— Да, это так.
— Ну, слава богу. Я имею в виду, хорошо, что наконец стало известно, где находится рукопись. Он говорил вам, что мы уже несколько лет предлагали ему придать свиток? Несколько лет. А… а свиток все еще у нас?
— Нет.
— А где же он?
— Я продал его.
Редхед пал духом.
— Продали? Кому?
Том посмотрел на Шерон:
— Не помнишь, откуда были эти люди?
— Вроде бы из какого-то института.
— Только не говорите, что это были Христовы Братья!
— Нет, не они.
— Католики? — подсказывал Редхед. — Какая-нибудь хасидская группа?
— По-моему, они назвались «англиканцами», — сказала Шерон.
— Но этого не может быть! — плачущим голосом воскликнул Редхед. — Англикане — это мы!
— Значит, они нам соврали, — быстро нашлась Шерон.
— И сколько они вам заплатили?
— Простите, но это, мне кажется, наше личное дело. Редхед шлепнул ладонью по столу:
— Я только хочу сказать, что я мог бы предложить больше. На меня возложена задача во что бы то ни стало раздобыть этот свиток. А я с ней не справился. Вы не представляете, что это значит для меня.
— Сочувствую, — сказал Том.
Редхед посмотрел на него сердито:
— Вы христианин?
— Да, но постоянно забываю об этом.
— Вы даже вообразить не можете, какую ценность представляет этот свиток для всего христианского сообщества!
— А может, и для еврейского сообщества? — вставила Шерон.
— Вы еврейка? Она еврейка? Я не говорю, что он не представляет важности для евреев. Но для нас он еще важнее. Мистер Уэбстер, я думаю…
— Вы даже имя мое знаете?
— Мистер Уэбстер, я думаю, вы христианин, что бы вы там ни говорили. Это видно. Позвольте, я дам вам кое-что.
Он взгромоздил портфель на стол и щелкнул медными замками. Том был почти готов увидеть пачки банкнот, но в портфеле оказалась мешанина из бумаг, цветных мелков, разноцветных ручек и стикеров. Редхед вытащил визитную карточку и протянул ее Тому. Он уже хотел закрыть портфель, но в этот момент Том заметил пачку крупных открыток с ярко раскрашенными библейскими сценами. Такие открытки раздают детям в воскресных школах.
— Я собирал такие, — сказал Том, указав на открытки.
— Я курирую воскресную школу, — объяснил Редхед чуть ли не извиняющимся тоном. — Здесь, в Иерусалиме.
— У меня была коллекция, в которой не хватало только одной открытки. Она называлась «День воскрешения мертвых».
— Я как раз хотел сказать, — произнес Редхед, закрывая портфель, — что в коллекции нашей церкви тоже не хватает некоторых открыток. И одна из них — этот свиток. Если по зрелом размышлении вы найдете возможность помочь мне, то, пожалуйста, свяжитесь со мной. Адрес указан на этой карточке. — Он поднялся и протянул руку сначала Шерон, потом Тому. — Как знать, может быть, мы сможем отыскать для вас эту недостающую открытку.
Он удалился, а Том и Шерон молча уставились друг на друга.
— Терпеть не могу людей, которые говорят иносказательно, — бросил Том.
— По-моему, он действительно имел в виду открытку, — отозвалась Шерон.
Они заказали еще по пиву.
— И как ты поступишь? — спросила Шерон.
— Не знаю, — ответил Том. — Понятия не имею.
— А его замечание насчет того, что ты христианин, по-моему, задело тебя за живое, да?
— Оно напомнило мне о Кейти. За несколько месяцев до смерти она вдруг ударилась в религию.
— Кейти? В ней никогда не было ни капли ханжества.
— Да. Но знаешь, как это бывает с людьми в старости, — ими начинают завладевать мысли о Боге. То же самое было и с Кейти. Я уверен, она знала, что скоро умрет.
Том был страшно удивлен, когда месяца за два до смерти Кейти как-то попросила его сходить с ней в церковь. Ее религиозные искания всегда были неопределенны и обычно оканчивались чтением статей о НЛО. Готические соборы привлекали ее меньше, чем таинственные круги, за одну ночь возникающие на траве. Поэтому Том не сразу понял, о чем речь, когда однажды утром Кейти оторвала его от чтения воскресной газеты замечанием:
— Сегодня Праздник урожая![29]
— Праздник урожая? — переспросил он тупо. Он сидел, лениво развалившись в кресле, был небрит и плохо соображал. С таким же успехом она могла произнести «Тоттенхем хотсперс», «Чизбургер», «Три часа».
— Нет, спасибо, — отозвался он.
— Раньше ты вроде бы был верующим. Ты всегда говорил, что веришь.
— Ну да, возможно. Не знаю. Мне казалось, что тебя больше интересуют Нераскрытые Тайны Земли.
— Это то же самое, Том. И то и другое — выражение благодати.
— Благодати?
— О господи! Неужели все действительно настолько плохо? — Она неожиданно прыгнула к нему на колени, обняла и поцеловала. — Ну пожалуйста, пойдем! Пожалуйста, пойдем! Пожалуйста, пойдем!
— Зачем?
— Что-то должно случиться, Том, вот зачем. Я чувствую. Может быть, небо расколется пополам, и на нем вдруг появится твоя татуировка, только очень большая, — что-нибудь вроде этого.
Он стал изучать татуировку, чтобы не смотреть ей в глаза. Ему не хотелось идти на этот Праздник урожая, — так он ей и сказал. К его полному изумлению, Кейти заплакала. Она уже очень давно не пыталась добиться от него чего-либо с помощью слез, и вот, пожалуйста, теперь рыдает и стенает так, словно стоящий рядом Том — это монстр, прославившийся на всю округу тем, что избивает жену.
В принципе, он мог бы и уступить ей, но их препирательства зашли слишком далеко и стали делом принципа. Кончилось тем, что она пошла одна. Когда они встретились вечером, Том спросил, понравилось ли ей на празднике. Кейти покачала головой и не разговаривала с ним весь вечер. Так и умирала их любовь.
— Я не хотел идти в церковь, хотя мне ничего не стоило…
— Том, о чем ты? — спросила Шерон.
Том вернулся к действительности.
— Да просто… Она будто знала, что скоро погибнет.
— Не говори ерунды, Том, — сказала Шерон, но тут же вспомнила свой последний разговор с Кейти.
— Пошли в Гефсиманский сад, — выпалил он.
— Сейчас? Ночью?
— Да, сейчас. — Он встал.
— Зачем? Какой смысл? Ворота уже закрыты.
— Я должен это сделать. Поставить свечку. Так ты пойдешь? Ради Кейти.
Как она могла отказаться, если он так ставил вопрос? Хотя идти туда ей совсем не хотелось, особенно ночью. Ей и днем-то не понравилось в этом саду, когда она однажды посетила его. Она, как и многие евреи, испытывала чувство, что христианские реликвии бросают ей обвинение, они заставляли ее думать о том, что со времен Средневековья евреи были для христиан козлами отпущения. Отзвуки предательства и страдания, витавшие в Гефсиманском саду, лишали его привлекательности и делали, скорее, пугающим. Шерон чувствовала себя в нем неуверенно. Но Том ощущал в этом месте какую-то странную энергетику. Правда, она мало что поняла из его путаных объяснений, кроме того факта, что здесь его ужалила в губу пчела.
Нет, она не имела никакого желания ехать в Гефсиманский сад ночью, но в данной ситуации и отказаться не могла. И вот она через весь город повезла туда Тома, сидевшего рядом с ней в раздраженном молчании. Около сада Шерон остановила машину, и они поднялись по склону к воротам.
Ворота, как и предсказывала Шерон, были заперты, но в пещере, где Том беседовал с францисканским монахом, виднелся желтый огонек. Том схватил Шерон за руку и повел ее вдоль стены в сторону от ворот, пока не нашел место, где они могли перебраться через стену. Не обращая внимания на ее протесты, он полез первым и потянул ее за собой. Серп луны слабо освещал сад сквозь проползавшие по небу обрывки облаков. Освещенные листья призрачных оливковых деревьев были похожи на серебряные монетки, рассыпанные по розовато-лиловому небу. Том оперся рукой на один из узловатых перекрученных стволов.
— Какого черта нам здесь надо? — простонала Шерон.
Том заметил у своих ног среди корней оливы какой-то предмет. Это была наполовину засыпанная землей маленькая стандартная Библия. Он поднял ее. Книга была старой и полуистлевшей. Кто-то из паломников или туристов то ли обронил ее здесь, то ли забыл, то ли оставил нарочно. Том открыл книгу, корешок ее при этом отвалился. Он хотел посмотреть, можно ли что-нибудь прочитать в Библии, но увидел вместо этого скользкого, похожего на слизняка червя, прогрызшего целый туннель сквозь страницы. Червяк вылез из своего туннеля, быстро прополз к краю страницы и забрался на большой палец Тома.
— Уф! — Том с омерзением отбросил Библию.
— В чем дело?
— Черная личинка.
Шерон подняла книгу, но перед ней были абсолютно чистые и целые страницы.
— Я не вижу никакой личинки.
— Пойдем.
Приблизившись к пещере, они увидели монаха в францисканской рясе, сидевшего за столом и деловито писавшего что-то. Судя по его движениям, он занимался тем же, что и монах, которого Том встретил здесь в тот день, когда его укусила пчела: чертил линии на листе бумаги. Но это был другой монах.
