— Он в нее влюблен, — ответил детектив. — У нас повременная оплата — за каждый отработанный час.
Вот и любовь тоже повременная, вернее, временная вещь. Есть немало историй про людей, которые безоглядно полюбили кого-то раз и навсегда, лишь на мгновение взглянув на человека, но я не слышал, чтобы такие истории приключились с кем-то, кого я знаю. Нет, когда вы кого-то любите, вы проводите с этим человеком долгие часы, и даже самые могущественные силы преисподней не в состоянии сказать, усиливают ли проведенные вместе часы любовь к этому человеку, или же вы просто начинаете проводить с ним больше времени по мере того, как ваша любовь крепнет. А затем, когда любви больше нет, когда кафешка любви закрыта снаружи на замок, вам хочется вернуть все эти долгие часы назад, вместе с другими принадлежащими вам вещами, которые вы оставили в доме того, кого любили, а может, заодно прихватить с собой еще пару вещиц, тех, что в принципе и не ваши, а как бы являются компенсацией за то, что вы потратили часть жизни, и все эти долгие часы «улетели в южном направлении». Видимо, никто не в силах что-то сделать по этому поводу, в меню меры не названы. Все равно как в самолете стюардесса предлагает вам полотенце, напитки, мятные конфеты, но ни одна из них не скажет, даже если вы летите первым классом: «Вот пять часов, которые мы отняли у вас, пока вы летели через всю страну в Нью-Йорк к своему бойфренду, а он, мерзавец, сел в такси и был таков, и тогда вы полетели назад в Сан-Франциско, потеряли еще пять часов вашей жизни и попали туда как раз в момент катастрофы». И вот теперь вы сидите, и потерянные пять часов отдаются болью во всем теле, и вы слышите истории, которые не что иное, как сплошная ложь, и никто не вернет никого назад.
С нами случается не одно, так другое, и мы продолжаем переживать, но тут открывается дверь, и входит Глэдис, та самая женщина с фотографии, и это как раз то, что пятеро в кафе будут вспоминать еще долго. Она не стала оборачиваться и обводить взглядом зал, а просто прямиком прошла к стойке, села на табурет и положила руку на плечо подвыпившей женщины.
— Рада видеть тебя, Андреа. Я уж решила, что мы с тобой больше никогда не встретимся. Ни за что не подумаешь, что это заведение открыто. Вывеска не горит.
— Привет, Нэнси, — отозвалась Андреа, а Энди налил полчашки кофе.
— Если я Нэнси, то ты сегодня выпила больше обычного, — заметила Глэдис. — Впрочем, это я просто так, к слову, моя милая. Я знаю, тебе тяжело на душе. Попробуй «Весельчак Джина Ахерна». Для его приготовления требуются два вида рома, коньяк, желательно «куантро», лимонный сок и чуть-чуть сахару, все хорошенько перемешать и подавать в высоком стакане вместе с колой.
— Бр-р, какая гадость, — сказала Андреа, — хотя кто его знает, может, этот ваш коктейль не так уж и плох.
— Вкуснее не бывает, — заверила ее Глэдис. — На твоем месте я бы его обязательно заказала.
— Мы не подаем коктейли, — поспешил вставить Энди. Впрочем, ему было не впервой разбивать сердца. — У нас тут кафе.
— Я прекрасно знаю, — ответила Глэдис, залпом выпив кофе. — Как тебе, надеюсь, известно, Андреа, коктейль «Весельчак Джина Ахерна» придумал Джин Ахерн, автор известного комикса.
— Впервые слышу, — откликнулась Андреа, пожав плечами и посмотрев на пустой графин. — И почему вы все время говорите, что мне что-то известно?
— Как тебе, надеюсь, известно? — переспросила Глэдис. — По привычке.
— А про что этот ваш комикс? — подал голос Майк. Даже он узнал Глэдис, хотя, наверное, и с трудом верил, что может случиться что-то интересное — после музыкального-то автомата, после нескольких утомительных часов, проведенных в ожидании, что за вами придут, а никто так и не пришел, после детективов. Майк уже давно поставил на нынешнем дне крест как на полном отстое, и вот теперь — надо же! — пришла та самая женщина, которую они ищут. Что же дальше?
— Этот комикс, — произнесла Глэдис, передвигая, словно фигуру на шахматной доске, кофейную чашку в сторону Энди, — назывался «Комната с пансионом» и, как вам и без меня, надеюсь, известно, был совсем не комичным. Больше всего мне запомнился там один мужчина в клоунском наряде. С большим красным носом, длинной пышной бородой и такой высокой шляпой с кисточкой. Он смотрит на себя в зеркало, а в пузыре написаны слова: «Нет, в таком виде на маскарад никак нельзя! Неприлично идти на люди небритым!» — или что-то в этом роде. Совсем не смешно, как вы и сами знаете, но какое-то время поговаривали о его экранизации, и я как раз пробовалась на инженю.
— А что такое инженю, Нэнси? — поинтересовался Майк. Он давно уже догадался что к чему и решил соблюдать конспирацию, даже если конспирация в конечном счете и не сработает.
— Инженю, — ответила Глэдис, — это невинная молодая женщина. Я ничуть не удивляюсь тому, что в твоем возрасте ты еще не встречал невинных женщин. Кстати, меня зовут Глэдис, мой милый. А что касается невинных женщин, то они бывают только в комиксах и еще дома.
— Я согласен с одним моим знакомым, — неожиданно подал голос детектив.
— Простите, я не расслышала? — обратилась к нему Глэдис.
— Один мой знакомый говорит, что невинность — величайшая редкость в нашем мире, — произнес детектив.
Глэдис моментально переменилась в лице и сразу как-то вся постарела.
— Вы бы не могли повторить то, что только что сказали? — попросила она детектива и добавила: — Сэр.
Но детектив не торопился.
— Мы с моим напарником, — начал он и махнул рукой (рука его при этом добавила «и наши шляпы тоже»), — знаем одного человека. Так вот он говорит, что невинность — величайшая редкость в нашем мире. И поэтому, говорит он, как только вы ее увидите, то моментально хватайте и не берите в голову, кого вам для этого придется нанять.
— А откуда вы знаете этого человека? — печально спросила Глэдис. — Или он сидит рядом с вами?
— Я его знаю точно так же, как знаю, что вы пьете кофе по полчашки, — ответил детектив, а его партнер поднял со стойки картонку. Глэдис впервые перевела взгляд вниз и увидела собственное фото, а потом написанную чернилами фразу: «Глэдис приходит сюда каждый день».
— Глэдис, не обращай внимания на этих парней, — сказал Энди. — Они тупые. Послушать их, получается, что Южная Америка кишмя кишит птицами. И я собираюсь вызвать полицию.
Напарник положил картонку на стойку и опустил на нее руки, словно пытался исцелить страждущего, но это было только такое впечатление, после чего заговорил:
— Если кто-то нальет вам полную чашку, Глэдис, то нижняя половина замерзнет, прежде чем вы успеете ее выпить, и все потому, что ваше дыхание веет арктической стужей. Разве я не прав, ваше высочество?
— Каату! — издала Глэдис загадочный возглас, и здесь можно немного перескочить вперед. Впрочем, что мне вам объяснять, вы и сами все знаете. Кстати, нас всегда так и подмывает перескочить через слова, которые нам непонятны; через те аспекты отношений, которые смущают нас, чтобы оказаться где-то в середине хорошего, понятного предложения вроде «Они явно разлюбили друг друга», или же «Желтоклювые сороки обитают исключительно в прибрежной зоне к югу от Сан-Франциско, и для их описания обычно используют три прилагательных», или же «На ней было нечто вроде накидки». И все эти предложения оказались в рапорте, который подал детектив, оставшийся в живых, тот, что поразговорчивее. Но мы не можем никуда перескочить, потому что это история о любви, а в историях о любви так не бывает. Мы не можем изменить то, какими мы получаемся на фотографиях; не можем изменить наши любимые выражения; то, как мы пьем кофе, то, как мы любим людей за то, как они пьют кофе, даже если они пьют его совершенно извращенным способом. Волей-неволей нам приходится терпеть, нам не перескочить даже через самую малую мелочь, и вообще на Глэдис была шаль. Она подняла руки, и шаль соскользнула с ее плеч. Все это время она повторяла слова, которые оставались нам непонятными: «Каату мака, эббери эббери макайте пальцы в соус!»
Затем Глэдис встала с места, расправив шаль точно крылья летучей мыши, и впилась взглядом в напарника разговорчивого детектива с тем элегантным омерзением, какому мы с вами, увы, не раз становились свидетелями.
— Я вас больше не люблю! — взвыла она. — Каату, каату, мака! — И вылетела вон из заведения Энди.
На мгновение сквозь распахнутые настежь двери донесся шорох дождя. А еще откуда-то налетел порыв ледяного ветра. Ветер был гораздо холоднее, чем воздух снаружи, но опять-таки никто из тех, кто находился в данный момент в кафе, давно не был снаружи, и уже успело стемнеть. Так что холод мог означать все что угодно. Это мог быть дождь или же…
— Ваше высочество! — закричал напарник. Он поспешно надел шляпу и стремглав выбежал из заведения.
— Господи, ну кто бы мог подумать, — сокрушенно произнес Энди. — Ну кто бы мог!
