Случилось это в прошлом тысячелетии, когда все мы были молоды и сексуально свободны, а дело происходило в Крыму на хиповской стоянке (уже неважно, как она называлась: Морское, Судак, Форос или Лисья бухта). Было нас пять девочек, и так уж вышло, все без мужчин. А на соседней горе стоял чувак великолепного экстерьера, собою прекрасный, двухметровый и в остальном соответствующий. И девочки к нему время от времени бегали, составив между собой условный график визитов, чтобы более или менее всем было удобно.
Ну, а потом, конечно, хвастали. И вот возвращается одна такая девочка Маня, прекрасный цветок украинско-еврейской породы, на заплетающихся ногах и с улыбкой, блуждающей по всему лицу. Первый раз она к нему ходила, нам, конечно, интересно.
– Ну шо, Маня, как?
– Та…
– Не, ну-таки да?
– Так отож…
– И как оно?
– Да так жеж… Гуляли, – вот это фрикативное «ге» мне на письме никак…
– И шо?
– Ну по па-а-арку, да, туда пошли, сюда-а-а, мороженое купил.
– От жеж, ухаживал, значит.
– Та ну да.
– А потом?
– Ну мы зашли в беседку, так он меня по-о-однял, к колонне спиной прижаа-ал и того… Я говорю: «Та ты шо, Василий, та я не такая, Василий, ты шо?»
– А он?
– А он говорит: «Держись!»
– От жеж! А ты шо?!
– Ну а я шо? Ну я и держа-а-алась…
Собственно, и всё. Но теперь, когда встречаю в сети этот распространённый «комментарий поддержки», каждый раз, каждый чёртов раз я вспоминаю солнечное и томное Манечкино: «Ну а я шо? Ну я и держа-а-алась».
Однажды листала бесцельно чужие сетевые дневники – иногда попадаются занятные – и отметила одну женщину, которая мне понравилась. Она вела неспешную жизнь на окраине Москвы, много гуляла, ездила за город, иногда писала о мужчине с необычным именем, и у них, очевидно, было не только совместное хозяйство, но и дружба, и ровное тепло, ну и любовь, наверное, тоже.
В её записях проступала квартира с окнами в тихий дворик, со старой, тщательно отреставрированной мебелью, клетчатая скатерть, синие и белые чашки, цветы. Творческая работа, приносящая деньги, отсутствие близких друзей, и солнце, которое высвечивало комнаты на закате.
И чем дольше я читала этот милый ровный дневник, разглядывала фотографии дома, листьев и лесов, редкие портреты глянцево-красивого брюнета, тем больше укреплялась в смутном поначалу ощущении. С каждой страницей я всё уверенней подозревала, что мужчины не существует. Есть несколько картинок из английского журнала восьмидесятых годов, есть даже блог под его именем, заполненный редкими текстами с похожей интонацией и параллельной историей, и есть женщина, которая с аккуратностью рукодельницы создаёт себе пару из обрывков реальности. Так иные выклеивают и выплетают из кожи, бисера, меха и литых бронзовых подвесок браслет или пояс, месяцами неторопливо вывязывают лоскутное одеяло, расшивают шаль птицами и травами. Этот Ноэль (или Оллин, теперь не вспомню) был слишком хорош собой и слишком спокоен для такой внешности, слишком предан и разумен. Поначалу, когда упоминалось только имя, я вообще думала, что речь идёт о большой бесконечно любящей собаке. И когда Оллин в тексте отворачивался, кивал, улыбался и даже что-то коротко говорил, я списывала это на художественный приём – многие люди способны сказать: «И тут мой пёс заявил». Потом, встретив первую фотографию Ноэля, я некоторое время пыталась соотнести белокожего красавчика с молчаливым героем её записок. Нет, не складывалось.
Но я ни на секунду не заподозрила женщину в неадекватности. Наоборот, подход мне показался здравым: её жизнь выглядела столь гармоничной и безмятежной, что мужчина рядом обязан быть идеальным. Если по левую руку море Спокойствия, а по правую – кратер Тихо, и сама ты – рассеянный лунный заяц, тебе подойдёт только бледный лунный рыцарь, он один не нарушит тщательно выстроенный мир, не совершит ничего жалкого.
Я заглядывала к ней в дневник редко и никак себя не проявляла, чтобы не тревожить: наблюдала с бесконечным уважением за тщательной работой, но всё чаще опасалась, что вот-вот появятся следы неуверенности, плоть Ноэля потускнеет и станет чуть прозрачной, и женщина впервые перепутает в записях цвет глаз, забудет, что он левша, или обмолвится ещё о чём-то, разрушающем наслаждения и разлучающем собрания. Пожалуйста, Ноэль, пожалуйста, держись. Будь живым ради неё, она ведь не справится, если однажды заметит, как через твою руку просвечивает экран монитора.
Допустим, она взглянет в зеркало и не увидит его отражения за плечом, что тогда? Наверное, всё закончится не сразу. Ноэль с каждым днём станет молчаливей, если такое вообще возможно при его нынешней немногословности, будет возвращаться всё позже, его объятия перестанут приносить покой, и она наконец спросит, а он ответит. Ноэль до последнего останется сильным и честным, не позволит замешаться в их жизнь подлости, поэтому расскажет про ту, другую, и уйдёт так хорошо, что море Ясности не потемнеет ни на мгновение.
И тут, решила я, мне придёт время появиться. Может быть, выпьем чаю, поговорим о путешествиях, она расскажет, как в двадцать лет объехала половину Европы, а я расскажу, как выглядит океан, – ей он обязательно понравится, потому что это большое утешение. Мы проведём вместе не более часа, и, прежде чем поехать домой, она немного погуляет по центру, и на одной золотистой осенней улице, между домом двенадцать и четырнадцать, её окликнет новый Гланвилл или Виллоби, блондин.
А пока был май, я шла вдоль бульваров и рассматривала женщин. Многие из них хороши собой и многие разговаривают со своими воображаемыми возлюбленными – это всегда заметно. Вот девушка с прямыми шелковыми волосами, идёт не спеша, придерживает локтем сумочку, немного хмурится. Мимо проезжает трамвай, позвякивая на ходу, и она трогает свой телефон – не он ли? Не он. Но всё же лицо её чуть разглаживается, она представляет, что объявился мужчина, от которого с марта ни слуху ни духу. Допустим, она видит на экране его имя. Нажимает «ответить», подносит телефон к уху, но ничего не говорит, а просто улыбается, улыбается и ждёт.
– Это вы? – спрашивает трубка.
– Похоже на то, – весело отвечает она.
– Вы обиделись на меня?
– Нет. Обижаться неконструктивно.
– Вы мудрая. И у вас чудесное платье.
– Угадали.
– Нет, я точно знаю. Вы ведь сейчас на Сретенском?
– Да… – Она быстро осматривает бульвар перед собой, стараясь не вертеть головой. – Можно я обернусь?
– Не нужно, – отвечает он, а через мгновение гладит её запястье.
Пока происходит этот мысленный разговор, она всё время улыбается, слегка шевелит губами, иногда крутит кистью, склоняет голову к плечу, а в самом конце делает полупируэт – разворачивается так, чтобы ветер, подталкивавший её в спину, освежил порозовевшие щёки и сдул пряди со лба. Снова звучит трамвай, она опять проверяет телефон, но больше уже не хмурится.
* * *
Та женщина из сети – с ней ничего не произошло. Я приглядывала за её жизнью, но всё шло хорошо, я отвлеклась, и тут случилось так, что нам пришлось встретиться. Знаете, вся эта виртуальность порождает множество мелких дел и связей между незнакомыми, иногда оказывается, что ты знаешь кого-то, кому до смерти хочется получить подарок от дальней подруги, а её братец уже три месяца не находит времени его передать, но работает по соседству с твоим домом, и не могла бы ты?.. И с этой женщиной мы оказались третьим и четвёртым звеном в цепочке таких мелких услуг, и договорились пересечься на «Китай-городе», под чучелом Ногина. Я как раз собиралась в этническую лавочку на Кузнецком за очередной порцией экзотических чаёв и трав, а там до «Китая» семь минут пешком.
Волновалась. Надела синюю юбку и белую кофту в цветочек, чтобы выглядеть безопасной и нежной – ещё нежней и ещё безопасней, чем обычно. Она должна легко довериться мне, когда Ноэль исчезнет, иначе Гланвилл появится нескоро.
Наша встреча продлилась около трёх минут, я вернулась домой и немедленно позвонила подруге. Она пришла, закурила и сделала подбородком движение, которое означает «ну, рассказывай».
– Сдохнуть можно, как я разочарована. Тут в сети есть одна дамочка. – И вкратце описала ей историю. – И мы сегодня виделись.
– Что, страшная оказалась?
– Нет! Нет, даже на фотографии свои похожа, хотя фотошоп, конечно, на самом деле попроще. Но смотрю, идёт она, а за ней этот… призрак её. Которого на самом деле нет. Прикинь, подходит обыкновенный красавчик с капризным профилем. То есть всего лишь просто мужчина. Реальный. О-о-оллин. Тьфу.
– Какая подлость!
– Тебе смешно, а я так красиво всё придумала. А она!.. Она мне нравилась.
– А ты не замечала, что уже не первый случай?
