, а за команду. Играли мы вполне успешно, часто выигрывали, и этот факт грел его душу. А вся нагрузка ложилась на меня, потому что тренером у нас был не баскетболист, а футболист. Да и в качестве игрока я представляла собой ценность для команды. Мощная, с быстрым бегом. Тренер мне говорил:
— Ты, Жанна скорость не сбавляй. Потому что когда ты идешь на скорости, даже я боюсь.
Мне как капитану приходилось брать на себя часть его работы. К тому же мне не хотелось оставаться в Харьковском политехе. Все равно ведь надо ездить на сессии, так не лучше ли ездить в Московский политехнический институт с тем же профилем?
Итак, я поехала домой. Работать пошла на свой Туапсинский завод. Хотела опять стать термистом, но тут у меня появился яростный противник. Тот самый парторг цеха, что подкладывал мне в машину чурбак, за это время вырос до мастера. И встал на моем пути, как тумба, — не сдвинешь.
