– Быстрей, – крикнул доктор, – начинаем готовить пациента. Европейский наркоз ему!
* * *
Наутро Костик проснулся бодрым, свежим. Европейский наркоз был видно и впрямь высшего качества.
Левый глаз прикрывала плотная круговая повязка. Костик не удержался, потрогал повязку рукой...
Под пальцами круглилось глазное яблоко!
«Как же это? – Задергался Костик. – Обещали вынуть, а он – на месте. Опять, значит, дебет с кредитом сводить? Ну, уроды! Или сам ты, Костя, урод? Тебе глаз оставили, а ты недоволен!»
Вошла Эва-Эра.
– Бедненький, – сказала она, присев на узкую кушетку и налегая левой грудью на Костика.
– Вот именно, блин, – бедненький! – Костик хотел грубо толкнуть Эву-Эру, но передумав, просто крикнул, – Глаз-то на месте! Стало быть, денежки мои – тю-тю!
– Так то искусственный, дурашка! Тебе искусственный вставили. А насчет бедненького я и правда, кажется, ошиблась. Ты у нас теперь Буратино богатенький.
Прикинувшись обиженной, Эва-Эра ушла. Тут же сунулся в дверь доктор. Он принес коробку.
– Вот прибор, – сказал доктор распечатывая коробку, – его и пристегивать ни к чему не надо, просто держите рядом с собой, в сумке, что ли. Берите и выметайтесь. Глаз удален виртуозно, школа академика Федорова. Так что – три дня вы свободны. Гуляйте, думайте, привыкайте. Повязку не снимайте. Если за три дня не привыкнете или что-то резко изменится, – глаз будет водворен на место. Но только знайте: глаз, он ведь и должен существовать отдельно! Так лучше для современного человека. Ну а для глаза – долгожданная свобода и справедливость. Помните одноглазых циклопов? Им было достаточно одного глаза. И человеку достаточно. Поэтому второй глаз может существовать сам по себе. Давно уже эволюция подготовила появление этакого отдельного существа по имени «глаз». И таких вызволенных из человеческого рабства существ скоро будет очень, очень много!
– Они что же у вас и размножаться будут?
– Вегетативно, вегетативно. Не забыли еще из курса биологии?
Костик обалдело кивнул, а доктор, прикурив, добавил:
– А вы, понятное дело, думали – мы здесь органами торгуем. Все так думают: и милиция, и долбанная прокуратура. Но кое-кто уже и понимает: это все для науки. – Доктор забегал по комнате, стал заводиться, взмахивать руками. – Надо же дать, в конце концов, возможность некоторым человеческим органам существовать «самостийно», отдельно! Человек заэксплуатировал свой мозг, свои глаза, и еще кое-что: «о чем сказать не надо, о чем сказать нельзя»! Но ведь это – нестерпимо! Помните «руку Москвы»? Ну, которая в одном мультике сама по себе летала, сама по себе хватала, сама – без помощи тела – по попке отшлепывала? Какая слабая и, я бы сказал, – медицински недоброкачественная выдумка! Не рука, не половой орган, не нос! Глаз, глаз должен в первую очередь получить и самоуправляемость, и отдельность!
Возвратилась Эва-Эра.
– Пшел вон, – тихо сказала она доктору, – надоел со своими глазками, упырь!
Доктор поспешно вышел. Эра снова налегла на Костика грудью.
* * *
Шел третий день нового существования: глаз – в колбе, мозг – в огне, Костик – в отпаде...
Пора было из такого существования выбираться, пора было возвращаться в деревянный, со сломанным крылечком, дом.
А три дня назад, дом этот покинув, хлопнув калиткой, крикнув на прощанье тете Поле: «Старая дура!» и получив от нее в ответ кое-что похуже, он решил – с глазом, вот так запросто, расставаться нельзя!
Да и налепилось за три дня много всякой всячины. Кое-что Костик разузнал, кое-что почуял. И почуяв – смутился душой.
Причем смущало душу не то, что он видел своим невынутым, засевшим в глазнице, как в бойнице, глазом: дома из окошка, ну там, деревья, забор, цветы. Это, господа, внешнее зрение!
Смущало то, что виделось ему чудесным вынутым оком.
Так, вдруг увидел он себя на каком-то алгебраическом поле. Будто вокруг не трава, не кусты, а выгнутые тонкой проволокой математические символы, плюс латинские – строчные и прописные – буквы.
Проволочное это поле – побелевшее с утра от инея, колыхало на своих просторах нескольких странных животных. Присмотревшись, Костик с отвращением понял: это желудок и две малые берцовые кости пасутся на поседевшем от горя лугу!
Вскоре на краю поля проявился, как на фотопленке, высокий костлявый старик с рыжей трепаной бородой, в джинсах, в косоворотке – тоже, видно, алгебраист. Старик стал подзывать малые берцовые кости и желудок, как баранов: мэш-мэш, мэш-мэш. Те бежали к алгебраическому пастуху вперегонки, чувствовали себя настоящими животными!
Поле это алгебраическое не давало Костику покоя весь день. Он уже давно возвратился к себе в Сергиев, давно отправил мать и отца в крохотный пригородный домик, давно установил на тумбочке широкогорлую колбу с плавающим в растворе глазом, укутав ее полотенцем.
Но успокоения в размеренных действиях не обрел.
Собственно, ничего такого сверхъестественного, ставшее внезапно чудесным око не показывало. Правда, случались в неосвоенных зрительных пространствах кое-какие неожиданности.
Так, к примеру, Костику увиделось: вся Россия, вдруг резко ушла на Север!
Снялась с места – со всеми своими кремлями, конторами, частными фирмами, мостами, палисадами – и пошла!
Ну а на Севере – снега, блеск, холод. Ягель, брусника, кора берез – вся еда. Олени – откочевали. Куропатки – в грудочки снега окаменели...
От увиденного у Костика мерзли пальцы и немели от холода щеки.
«Как же так? Как же это можно было целую страну на Север запроторить? Как можно было поверить зобастым индюкам, твердящим: спасение на Севере! А если электричество вырубят или атомное топливо иссякнет? Тогда – гибель, мрак! Где-нибудь на юге оно и без электричества лет сорок перебиться можно! А тут – нет, шалишь!
Сколько же нам осталось – перед тем как окончательно замерзнуть, окоченеть?»
Сколько осталось и долго ли придется леденеть – глаз не показал. Зато показано было нечто совершенно несусветное.
Глаз стал министерством!
Не заместителем министра, не министром даже, а целым Министерством Внутренних Дел!
Но и это было не все. Потому как глаз возымел наглость стать еще вдруг и ФСБ, а потом – что совсем уж ни в какие ворота – МИДом и Федеральной налоговой службой!
«Оно, конечно, верно: кому как не глазу внутренние и внешние дела, а еще – налоги с благонадежностью высматривать!»
Но тут не вышло. Чем-то в зрачок укололи, чем-то белок прижгли – с одним МВД глаз остался.
Но зато здесь уж разгулялся: сам и министр, сам и постовой милиционер, сам и участковый, сам и оперативник. Что кому видеть хочется – то глаз ему сейчас и покажет. А чего кому не хочется – то глаз ловко скроет.
Ну, конечно, и люди, и людишки, остались такими действиями глаза-министерства – недовольны.
А глаз знай себе краснотой наливается, даже что-то такое внутреннее для большей красноты и свирепости хлещет. Ну а наутро, конечно, осветляется, снова прозрачным становится. И таким вот макаром – то есть на голубом глазу – движется стремительно вверх: докладать, рапортовать, рапортовать, докладать...
После такого удивительного безобразия Костикову душу замутило напрочь. Получалась какая-то ерунда. Получалось – или глаз придурок, или врачи с учеными чего-то не додумали.
«Нет! Не должен глаз отдельно от человека существовать. Не может и не должен ничего лишнего показывать. Пусть даже это сцены будущего. Он ведь, гад, эти сцены обдумать не может, представить правдиво – не в состоянии!»
Словно прознав про Костиковы мысли, глаз вдруг показал картину изумительную.
Будто прогуливается он, Костик Сыров, в прохладном и светлом лесу, а навстречу новая знакомая – Эва-Эра. Бежит, спотыкается, несет в руках какую-то роскошную одежду, какие-то мужские драгоценные украшения, хочет к Костику подольститься, хочет ему опять понравиться. Но не тут-то было: хватает Костик Эру за горло, сжимает его – аж пальцы побелели! А из горла у Эрочки – Луна вылетает: желтенькая, влажная, в пятнышках! Но какая-то сплюснутая и на летающую тарелку сильно похожа...
К концу третьего дня Костик устал безмерно.
День клонился к вечеру. В операционный дом нужно было – в крайнем разе – завтра утром. Ждать до утра Костик не стал.
«Пусть вставляют назад. Тогда – нормалек. Никаких тебе алгебраических полей, никаких государств у кромки льдов вымерзающих никто больше показывать не будет!»
Бережно утвердив колбу с чудесным оком в новенькой сумке с крепкими ручками, Костик побежал на остановку.
Вечер еще не наступил. Было вокруг тихо и благостно. Костик поймал себя на мысли, что ищет на небе Луну. Но было еще, конечно, рано: час астрономической Луны еще не наступил.
Зато слева мелькнула давно знакомая Костику Воздвиженская церковь.
Он хотел сойти, оставить глаз на паперти до утра, а уж с утреца за ним, гадом, вернуться. Но не сошел, не оставил.
