Пока из Иерусалима не выехали, и Юра, и Шушана молчали. Юра развернул свежий номер газеты на английском «Джерусалем пост» и углубился в него. На соседку и не взглянул.
На прежней, до Шестидневной войны, границе поднялся, как всегда, в машину солдат в бронежилете, оглядел пассажиров острым взглядом патрульного, наконец сел на свое обычное место, положив на колени автомат…
Вроде бы ничто не изменилось в автобусе, а изменилось все: затихли разговоры о ценах на рынке Маханей Иегуда, о последнем концерте Исаака Стерна, лица посерьезнели: мирная жизнь осталась за спиной.
Юре не терпелось бросить Шушане что-либо резкое, клеймящее. Он даже произнес — про себя: «Разве не ясно, что возведение в герои Израиля массового убийцы — это чистой воды мракобесие?», но как-то не сходило это с языка. Что он — прокурор? Но ведь и промолчать невозможно… — Юра поерзал на скамье, даже головой повел, так стал душить надеваемый им лишь на работу в компьютерном бюро галстук, от которого начал было отвыкать. Шушана скосила в его сторону глаза, улыбнулась: — Любопытно, как вы, знаток Торы, восприняли наш митинг в Эль Фрате?..
— Как бесконечное продолжение истории Исава… Почему? Исав — архетип поведения, когда человек все про этику знает, за гуманизм голосует двумя руками, но ничему этому не следует…
Сидевшие впереди стали вертеть головами, прислушиваться, и Шушана спросила дружелюбным тоном, что сегодня нового в «Джерусалем пост»?
Юра ответил не сразу. Не получается разговор, да и не место тут для него… Потом ткнул пальцем в маленькую заметку сбоку полосы. Шушана пожала плечами: без очков она не чтец, спросила, в чем там дело?
Юра не стал пояснять, переводил с английского буквально: — «Правую платформу у нас можно продать любому лавочнику, кузнецу и даже люмпену. Покупателями левых идей оказались творческая интеллигенция, академические круги и прочая высоколобо-яйцеголовая публика…» — опустил газету на колени, воскликнул полушепотом: — А с вами… какая-то аномалия!
Шушана поджала губы, скрывая недоумение. Сосед был ей глубоко симпатичен, да и мальчишки их подружились. Нет, ссориться с ним не хотелось. Впрочем, ни с кем не хотелось…
— Хотите — потолкуем. Опять после субботы. Скажем, в воскресенье…
Лицо у Юры и всегда-то было открытой книгой, а тут стало каменеть. В ее дом он больше не войдет, поняла Шушана.
— По средам я читаю в Еврейском Университете курс баллистики, вы бываете там, в читальном зале. Вам это удобно? — спросила она.
… Юра намеревался дожидаться профессора Шушану возле аудитории, в которой шла лекция, но припоздал, и Шушана сама нашла его. Взглянула на страницу, в которую он углубился:
«… Евреи нанесли две раны человечеству: обрезание на теле и совесть в сознании…»
«А, Раушнинг, «Гитлер говорит»… Листала…» — улыбнулась основательности своего корректного соседа-математика, который собирается, видно, объясняться с ней и штудирует подходящий к случаю материал…
Но разговор пошел совсем-совсем иначе.
— Я всю ночь думал о предстоящем нашем поединке, Шушана. Хочу быть предельно честным… Несмотря на свою российскую ментальность… догматизм и почти ленинскую нетерпимость в крови, которую хлебом не корми, дай уличить и унизить инакомыслящего, понял… я, по совести, не имею права на выстрел… — взволнованно начал Юра, когда они уединились в пустой прокуренной канцелярии библиотеки.
«Ох, ты наш честняга-подробник… — Шушана попыталась скрыть улыбку. Так обидела советская власть человека, что он теперь больше всего в жизни боится кого-либо обидеть…»
— У нас свободная страна, Шушана… Но за вами идут люди, половина Эль Фрата, моя любимая дуреха-жена, и я обеспокоен…
— Аномалией? Университетский профессор не обличал Баруха?
— Если хотите…
— Не совсем, правда, понимаю, какие у вас претензии лично ко мне. Но оставим это! Поговорим всерьез!.. Израилю нужен не Барух, а Пугачев…
— Пу-га-чев?! Русский бунт, бессмысленный и…
— Не русский. Еврейский… Именно так. Мои мужчины правы. И отшельник Давид, и муж…
— Ваш муж?.. Как же это я ухитрился ни разу его не увидеть?
— Видели, в моем кабинете. На фотографии.
— Его нет в стране?.. Где же он?
— В израильской тюрьме… Вы разве не слышали о суде над еврейским подпольем?
И надолго замолчала, думая о своем. Потом стала трудно ронять. По фразе:
— Муж мальчишничал. Как и вы. Стал нашим социалистам ненавистен. Много ли для этого надо? Собрался вокруг него клуб таких же мальчишек. Завлек и моего Давида. Муж был яркой личностью, архитектором-мечтателем. Хотел построить новую страну. Без местечковой узости и просоветского вероломства… К несчастью, к их кругу прилепился бывший американский солдат. Такой же сосунок, как они все. Он посчитал, что «Клуб правых», так он назывался, — пустая говорильня, а надо действовать. Спустя несколько дней полиция сняла его с крыши мечети Эль Акса с грузом динамита…
— Ужас! Эль Акса после Мекки и Медины третья святыня ислама. Какой бы пожар заполыхал?!
— Ужас в том, Юра, что независимого суда в Израиле не было и нет, а есть партийная расправа в черном судебном лапсердаке. К дурачку-американцу тут же привязали тугим узлом и весь «клуб правых», от которого бен-гурионы и не чаяли избавиться. А тут подвернулся такой случай… Давида помучили три года и выпустили, а муж сидит. До сих пор.
Вынула носовой платок, приложила к лицу. Юра был ни жив, ни мертв. Видел, оплакивает своего архитектора…
А оплакивала она уж не его, а своих собственных детей.
У Шушаны вздрагивали плечи, и Юра принес стакан воды.
Минут десять прошло, пока она опять начала ронять по фразе:
— Мы из Вильнюса, зна-аете? Начались литовские игры в самоопределение. Задолго, кстати, до того, как Прибалтику отпустили на свободу… Мы оказались между стульями: для литовцев мы русские. Для русских — евреи. У меня с Адольфом, первым мужем, было трое детей. Как-то старший, Давид, ответил на улице по русски — схлопотал по физиономии. Дети не были морально подготовлены к дискриминации. А как только Литва обрела независимость, тут же, как чертик из коробочки, выскочили и свои «наци». В школах кричали одноклассникам в лицо: «Оккупанты!» «Убирайтесь вон!».. По счастью, Давид не послушался меня, умчал сюда еще до разгула супер-патриотов.
Литовцы к евреям были лояльнее, чем к русским, но мы учились в Ленинграде, мы упрямо оставались русскими. Но кто ждал нас в Ленинграде или Москве?.. Дочь ходила в литовскую школу, ощущала себя литовкой. Осталась с отцом хлебать свой прокисший литовский суп, а я отправилась в еврейскую страну. Вслед за Давидом. Покончить раз и навсегда со своим национальным вопросом. — Шушана снова приложила платок к лицу, узкие плечи ее подрагивали. — Никто здесь ничего не решил и не кончил… В Израиле я вышла замуж за своего мечтателя. Архитектора, художника от Бога. Свадьбы с раввином не было, поскольку для раввината мои литовские бумажки о гражданском разводе с мужем, оставшимся в Вильнюсе, — звук пустой… Родила еще двух мальчишек. И вдруг выяснилось, что они, по иудейской религии, мамзеры. Незаконнорожденные. Социалисты — воинствующие атеисты, оказывается, отдали нас в дни создания государства на расправу раввинам. И потому здесь все годы так. Мучают литовских, бухарских, чеченских — всех! Вручи бумагу о религиозном браке, может быть, получишь религиозный развод. А нет — нет!.. Российское еврейство наиболее уязвимо, у нас гражданские и разводы почти у всех…
Юра почувствовал на спине влагу: у него была бы точь-в-точь такая же судьба… Не одолей Марийка «гиюра», не видеть ему своей любимой гулены…
— … Пока мои мальчики в детском саду, — продолжала Шушана, поеживаясь, как от холода — это не имеет никакого значения. Но в будущем… Им нет места на этой земле. А где есть?.. И кому об этом скажешь?
И, скажи на милость, может ли спасти свою страну еврейская власть, если она не в силах спасти от краха даже одну-единственную еврейскую семью? Правящая по указке религиозных склеротиков… прости, Юра, ты тут ни при чем!.. Теперь мы вообще, так сложилось, загнаны нашими социалистами в резервацию. Они даже смысл автоматной очереди Баруха осмыслить не в силах. «Фанатик-одиночка», — заявил Рабин в Кнессете.
— Простите, а ваше осмысление? На митинге, восславляющем Баруха, присоединиться к этим склеротикам…
У Шушаны кровь бросилась в лицо.
— Юра, а вы слышали, что я говорила?
— Вы были в этот час с ними. Там был такой рев, что, боюсь, вы и сами себя не слышали…
— Слышала, Юра… Хотите, чтоб я воспроизвела свои слова, которые утонули, для вас, в реве этого быдла? По-видимому, это необходимо… Прищурилась, вспоминая: — «В Кирьят-Арба, где отстрел израильтян порой наиболее интенсивен, убили раввина, отца восьмерых детей, мал мала меньше…» Вы, конечно, слышали об этом, Юра… С этого я начала. И перешла к сути: Как отреагировало правительство на злодейство? Никак! Власть «не заметила…» Подстрелили на шоссе двух школьников, — Ицхак Рабин и головы не повернул. У Дамасских ворот зарезали женщину из России. Туда ей и дорога.
