- Вы вернете мне деньги сейчас, - сказал Струев, - и вернете наличными. Все, что я положил в банк, я хочу получить обратно.
- Боюсь, это нереально. Ваши деньги плывут сейчас по Тихому океану (депутат Середавкин отправился в круиз с семьей), ваши деньги трудятся. Неужели вы хотите, чтобы я остановил их работу?
- Проще сказать, что вы обманули меня и присвоили мои сбережения. Верно?
- Врач никогда не крадет. Бывает - пациенты дарят сами. Ваши деньги в сохранности, вы регулярно получаете проценты, и, если хотите изъять всю сумму, мы напишем запрос в трастовую компанию, отзовем средства, закроем обязательства, и - с потерями, разумеется - извлечем ваши деньги в течение полугода. Поймите, мой дорогой, нельзя одновременно быть богатым - и не жить по законам мира, который это богатство производит. Мир всегда прав.
- И откуда у вас, у дантистов, столько самоуверенности? - спросил Струев, и Гриша замешкался с переводом.
- Переводи аккуратно, - сказал Струев, - скажи ему так: вероятно, у зубных врачей есть профессиональное чувство безнаказанности.
Гриша перевел, и Оскар Штрассер посмеялся.
- Но это только до тех пор, пока не попадется человек, который не ходит к дантистам. Вы вернете мне все. Сразу, сейчас. И берегитесь меня обмануть.
- Позвольте, вы, кажется, мне угрожаете?
- Да. Вы заметили?
- Если вы хотите знать мое личное мнение, - сказал Ефим Шухман, - если вы спросите лично меня, то я считаю, надо наносить точечные удары. Лично мое мнение, что следует минимизировать потери среди гражданского населения.
- В конце концов, - согласился Жан Махно, - мы именно их хотим освободить. Было бы нелогично их же и убивать.
- Кого-то убить придется, - сказал Кристиан Власов, - совсем без этого нельзя.
- Хорошо бы не всех подряд, - сказал Махно, - а то и демократии учить будет некого.
- Ну-ну, не будем преувеличивать. Ну, сколько мы убьем единиц мирного населения? Полагаю, не больше чем сто - сто пятьдесят единиц.
- Хорошо бы, - сказал Бердяефф, - а если больше?
- Ну, даже если тысячу единиц. Возьмем крайнюю цифру - полторы тысячи единиц. В масштабах исторической задачи - это крайне незначительные потери.
- Что же вы мне сделаете? - спросил с улыбкой Оскар. - Не забывайте, мой друг, мы здесь в цивилизованной стране. Вы не привыкли к правовому обществу, знаю, но тут, у нас, в нашем обществе, действуют законы. Помимо прочего - я уважаемый гражданин этого общества. Скажу больше: кровь, которая циркулирует по организму мира, - направляется мной. Разумно ли мне угрожать?
Оскар Штрассер посмотрел на Струева снисходительно.
- И даже не будь этого, - он оглядел Струева, - шансы у нас не равны.
- Опомнись, Семен, - вымолвил ошеломленный Гузкин. Он переводил реплики, смягчая интонацией смысл слов. От себя он добавил Струеву: опомнись.
Оскар был не только ухоженный мужчина, то есть обладал хорошим гардеробом, модной прической и отличными зубами, но он был еще и спортивным мужчиной. Помимо регулярных занятий в фитнес-клубе, он играл в поло и гольф, ходил на яхте и поднимался в горы. Стройная фигура, развернутые мечи, альпийский загар - Оскар скептически посмотрел на сутулого Струева, который курил сигарету за сигаретой. Зачем же, зачем он провоцирует его, панически подумал Гузкин и испугался за своего европейского друга. Он увидел в этот момент в Оскаре воплощенную западную цивилизацию - рыцаря, который готов сражаться по всем рыцарским правилам с человеком, не признающим никаких правил. Он даже представил себе их возможное столкновение.
- Не советую вам, - сказал Оскар, - даже пробовать. Последствия будут неприятными.
Атмосфера опасности, та особая атмосфера, которую Струев приносил с собой всюду, куда бы ни входил, сгустилась в комнате. Трудно было определить это чувство именно как опасность - просто как-то нехорошо делалось в присутствии Струева, как-то излишне нервно. Можно было принять это чувство за неустроенность, или тpeвoгy, или возбуждение; какая-то несомненно нездоровая атмосфера возникала там, где присутствовал этот человек. Так бывает, когда в дорогой ресторан с улицы входит клошар - и с ним вместе входят сырость, болезни и беда неизвестных посетителям ночных улиц. Иногда казалось, это ощущение Струев создает искусственно - тем, что вечно торопится и нигде не сидит долго. Или, может быть, так казалось оттого, что все знали, что у него нет никакого дома и ему не за кого переживать? Или тому было причиной знание о его прежних выходках - часто грубых и всегда неожиданных? Может быть, его нехорошая ухмылка, его неухоженный рот, кривые желтые зубы создавали это чувство? Особенно невежливым было демонстрировать этот ужасный рот дантисту; Струев усмехался, глядя на Оскара, и Гриша чувствовал, что атмосфера тревоги и опасности, которая исходила от Струева, опять стала в комнате такой плотной, что и дышать сделалось трудно. Ничего не произошло, разговор был неприятным - и только, но чувство беды словно разлилось по комнате. И аромат духов, все еще витавший в апартаментах Марэ, не помогал.
- И какие будут последствия? - спросил Струев, ощерясь.
- Я последовательный человек, - Оскар улыбнулся, едва раздвинув губы; сверкнул и погас его жемчужный рот, - и намеченное всегда довожу до конца. Многие пытались ссориться со мной. Но со мной ссориться нельзя.
Струев поднял на Оскара недобрые глаза, и Гузкин открыл рот, чтобы крикнуть, предупредить своего европейского друга, но опоздал. Струев протянул руку и двумя пальцами потрогал кадык дантиста. Струев ничего больше не сделал, потрогал горло Оскара и тут же убрал руку, но движение это привело Оскара в ужас. Возле каждого человека существует заповедная закрытая зона, которую нельзя нарушать, и то, как рука Струева легко разрушила эту зону вокруг него, напугало Оскара. Воздух беды и опасности, который сгустился в комнате и которого Оскар до сих пор не ощущал, проник ему в легкие. Он наконец почувствовал исходящую от Струева опасность и вдохнул эту опасность полной грудью. Струев смотрел на дантиста и, по обыкновению, щерился. Оскар вдруг понял то, что знали все друзья Струева: он понял, что Струеву все равно, что сделать в следующий момент: захочет убить - и убьет. Дантист почувствовал, что между ним и смертью не осталось ничего, кроме этого беспощадного лица, этого отвратительного рта с кривыми желтыми зубами.
- Вот видите, - сказал Струев, - шансы здесь ни при чем. Будет всегда так, как хочу я.
Оскар молчал. Говорить он не мог.
- Понятно? Переведи зубному врачу, - сказал Струев Грише Гузкину, переведи ему подробно. Будет всегда так, как я хочу. А если зубной врач меня обманет, я его задушу. Переведи, - сказал Струев, - или я тебя ударю.
Гриша перевел, и дантист кивнул. Гриша и Оскар не в силах были смотреть друг на друга, каждый глядел в сторону.
- Будет всегда так, как захочу я, вам обоим понятно? - сказал им Струев. - Ну, тогда будем считать, мы договорились. Было приятно познакомиться, - он легко встал, погладил Гришу по плечу, потрепал по щеке Оскара и прошел в прихожую. Гриша Гузкин никогда не мог представить себе, что кто-то обойдется с Оскаром столь фамильярным образом. Струев потрепал Оскара Штрассера по щеке как школьника, как прислугу. Он потрепал его по щеке, проходя мимо, равнодушно и поощрительно - дескать, успокойся, бить не буду, а Оскар не пошевелился даже: стоял окаменев. Хлопнула входная дверь, потом дверь лифта, и через минуту Гузкин с Оскаром, подойдя к окну, увидели фигуру в сером плаще, пересекающую Пляс де Вож и идущую в направлении бульвара Анри Четвертого. Струев не поднял голову, не посмотрел вверх, лица на таком расстоянии было не видно, но по сгустившейся вокруг фигуры беде было понятно, что это Струев. Он шел через площадь, и плотный сгусток беды двигался вместе с ним.
- Вы знаете его, Алина, - сказал Струев вечером в отеле «Ритц», - так скажите ему, что у него месяц сроку.
- Не правда ли, Оскар милый? Похож на антиквара Плещеева. Обратили внимание на пиджак? Плещеев такие же носит. И тоже разбирается в искусстве.
- Вы ему передайте, Алина.
- Мне нравится, что он носит шейный платок, а не галстук. Вам, Семен, тоже надо носить шейный платок. Я выберу вам хороший.
- Передайте ему, слышите?
- Какой странный способ изымать деньги из банка. Хотите, напишем фон Майзелям? Наши добрые друзья, они повлияют на Оскара.
- Сделайте, как я сказал.
- Никогда не могу вам отказать. Всегда делаю все, что вы хотите. Заметили, какая я послушная?
- Вы преувеличиваете.
- Стоит вам сказать, что приедете, я сижу у окна и жду, как школьница.
- Неужели?
- Вы даже не заметили, какой равнодушный. Я послушная и преданная. Знаете, ведь я вам ни разу не изменила.
- Позвольте, а Луговой?
- Муж не в счет. Я имела в виду романы. Я решила, что всегда буду вам верна, Семен.
