Если Лиза болела, это было для Маруси настоящим праздником. В такие дни она не ходила учиться, а оставалась с больной. Маруся не разрешала Лизе вставать, поила её горячим чаем, бегала в аптеку и часами сидела на краю кровати, глядя на Лизу заботливым взглядом и болтая с ней обо всём на свете. А когда Лиза начинала поправляться, то Марусе с одной стороны было приятно видеть, как она улыбается, как её голосу возвращается уверенность и звонкость, но в то же время Маруся не могла совладать с грустью, что время, когда Лиза всецело принадлежала ей, подходит к концу.
Вспоминая, она, тем временем, подошла к окрестностям знаменитой больницы Кащенко. В тёмном парке, куда не доходил свет фонарей, а снежинки падали реже, она пошла по направлению к пруду, глядя под ноги и улыбаясь своим воспоминаниям.
Кащенский пруд своей гладкой поверхностью тускло отражал городские огни. Всё вокруг как будто спало: и тихая грязная вода, и мрачная ограда больницы, и ярко освещённая будка сторожа, и голые высокие деревья. Далеко, на противоположном краю пруда, возле самой воды сидели на корточках двое молодых людей и тихо-тихо разговаривали. И плавно, как бы тоже погружённые в сон, ехали по Загородному шоссе машины. «Как мне одиноко!» — невольно подумала Маруся.
Обойдя пруд, она повернула назад. Воспоминания против её воли становились всё менее приятными.
Лиза начала встречаться с Сашей ещё в феврале. Вначале Марусе это даже нравилось: Саша, остроумный и обходительный, внёс оживление и дал новые темы для разговоров, что было очень кстати, так как старые уже совсем истрепались. У неё появились новые радости: сопереживать Лизе, давать ей советы. Ей даже стало казаться, что она влюбилась в Сашу вместе с Лизой, и они ещё больше сблизились. Но когда Лиза стала с ним всё время пропадать, Маруся его возненавидела. Она чувствовала себя брошенной, ворчала, ехидничала, без конца обижалась. В начале второго курса Саша снял в общежитии отдельную комнату, и Лиза переехала к нему. К такому удару Маруся была совершенно не готова…
Возвращаясь в общежитие, открывая тяжёлую, неподатливую дверь, она думала: «А вдруг я сейчас войду и возле лифта увижу Лизу, одну, без Саши. Вот было бы здорово! Можно было бы поговорить, как раньше… Интересно всё же, зачем она заходила?..»
Но войдя, она никакой Лизы не увидела, зато в ячейке для почты нашла телеграмму на своё имя:
ВСТРЕЧАЙ ПОСЫЛКУ 13 НОЯБРЯ 251 ПОЕЗД ВАГОН 3 ПРОВОДНИК ВОВА 350 ТЫСЯЧ В РИСЕ МАМА
— Ещё она любит про своего двоюродного брата рассказывать. Славик его зовут. Он здесь в армии служит. И теперь мы следим за каждым шагом сего доблестного защитника отечества.
— А почему вы её называете Маруся?
— Да так как-то пошло. А! Она так с самого начала представилась.
Лиза и Саша сидели на кровати. Вчера они познакомились с Валей, а сегодня он пришёл к ним в гости.
— Но когда ты её увидишь, ты поймёшь, почему она Маруся, — сказала Лиза.
— А ты её обязательно увидишь — она сегодня ещё не заходила, — с усмешкой добавил Саша.
Лиза сидела, нежно прислонившись к Саше. Иногда она теребила жёсткий хвост его длинных волос. Оба курили. Валя сидел за столом и вертел сигарету в руках, раздумывая, курить или подождать.
— Её так дома называют, — вспомнила Лиза.
— Ой, не надо про её дом! — устало произнёс Саша. — Я об её семье уже столько знаю — экзамен сдавать могу. Как придёт, как начнёт: папка то, мамка это. Папка туда пошёл, мака то сказала. Папка пошёл в театр и там заснул. Мамка варила борщ, кастрюля свалилась с плиты и обрызгала папку.
Все засмеялись. Валя, решившись наконец, сунул в зубы сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся и сказал:
— Слушай, уроды какие-то!
— А уж про квартиру их я вообще всё знаю: где что стоит, где что лежит. Я бы там с закрытыми глазами добрался от балкона, на котором помидоры растут, до туалета, в котором дверь не закрывается, и ни обо что не ударился бы. А в туалете у них бачок, по которому надо ударить, чтобы он смывал. Понимаешь, ты по нему ударяешь — а он тебе смывает. Про это мы слушаем часами. Правда, теперь они новую квартиру получили, но скоро я и в новой буду ориентироваться не хуже, чем в старой.
Саша перевёл дыхание, пока тушил окурок, затем подытожил:
— И самое главное: с виду — милая девушка. Хорошая такая, добрая. Но она просто наш бич.
Вчера она у нас сидела пять часов. Ты только представь себе: пять часов! Одну пятую суток, треть времени бодрствования!
— А может быть, просто человеку объяснить, что у вас дела, вы заняты, — сочувственно посоветовал Валя.
— Ага, объяснишь ей! Две недели назад она взяла манеру приходить и говорить: «К нам в окна дует, я пришла к вам погреться». Ветер давно изменился на противоположный, мы тут зубами от холода стучим, а она всё равно к нам греться ходит. Да ещё всё время повторяет: «Как у вас тепло, как у вас тепло!» Как будто издевается! Где-нибудь через час начинаешь ей намекать, что, типа, пора. Она эти намёки вообще игнорирует, как не слышит. Ну, ещё через час уже напрямую говоришь: «Маруся, извини, но у нас дела, так что до свиданья». А она в ответ: «Да, я сейчас уже пойду, у меня тоже дела», — и не уходит. Ну что её — физическими методами отсюда выковыривать?
— Да, забавно, — единственное, что смог на это сказать Валя.
Все затихли. В комнате снова послышался треск зажигалок и появились белые ленты дыма. Саша предложил сбегать за вином, чтобы отметить знакомство. Валя кивнул в знак согласия и достал из заднего кармана потёртый бумажник. Пока Саша завязывал шнурки, вышел небольшой спор о том, сколько Валя должен за вино. Саша считал, что вообще ничего не должен: «Ты же наш гость!» Ему властно вторила Лиза: «Валя, я обижусь!» А Валя говорил: «Нет, так не пойдёт», — и намеревался заплатить половину. Сторговались на том, что Валя платит треть, потому что вино берут на троих.
Через несколько минут Саша вернулся с бутылкой Алиготе. Вино открыли и разлили по стаканам. Точнее, у Саши с Лизой было только два стакана, поэтому Вале досталась кружка.
Валя заглянул в пачку сигарет. Там оставалось три штуки.
— Ну что — по последней?
— Давай.
— Даже самые хорошие сигареты когда-нибудь кончаются, — с печальной усмешкой изрёк Саша.
— Ха-ха, это верно, — сказал Валя. — Как говорила одна замечательная девушка, которую я пытался почти год отучить от курения…
— Ты? — Саша недоверчиво покосился на Валю, который в этот момент тщетно силился пустить дым кольцами. — Ну и как? Ты в этом преуспел?
— По-моему, это заранее бесполезная затея — пытаться изменить другого, — сказала Лиза. — Меня вот тут тоже…
— Ну, а я считаю, что иногда возможно что-то внушить, — ответил Валя, — если, например, все говорят, что это плохо, а ты говоришь, что это хорошо. Или если ты действуешь не один. Но если ты говоришь, что это плохо, а все остальные, вся жизнь вокруг говорит, что это хорошо, тогда все твои попытки ни к чему не приведут. Хотя впрочем, нет, женщине многое можно внушить, но при одном условии, которого я, к сожалению, не выполнил, — проговорил он неожиданно серьёзным тоном и задумчиво затянулся. — Это условие таково: ты не должен её любить. Пока не любишь — пожалуйста! Пока ты ей пренебрегаешь, пока ты к ней равнодушен, пока она вызывает в тебе лишь физическое влечение — только говори. Она будет слушать, раскрыв свой рот и глядя в твой. Но стоит тебе в неё влюбиться — а она это заметит раньше, чем ты, — как все твои попытки что-то сказать будут обречены на неизбежный, катастрофический провал.
Лиза сочла нужным возразить:
— А я, честно говоря, не понимаю, зачем кого-то менять? Может быть, не надо никому ничего внушать, и тогда всё будет хорошо, а? Не лучше ли любить человека таким, какой он есть. А с теми, кто не нравится, просто не общаться.
— Всё не так просто, — промолвил Валя, — всё не так просто… — В этот момент в дверь постучали.
— Тра-та-та-та-а, — пропел Саша начало Пятой симфонии Бетховена. — Иди открой, — сказал он Лизе, — я её рожу уже видеть не могу.
— А я могу?
— Она же к тебе ходит, а не ко мне.
На пороге стояла Маруся в своей неизменной кожаной куртке. Она держала руки в карманах и робко смотрела в пол. При этом она довольно бодрым голосом сказала:
— Привет.
— Привет, — ответила Лиза.
— Я пройду?
Марусю познакомили с Валей. Несколько секунд она пристально разглядывала этого худого, прыщавого, говорившего густым басом, не выговаривавшего букву «р» и чрезвычайно живого и обаятельного молодого человека. Потом спросила:
— Скажи, Валя, а ты сейчас на третьем курсе учишься?
— Да, на третьем.
— Значит, мы с тобой вместе поступали. То-то я смотрю: лицо знакомое. А ты меня не помнишь?
— Нет. А ты что, первый раз не поступила?
