Но ухо все равно улавливало, прислушивалось. Мозг анализировал.
Да, едут по ее секретной дороге. Теперь остановились. Еле слышные мужские голоса. Лиц не разглядеть – да Саша и не оборачивалась.
Теперь машина снова завелась. Газует, буксует. В один прием развернуться не смог. Чайник!
Ну, наконец. Уехали. Значит, не маньяк. Обыватели. Свернули за ней, думали небось, что озеро найдут. Или ресторан. А теперь отправились, разочарованные, обратно.
Саша хмыкнула.
У нее на удобном, ровнехоньком пеньке сейчас трапеза будет куда вкуснее, чем в самом продвинутом общественном питании.
Расстелила одноразовую скатерку, начала выкладывать сырок с благородной плесенью, бастурму. Перец, фаршированный брынзой, хлеб с семечками – новинки местного супермаркета. Ананасовый компот. Виноград.
В животе, где плескалась лишь невкусная утренняя каша, предвкушающе заурчало.
Александра достала из походной сумки еще одно излишество – легкий матерчатый плед.
Разложила на поваленном дереве. Уселась. Оторвала на аперитив самую огромную, лучащуюся солнцем виноградину.
И вдруг услышала: хрустнула ветка. Потом снова. Далеко в светлом осеннем воздухе мелькнула тень. По лесу кто-то идет. Прямо к ней.
Саша замерла. Прятаться? Бежать? Смело выступить навстречу незваному гостю? Или просто не делать ничего?
Потянулась за виноградиной. Рука дрожит. Сколько ни изображай пренебрежения к смерти, а когда она рядом – страшно.
Ее, похоже, выслеживали. Вели. Откуда? От Владимира – или из самой Москвы?
Шаги все ближе. Осторожничать не пытаются: ветки трещат, будто медведь ломится.
Бежать и кругами пробираться к машине? Но и там ее могут ждать…
Принять решение девушка не успела.
Ветки молодого березняка совсем рядом раздвинулись. Она увидела лицо, и ледяной ком снега свалился в желудок. Выморозил голос – тщетно открывала рот, пыталась крикнуть.
Перед ней был Зиновий.
Восставший из ада? Призрак?
Лицо вроде его, но и чужое. Серое. Глаза опутаны морщинками, словно у старика. Опирается на палку.
И дышит тяжело, словно не километр отмахал, а все десять.
Родственник? Старший брат? Просто похож?
Нет, фирменной улыбки не подделаешь. И любимого голоса – насмешливого, чуть хриплого:
– Привет, Сашка! Ты чертовски красива. Даже в этом ужасном платке.
Она смотрела с ужасом. Качала головой, мелко-мелко. Сгинь, наваждение! Искушение, поди прочь!
Но Зиновий не исчезал. Оглядел ее стол, ущипнул виноградину.
Она смогла с трудом выдавить:
– Ты ведь умер.
– От меня так просто не отделаешься! – улыбнулся он. Шутливо поклонился: – Зиновий, слегка потрепанный жизнью, – досадливо кивнул на свою палку, – но снова к вашим услугам.
Сделал шаг к ней, потянулся обнять.
Она вскочила со своей уютной лежанки, отпрыгнула, взвизгнула:
– Не трогай меня!
– Фу-ты! Вот девчонки – все одинаковые, – проворчал мужчина. – Или ты теперь веришь в воскрешение мертвых? Нет, Сашуля. Оно еще не настало. Я живой. Да ты не бойся, потрогай. Теплый. И в зеркале отражаюсь.
Голос вроде его – и не его. Слова стал растягивать, иногда заикаться.
– Я… я два раза звонила в больницу, в справочную… – пробормотала Саша. – Разные тетки отвечали. И обе сказали! Ты умер, той же ночью!
– По документам я и умер. Последняя афера в моей никчемной жизни, – усмехнулся он.
– Нет! Ты врешь!
– Сашка, да у тебя истерика! Вот не ожидал. Но ты прости меня. Я не мог – никак не мог! – тебя предупредить.
Она начала понемногу приходить в себя. Взглянула на него с ненавистью:
– Знаешь, как это называется?!
– Зайка! Но что мне еще оставалось делать? Счастье, что все удалось. Что у меня деньги были, что человек нашелся нужный! Что смог все провернуть!
– А что я… что я по тебе ревела – каждую ночь? – Она всхлипнула. – Это не значит ничего?
– Сашк! – Он взглянул жалобно. – Ну, нельзя было иначе. Прости.
Она отступила еще на шаг. Выпалила с ненавистью:
– Я… за упокой душонки твоей поганой… каждый день свечки ставила.
– Ну, это мне помогло, – не растерялся Зиновий. – Врачи грозились, что я вообще ходить не смогу.
И добавил печально:
– Я думал, ты меня обнимешь хотя бы.
– Да пошел ты! – с чувством сказала она.
– Не, не пойду, – подмигнул, – я такси отпустил. И вообще, хорош беситься. Как я мог тебе сообщить? Твой мобильный вне зоны. Симку выбросила, правильно. Дома ты не живешь. Мог бы ходить – нашел сразу. Но я полгода в лежку лежал. А потом еще столько же – сначала ходунки, потом костыли. Гимнастика бесконечная, черт бы ее побрал!
С удовольствием плюхнулся на ее плед, вытянул ноги. Пожаловался:
– Правая коленка так и не разгибается. Ты обещала, что в мягкие ткани рана. Но оказалось, что пуля спинной мозг зацепила.
– Я… я даже не знаю, – пробормотала Саша. – В рожу тебе врезать? Или пожалеть?
– Ну, ты думай пока, – улыбнулся он, – а я тебе расскажу. Как дополз до регистратуры, почти не помню. Но доковылял. В приемном увидели – паника, свет, все сбежались. Дальше ничего. Очнулся – палата. Пустая. Ничего не болит. И голова ясная-ясная. Только тогда понял, какой дурак был. Во что тебя втянул и сам влез. И тут доктор входит, в руках бумажки. Увидел, что я глазами хлопаю, обрадовался. Говорит, мол, давай согласие подписывай. На ламинэктомию. Я такой в шоке: «Это что еще такое?» А этот объясняет: «Оперативное вмешательство на позвоночнике. Пулю надо вытаскивать». Я на него смотрю как на идиота: «Какой, к дьяволу, позвоночник? Я к вам своими ногами дошел!» Он тогда заюлил: «Ну, может, где-то рядом засела. Но совсем близко. Поэтому резать все равно надо. Диагностически. А если не резать – то сепсис будет». Морда хитрющая! Я его спрашиваю: «Вы здесь кто?» Он приосанился: «Врио главного. Вот повезло вам. Дежурю сегодня». Глазами так и шарит по мне. Оценивает, можно ли чего получить. И если можно, то сколько.
Говорит вкрадчиво:
– Мы вообще-то обязаны о пулевом ранении в милицию сообщать.
Я молчу. Он продолжает:
– И анестезия у нас всякая есть. Получше, похуже. Ну, и новокаин – он по бюджету.
Руки потирает, то за нос схватится, то волосы поправит. Чувствует, что деньги рядом, а как их получить – не знает. Я часто таких видел, когда в карты играл.
И пришла мне тут в голову простая, элегантная комбинация. Спрашиваю шустрилу:
– У тебя в морге бомжи есть?
Тот сначала напрягся, набычился:
– Это вы к чему?
– А мне умереть надо. По документам.
И смотрю ему прямо в глаза.
Докторишка опешил:
– Бредите? Или медсестрам за промедол заплатили?
Я продолжаю:
– Сто тысяч. Долларов. Бомжа – в морг под моим именем. Меня – отсюда прочь. Еще раз. Сто тысяч зеленых рублей. Торговаться не буду. Больше у меня все равно нет.
Он молчит. Желваки так и ходят. Соображает.
Я продолжаю:
– Мне нужны другие документы. Любые. И место, где отлежаться. Все. А сто тысяч по курсу – это…
– Знаю, – буркает он. – Допустим, бомжа мы переименуем. А вас где держать? С частичной парализацией?
– Ну, – я суровею, – это ты сам придумай.
– В общем, – продолжает соображать доктор, – это придумать можно… Если еще штук двадцать накинешь.
– Ну, и все, Сашуля. Договорились мы с ним. Я потом только узнал: дважды мне в тот вечер повезло. Что пройдоха этот дежурил. И что за час до меня в реанимации какой-то бродяга умер. Бомж, подобрали на улице, но паспорт при нем имелся. Хоть и без прописки. Врио главного в тот же вечер перевез меня к себе на дачу. О пулевом ранении никуда не сообщали. А бродягу быстренько похоронили за казенный счет. Под моей фамилией.
– Но как тебя могли отпустить из больницы? Раз надо было операцию делать? – Саша взглянула недоверчиво.
– Зайка, но это ведь не аппендицит, позвоночник! – хмыкнул Зиновий. – С ним все сложно. Операция – не всегда выход. Я статистику смотрел: из порезанных – инвалидов получается даже больше. Поэтому доктор даже рад был, что я под нож идти отказался. Не хотел на себя ответственность брать. Вынесли меня из больницы на носилках. А дальше я восстанавливаться начал потихоньку. У врача на даче. За каждое лекарство, за все ему платил… Физиотерапевтов вызывал, массажисток, ЛФК всяких. Сам тренировался. Но все равно получилось долго. А как смог без костылей, хотя бы с палкой ходить, сразу помчался тебя искать. Вот, нашел.
Обнял, зарылся носом в ее волосы. Попросил:
– Поехали отсюда, а?
– Куда?
– Куда скажешь. Деньги у меня еще остались.
И Саша, очередной ее грех, обняла его крепко-крепко.
– Я люблю тебя.
– И я, – счастливым голосом откликнулась она.
А про монастырь даже не вспомнила.
* * *
Солнце последний раз вспыхнуло ярко-малиновым, пламенным жаром и плюхнулось в море.
