Он щелкнул массивной зажигалкой. Поднес мне огонь, прикурил сам, потом спросил:
– Вы давно у Ренча?
– Почти три года.
– Значит, в курсе дел лаборатории! Вот какая история, Юрий Петрович. На наш институт периодически, выражаясь языком моего внука, катят баллон. Слышали такое выражение?
– Слышал.
– Ах, слышали! А я только от внука узнал. Впрочем, что ж тут удивительного, вы же с ним одного поколения. Вам сколько лет?
– Двадцать пять.
– А ему девятнадцать. Почти ровесники. Ну да я не о том. Так вот, про этот самый баллон. Катят его на нас периодически каждые несколько лет. Сперва вообще кое-кто мечтал нас закрыть. Теперь размышляют о сокращении. Только это между нами. Доверительный разговор. Вы как? Умеете держать язык?
– Да вроде не болтун.
– И прекрасно! Так вот, не нравится кое-кому наш институт. Старые недоброжелатели кибернетики еще живы. Хоть впрямую не тявкают, а исподтишка пытаются кусать. С ЭВМ они теперь смирились, но всякое направление, где к гуманитарным наукам подмешивают математику, – им нож острый. С любой глупостью лезут: «Что ж у вас вместо законов классовой борьбы – интегральные исчисления?» Но отбиваться приходится. И вот сейчас идет новая атака. В ближайшее время я должен ее отразить. Не напрямую, конечно. Но все-таки. Словом, мне поручено выступить к подходящему случаю на одном высоком форуме и вывалить разом наши «изюминки» – так сказать, товар лицом. Вот, глядите, что нами сделано! Любуйтесь! Чтоб потом, когда некий товарищ заговорит о сокращении, все только руками развели: как можно такой институт трогать. Ход простой, но безошибочный. Согласны?
Я пожал плечами:
– Честно говоря, мне с такими проблемами не приходилось сталкиваться.
– Ничего, дело наживное. Выйдете в руководители – научитесь. Время еще есть. А вот сейчас мне нужны изюминки. Чем ваша лаборатория может похвастать? Ну, выкладывайте!
– Подумать надо, – сказал я, – так сходу – трудно.
– И долго собираетесь думать? – спросил Большой с подковыркой.
– Ну хоть до завтра.
– Э нет, сегодня, сейчас. Как в шахматах, часы заведены. Времени в обрез. Цейтнот – значит поражение. Словом, думайте быстро – я жду. А пока разомну старые кости.
Стариком он вовсе не выглядел, хотя был ровесником Ренча – они, кажется, даже учились на одном курсе. Высоченного роста, плотного сложения, за что и получил прозвище свое – Большой, но при этом весь легкий, размашистый, он быстро мерил комнату из угла в угол огромными шагами. Крупная голова с густой шапкой седых волос чуть покачивалась в такт движению. Он тоже, видимо, что-то обдумывал – большие глаза яркой голубизны как бы устремились внутрь, сосредоточились на работе мысли, крылья хищного носа нервно подрагивали. Во всем его облике чувствовалась масштабность, значительность. На такого стоит только взглянуть – и сразу поймешь, что перед тобой человек незаурядный, личность, руководитель, ворочающий государственными делами.
– Время! – протрубил он, взглянув на часы, и снова подсел к моему столу. – Слушаю!
Я назвал две последние статьи Ренча. Большой состроил брезгливую гримаску.
– Отработанный пар. С этой темы уже столько сливок снято, что ею никого не удивишь.
Тогда я стал подряд перечислять все работы наших сотрудников за последние годы. Он только кривился. У одной – «короткое дыхание», другой «не хватает глубины», третья – «ничего, но слишком академична».
– Выдохся! – признался я, перечислив всех. – Больше не знаю.
– Чаво? Год нонче неурожайный? – изображая мужика, спросил он. – Или Ренч начал сдавать? Может, старый конь мелко пашет?
Я поспешил его заверить, что Ренч в полном порядке.
– Защита шефа делает вам честь, – сказал Большой, улыбаясь. – Но толку от этого мало. Изюминок-то, видать, нет. А жаль. Очень надеялся. Что ж, поищу в других местах. – Он взялся за плащ.
– Вам бы все-таки с самим Марком Ефимовичем поговорить, – сказал я, оправдываясь.
– Да это вы бросьте! Информатор мне попался толковый.
Он оделся и, уже стоя со шляпой в руках, вдруг спросил:
– Да, кстати, Юрий Петрович, а почему вы мне о своих работах не рассказали?
– У меня ничего законченного нет.
– Да перестаньте жаться! Бывает, один раздел незаконченной работы стоит десяти законченных. Ну-ка выкладывайте, – он снова сел на стул против меня.
И я рассказал ему про свой «болотный вариант». Большой слушал, одобрительно кивая, в глазах был неподдельный интерес. А мне очень льстило его одобрение, особенно после недавней реакции на работы коллег, да и сам он мне все больше нравился, и это добавляло красноречия.
– Ого! – воскликнул он, когда я кончил. – И вы молчали, как красная девица? Да у вас не просто изюминка. Здесь серьезным делом пахнет! Что, сами не видите?
– Я же объяснял, это – незаконченная работа.
– Ну хватит кокетничать! – сказал он строго и встал. – Вас, Юрий Петрович, поднимать надо, вырвать из ренчевского занудства. Двигать вас надо! Честно признаюсь, мне стыдно, что я раньше об этой работе не знал. Да вот и сегодня чуть не ушел, ничего не услышав. Ну ладно, об этом позже. А сейчас вот что – изложите-ка мне на бумаге то, что рассказывали. Не только формулы, но и пояснительный текст. Я целый раздел в докладе из этого сделаю. С академической трибуны вас прославлю. Двух недель вам хватит?
– Хватит, – сказал я, с трудом подавляя чувство торжества.
– И отлично. Значит, шестнадцатого жду вас к одиннадцати. Договорились? – он протянул мне руку, но потом вдруг отдернул. – Только не ломать, сделайте скидку на возраст.
Дальше события завертелись с головокружительной быстротой. Через две недели, когда я пришел к Большому, он попросил секретаршу принести кофе, бутерброды, конфеты. Потом запер дверь и велел говорить всем, что его нет. С помощью моей бумажки он быстро усвоил суть дела, а кое-какие разъяснения, которых ему не хватало, я по его просьбе наговорил на портативный магнитофон. Потом он долго благодарил меня, а, провожая до дверей, дружески обнял.
Месяц спустя Большой выступил на высоком форуме с докладом, который назывался: «Некоторые новые принципы математической обработки материала гуманитарных наук». Информация об этом появилась в газетах. Там говорилось о перспективности идей, выдвинутых – и дальше фамилия Большого со всеми его титулами. Впрочем, про сами идеи было сказано так общо, что я ничего не понял. Зато еще через неделю в одной из газет было напечатано интервью с Большим, где он скромно сказал: «Предложенная мною идея – начало огромной работы, которая не под силу одному человеку, и поэтому, видимо, к ней будет подключено несколько лабораторий института».
Предложенная Большим идея была близким к тексту пересказом моего «болотного варианта».
В то утро, когда вышла газета, я сидел дома и, как обычно, вкалывал. «Лесной вариант» был почти осилен. На то, чтобы довести дело до окончательной формулы, по моим прикидкам, требовалось меньше недели. Около полудня я встал немного размяться, спустился вниз за газетой и только открыл ее – наткнулся на интервью. Смысл дошел до меня не сразу. Но и когда уяснил его, никак не мог понять, что эти слова действительно напечатаны. Вся история казалась нелепой и фантастичной, будто это какой-то дурной сон, наваждение, которое должно рассеяться само собой.
Мне, конечно, приходилось слышать о плагиате, но я не представлял, что красть можно столь легко, просто и беззастенчиво.
Из столбняка меня вывел звонок в дверь. Примчался Маркин. Я никогда еще его не видел таким серьезным и таким взбудораженным.
Увидев у меня в руках газету, сходу спросил:
– Ты уже читал?
– Вот только что…
– Ума не приложу, кто мог сообщить Большому подробности?
– Да кто же, кроме меня, их знает?
– Ты? Ты сам? Но где, когда?
– Он приехал в лабораторию, хотел поговорить с Ренчем, узнал, что тот в отпуске, и стал расспрашивать меня…
– С Ренчем! – ядовито воскликнул Николай. – Он к тебе ехал! Точно выбрал время, когда ты будешь один.
– Ну, это ты загнул. Он ничего не знал о моей работе – спросил про нее случайно, когда уже собрался уходить.
– Знал! Он был на нашем совете, когда обсуждали сборник. А я там соловьем пел про твой «болотный вариант». Значит, он запомнил, выждал, когда уедет Ренч, а потом разыграл комедию. Да, в таких делах Большой – математик. Расчет безукоризненный.
– Неужели он все это заранее придумал?
– Никаких сомнений! Но ты-то, ты как мог с ним откровенничать?
– Да что тут особенного – приехал замдиректора, спрашивает…
– И ты про его делишки никогда не слышал?
– Нет.
– Вы действительно в захолустье живете! В его карьере одно только неизвестно – сам ли он диплом писал. А как университет кончил – сразу сиганул в начальство. И там уж сомнений нет: кандидатскую ему делали зависимые от него люди. Потом статей тридцать в соавторстве – он и содержания их толком не знает – и доктора получил по совокупности. Он только тем и живет, что подхватывает, где что плохо лежит.
