- Как благодарить вас, Оскар, - сказал Гриша, - при вашей занятости нашли время, - Гриша говорил, надеясь разбудить в Струеве благодарность: вот важный человек, проделавший дальний путь ради тебя; скажи спасибо.
- Какие пустяки. И, кстати, я давно обещал поход в вашу мастерскую.
Лаванда Балабос, Белла Левкоева и Алина Багратион выступили вперед, и экзотические ароматы наполнили парижскую квартиру. Что говорить, и Клавдия де Портебаль, графиня Тулузская, и Сара Малатеста, урожденная Ротшильд, пользовались дорогими духами, и Гришу Гузкина трудно было озадачить запахом. Иной человек и за всю свою жизнь не вынюхивал такого разнообразия ароматов, какие Грише приходилось нюхать ежедневно - один букет в парке Монсо, совсем иной в Сен-Жерменском предместье. Однако такого ему нюхать еще не приходилось: сад тропических цветов расцвел в квартале Марэ. Тревожный ветер, поднятый Струевым, стих, наступила блаженная тишина, Гриша повел носом, точно охотничий пес: многообещающий запах! Лаванда Балабос шевельнула плечом, поправила прическу, перед Гришиными глазами проплыл браслет невиданной величины; художник проводил его внимательными глазами. Интересно, что ценнее - браслеты Клавдии или этот? Необыкновенная вещь. Что это? Сапфиры в окружении рубинов? Кажется, так Белла Левкоева показала художнику свой исключительный профиль, в ушах ее качнулись алмазы. Алина Багратион улыбнулась искусственными зубами, но блеск жемчугов не давал сосредоточиться на улыбке.
- Девушки зашли на минуту, - сказал Оскар, - прилетели поглядеть дефиле Ямамото и завтра вылетают на Сардинию. Но поскольку каждая из них имеет в Москве свой музей (вы, русские, жаловались, что у вас нет музея современного искусства, теперь сразу три будет!), я решил вас представить. Гриша Гузкин, пояснил Оскар дамам, - крупнейший русский художник. Гордость России.
- Значит, он будет в моей галерее, - рассмеялась ослепительная Белла, - Гриша, я вас беру! Сколько вы стоите? Видите, какая я деловая?
- Мы теперь такие практичные, - смеялась Лаванда.
- Гриша, я привыкла решать все сразу!
- Я тоже хочу Гришу! - воскликнула Лаванда. - Гриша, вы обязаны приехать к нам с Ефремом. Он обожает искусство.
- Моему - все равно, - сказала Белла задорно, - но он покупает все, что я скажу.
- Ефрем обожает искусство, - повторила очаровательная Лаванда. Он собрал вокруг себя сливки интеллигенции! Так вы приедете, Гриша?
- А Шайзенштейн к вам ходит? - спросила ревнивая Белла.
- Он лучший друг Ефрема, разве не помнишь, Беллочка? Когда персиковый лес сажали, он с лопатой фотографировался. О, я его обожаю. Просто обожаю.
- А Солженицын, - спросила Белла, - Лавандочка, у вас бывает Солженицын?
- Беллочка, я напомню Ефрему, чтобы позвал Солженицына на эту среду. Мы собирались его позвать на той неделе - и улетели в Лондон на аукцион. Неудобно, до чего неудобно перед Сашенькой. Боже, что за жизнь!
- Это бесконечный стресс.
- Я отдыхаю только в самолете.
- Я всегда обещаю себе неделю отдыха - но где ее взять?
- Да, где?
- Вот именно, где взять? Этот страшный график!
- Поглядите на мои руки, да, поглядите, - и Лаванда протянула прекрасные руки в кольцах, - вы видите: они дрожат. Это от усталости.
- В неделю у меня бывает четыре перелета.
- Вы должны ехать с нами! - воскликнули девушки.
- Вы познакомите Гришу с Солженицыным - и это будет сенсация, - сказал Оскар.
- О-о, это люди одной породы!
- Как говорит мой друг Ле Жикизду, - начал Гриша значительно.
- Гастончик? Он непременно полетит тоже. Я обожаю Гастончика!
- Гриша, где ваши чемоданы?
- В Москву? - спросил ошеломленный Гузкин, - еще десять минут назад он строил планы по поводу Нью-Йорка, в Москву его совершенно не тянуло. Впрочем, если есть конкретное дело, можно и слетать, конечно. В конце концов, Москва, как многие говорят, практически стала европейским городом.
- Гриша должен лететь с нами на Сардинию! У Левкоева там дом - боже мой, мы принимаем кого угодно. Гриша, вы должны. Не говорите мне «нет» или я ваш враг!
- Но Нью-Йорк, - сказал Гриша, усвоивший золотое правило: хочешь, чтобы тебя оценили - покажи, что тебя ценят в другом месте, - а как же Нью-Йорк?
- Ради бога, пусть будет Нью-Йорк. Но завтра - Сардиния, - сказала Белла Левкоева, смеясь, - как, вы еще не были у нас дома? Оскар, я никогда тебе этого не прощу. Я ненавижу тебя, Оскар! Ненавижу!
- Мне кажется, здесь есть еще один художник, - сказала Алина Багратион молодым подругам, - познакомьтесь с великим Струевым, - Белла, ты должна его взять к себе.
- О, я покупаю его, - сказала Белла, глядя в то же время на Гришу Гузкина своими яркими глазами и понимая, какое впечатление производит, - что вы умеете, Семен?
- Ах, не задавай таких вопросов, Беллочка! Он гений!
- Мы берем его на Сардинию?
- Ну, конечно, мы берем его на Сардинию! И не смотри так на меня, Оскар, я ненавижу тебя! Я могла знать Гришу уже давно!
- Завтра я улетаю в Москву, - сказал Струев.
- Я ненавижу тебя, Оскар! О-о, интриган! Мы с Гришей никогда тебе этого не простим!
- Приходите вечером на чай, - сказала Алина Багратион, - и я попробую вас убедить лететь с нами. Приходите в «Ритц».
- Господин Струев прилетел в Париж решать финансовые вопросы, сказал Оскар Штрассер, - я здесь присутствую как консультант, - он поклонился.
- Опять деньги, - сказала Лаванда, - этот ужасный Оскар всегда говорит о деньгах. Он околдовал моего Балабоса.
- Лавандочка, мы так устали от этих денег. Оскар только притворяется, что любит нас - он любит наших мужей!
- И кстати, нам уже пора. Не провожай меня, Оскар, я тебя ненавижу!
Три дамы вышли на лестничную площадку, Гузкин открывал им двери. Оскар Штрассер сел напротив Семена Струева и сказал:
- Плох тот финансист (я немного финансист), который не спешит на встречу с клиентом. Voila, я здесь, и мы приступаем к лечению. Банкир - это все равно что врач. От него не может быть секретов. Как я поставлю диагноз, если не буду знать все до мелочей? Расскажите, что у вас болит, - я дам вам дельный совет. Поскольку я и врач тоже (это первая специальность), не надо стесняться. У вас потребность в наличности - понимаю. Теперь объясните, что вы хотите делать с деньгами и для чего вам деньги?
- Разве недостаточно просто того, что мне хочется иметь мои собственные деньги? - спросил Струев.
- Они и так у вас, разве нет?
В тот момент, когда Оскар Штрассер объяснял Струеву, что деньги у него и без того уже есть, зачем же ему наличность - вот у него на руках бумажка с номером счета, которая удостоверяет, что ему принадлежит вклад в банк, который в свою очередь связан обязательствами с финансовой компанией, в этот самый момент на бульваре Распай, в дорогом баре отеля «Лютеция», месте тихом и с атмосферой, располагающей к дискуссиям, Ефим Шухман объяснял Жану Махно и Жилю Бердяеффу необоснованность претензий левых к Америке и, в частности, к стратегическим планам президента Буша на Востоке.
- Чуть только скрутят тебя Советы, или террористы, или еще какая напасть случится, так ты первый же закричишь: где же Америка! Помогите! - говорил Ефим Шухман в ответ на только что сказанную реплику Махно. - А пока все тихо и спокойно, этой самой Америке и нагрубить можно - благо у нас демократия, и руки тебе не крутят. Мы просто-напросто отучились испытывать благодарность к тем, кто нас защищает. Привыкли! Обыкновенная человеческая признательность - ее и в помине нет. Вместо того чтобы сказать «спасибо» за то, что мир избавляют от Саддама Хусейна, мы спрашиваем, а имеют ли они право бомбить Саддама Хусейна! Вы подумайте! Это ведь все ставит с ног на голову! В ножки надо поклониться, что палачу и варвару не дали воспользоваться атомной бомбой!
- Да нет у него атомной бомбы, - сказал Бердяефф.
- Даже если бы была, - сказал Махно, - что с того? Он же на нас не нападает. У Америки тоже бомба есть, и не одна, так ее же за это не бомбят. Поди ее разбомби.
- Да нет у Саддама никакой бомбы - и любой разговор излишен, - сказал Бердяефф, - что толку обсуждать то, чего нет?
- Дурят нас газеты, - сказал Махно, - вранье все.
- Минуточку! Одну минуточку! - сказал Ефим Шухман. - Вопрос принципиальный! Нет бомбы, согласен. Но ведь могла бы быть? Не так ли?
- Что за демагогия!
- Минуточку! Требуется прямой ответ на прямо поставленный вопрос бомба теоретически могла бы быть? Да или нет? Не увиливайте от ответа!
- Допустим, да, - сказал Бердяефф.
- Что и требовалось доказать!
- У меня есть бумажка с номером счета. Я хочу обменять эту бумажку на другие бумажки, то есть на деньги, - сказал Струев. - Видите, эта бумажка мне уже не нужна. А другие - нужны.
- Вполне ли вы отдаете себе отчет в разнице между этими бумажками? - спросил Оскар.
- Где вы нашли это чудо, Оскар, - восхитился Гриша, вернувшись с лестничной площадки, - абсолютно европейские дамы!
