– Вот, сделай три глотка, – сказал он. – Тут святая вода. Перед схваткой со злом тебе необходимо укрепить дух и тело.
– А ты, – спросил я, – тоже выпьешь?
– Я рукоположен. Святой дух всегда пребывает во мне.
Глядя ему в глаза, я сделал три небольших глотка. Довольный Урс забрал флягу. Мы начали подниматься пешком, потому что лошади и мулу одолеть завалы было невозможно. Я шел быстрее, Урс что-то говорил, но шум ветра мешал его слышать. В голове появился странный туман, видимо, от того питья, что дал мне старик. Выждав немного времени, я сказал Урсу, что отлучусь по нужде. Зайдя за камни, я скрючился и сунул два пальца в рот. Все выпитое и съеденное вышло из меня без усилий. Здесь ветер был еще сильнее, и старик вряд ли что-то расслышал, даже если бы постарался. Потом я съел несколько кусков древесного угля, которые всегда носил с собой после того случая с колодцем, и запил их водой из своей фляги.
Вернувшись на дорогу, я увидел, что старик ушел далеко вперед, но я быстро его нагнал. Он искоса осмотрел меня, и я постарался изобразить усталость.
– Голова кружится, – сказал я.
Урс кивнул.
– Зло все ближе, – ответил он, – и ты ощущаешь его действие.
Дальше мы поднимались в молчании, я немного отстал, чтобы Урс не подумал, что я разгадал его хитрость с водой. Он поминутно оглядывался, но ничего не говорил. Впереди показался обвалившийся край стены. Ближайшая к нам башня была разрушена и превратилась в кучу обломков, частично заваливших внутренний двор, а другая часть осыпалась в пропасть. Дым поднимался с южной башни, но его источник был скрыт за зубчатым краем.
Меня замутило, закружилась голова, пот ручьями лился по телу, несмотря на холод. Хватаясь за камни, я выбрался на крепостную стену с остатками гурдиции, крытой деревянной галереи. Урс шел впереди, почти не скрываясь. Здесь тоже завывал ветер, и уже чувствовался запах дыма. Урс скрылся за каменным краем, а я высматривал, куда поставить ногу, чтобы ветер не сбросил меня в пропасть.
Я вскарабкался по выщербленным каменным ступеням и оказался на крыше башни, почти все зубцы с которой были сбиты. Южная башня располагалась ниже по склону утеса и была видна как на ладони.
Там горел костер и двигалась какая-то фигура, но я не успел рассмотреть, что именно там происходило. Пот заливал глаза, и, обессилев, я опустился на холодные каменные плиты. Несмотря на съеденный уголь, зелье Урса все-таки подействовало.
Старик был тут, согнувшись, он высматривал, что творится внизу, на крыше южной башни. Меня он едва удостоил взглядом. Собрав остатки сил, я подобрался к краю и тоже заглянул вниз.
На крыше башни горел костер, сложенный из остатков деревянных брусьев. Он горел посередине огромной пентаграммы, начерченной чем-то красным на каменных плитах. У костра на коленях стоял человек, перед которым лежала раскрытая книга. Человек выкрикивал какие-то слова, совершенно неразличимые из-за шума ветра.
Урс тронул меня за плечо:
– Сиди здесь. Я сумею справиться с ним в одиночку. Он еще не принес третий обет.
Прячась за камнями, прильнув к ним, как ящерица, старик начал спускаться. Не подумал бы, что его хребет способен так изгибаться. Я не заметил, как в руке монаха появился нож. Все же передвигался он медленно, и человек у костра прекратил читать и уставился в небо.
Воздух вокруг как-то сгустился, и солнце словно стало светить слабее. Человек у костра встал. Он был высок и худ, длинную бороду трепал ветер, поношенная одежда была явно с чужого плеча. Казалось, он смотрел прямо на меня, но не видел. В десятке локтей от него за каменными обломками распластался старик с ножом в руке.
Человек у костра вытащил из складок одежды нож, обычный нож, каким трактирщики режут караваи хлеба. Он спустил штаны, свободной рукой взял в пригоршню свой детородный орган вместе с яйцами, а руку с ножом опустил и сделал режущее движение снизу вверх. От отвращения я зажмурился, к горлу подкатил тошнотворный комок, и несколько долгих мгновений я боролся с рвотой.
Когда я вновь нашел силы взглянуть вниз, то увидел, что отец Урс борется с разбойником, который был залит кровью от живота до колен. Он путался в спущенных штанинах, а из голого паха продолжала толчками выбрасываться кровь, пятнавшая рясу старика. Через секунду кастрат сделал неудачный шаг, запнулся о складки и полетел в пропасть, едва не утянув за собой отца Урса.
Свет вокруг начал меркнуть. Силы оставили меня. Я просто смотрел, как отец Урс в надвигающемся мраке мечется по башне между книгой и костром. Сквозь завывания ветра я слышал его крики: «Скорее! Скорее!» обращенные к самому себе. У края солнечного диска появилась черная тень, которая наползала на светило. Прислонившись к ледяному камню, я видел, как ко мне вприпрыжку движется Урс, и нож в его руке не обещал мне ничего хорошего. Рука моя сама по себе нащупала пистоль в голенище сапога.
Тьма сгущалась. Солнце превратилось в уменьшавшийся полумесяц, повисший прямо над башней, и на фоне этого полумесяца на меня двигалась фигура безумного старика с ножом в руке. С трудом я поднял руку с пистолью и выстрелил в черную фигуру, не целясь. Вспышка осветила отца Урса, его сумасшедшие глаза, удивленно округленный рот, и все вокруг окутала тьма.
Кажется, я потерял сознание, и когда пришел в себя, вокруг было светло. У моих ног хрипел старик. Он был еще жив, но я видел столько умирающих на поле боя, что понял – ему остались считанные минуты. Он так и не выронил нож. Урс почувствовал мое приближение и слепо махнул вооруженной рукой, но вышло жалко, и из его рта вытекло немного черной крови. Я чувствовал себя гораздо лучше, тошнота и слабость отступили, осталось только головокружение. Ногой я выбил нож из пальцев старика и посмотрел ему в лицо.
– Глупец, – прохрипел он, – ты помешал мне…
– Ты хотел отравить меня, – сказал я.
– Глупец, – повторил он, – третий обет… Твоя жизнь ничего не стоит по сравнению…
Урс закашлялся, снова испачкав кровью подбородок и грудь. Он смотрел на меня, на губах пузырилась кровавая пена. Он поднес ко рту другую руку, – не ту, в которой держал нож, – и зубами стянул с нее перчатку.
Это не была рука человека: из-под рукава рясы блеснул серый металл. Пальцы были сделаны из железа и соединялись между собой при помощи заклепок, спиц и пружин. Я уже видел такую искусственную руку у одного генерала, получившего увечье в бою. Только его рука была позолоченной и украшена гравировкой. С ее помощью он мог не только держать в руке меч, но и управляться с приборами за едой и даже писать.
Я посмотрел на железную руку, застывшие в одном положении пальцы, и все понял.
– Ты сам хотел призвать дьявола? – спросил я умирающего старика. – А этот помешал тебе, украв книгу?
Старик медленно закрыл глаза, а потом снова открыл.
– Теперь все потеряно, – сказал он. – Этот мир не достоин жизни. Здесь на кострах сжигают ученых, философов и докторов. Я хотел все исправить, пока мракобесие церковников не поглотило все.
Он закрыл глаза и затих. Костер на башне почти догорел, оставив кучу углей.
– Зачем тебе нужен был я?
Урс открыл глаза. Он уже впадал в предсмертное забытье.
– Только скопец может принести третий обет, отрекаясь от самого себя. Но я уже был оскоплен, и мне нужна была человеческая жертва, принесенная моей рукой. Ты был слаб после ранения, зелье сделало тебя еще слабее. До следующего затмения я мог бы не дожить. Теперь все кончено. Не мешай мне, дай умереть.
Больше он ничего не сказал, спустя минуту я понял, что старик мертв. Я оставил его, а сам пошел на южную башню и заглянул за край. Внизу, почти неразличимое, на скалах лежало изломанное тело. Я посмотрел на книгу. Чтобы страницы не трепал ветер, похититель придавил их камнями. Несколько капель крови попало на листы. Я забрал книгу с собой, прочее оставив нетронутым.
Вот и вся история, отче.
* * *
– Я не понимаю, сын мой, – проговорил священник в замешательстве.
