– Думаешь, Иисусу есть дело до того, кто был первым? – спросила у Амины Камала, когда дочь с негодованием вспоминала эти слова по дороге домой.
– Да мы были христианами, когда эти придурки еще своему Одину молились!
– Какая разница! Иисус любит всех одинаково! И перестань повторять за отцом, звучит по-дурацки!
– Мама ненормальная, – сообщила Амина Принцу Филипу, когда он принес палку и бросил к ее ногам, но на собаку эта новость явно не произвела особого впечатления.
Томас пришел домой чуть раньше обычного, и вскоре Камала позвала их ужинать, поставив на стол не одно, а все любимые блюда Амины: виндалу из баранины, бинди из баклажанов и корма из курицы умиротворенно дымились в медных сотейниках.
– Мам, ты куда столько наготовила?! Нам же не съесть! – возмутилась Амина, сглатывая слюну.
– Говори за себя, – возразил ей Томас, – когда тебя тут нет, она меня голодом морит!
– Да уж, тебя-то заморишь!
– Вот это Бала сделала, – провозгласила Камала, доставая несколько маленьких банок с чатни, – с лаймом, но она пересолила! Это манго от Раджа – суховато! Я приготовила чесночный. Погоди, и это что, все овощи? – Камала уставилась на тарелку Амины.
– Ну у нас же еще горячее…
– Надо есть капусту, чтобы осанка была хорошая, и бамию, это полезно для губ!
– А что у меня с губами?
– Темнеют!
– Правда? – удивленно спросила Амина и посмотрела на свое отражение в микроволновке – лицо переливалось разными оттенками черного.
– Да все нормально у тебя с губами, – вмешался Томас, накладывая себе на тарелку еду. – Перестань, Камала, ты ей только комплексы создаешь!
– Кто создает?! Эй, мистер Атеросклероз, ты на ги поменьше налегай!
Томас со вздохом отложил ложку с ги в сторону, поставил тарелку на стол и спросил:
– Амина, что будешь пить? Может, открыть бутылку вина?
– Нет, спасибо, – садясь за стол, ответила Амина. – Мне просто воды.
– Фу-у-у-у, какая ты скучная! – засмеялся Томас, достал себе из холодильника бутылку пива, и все принялись за еду.
Баранина с рисом оказалась острой и просто таяла во рту, успокаивая расшатанные тяжелым перелетом нервы Амины. Она глубоко вздохнула, с наслаждением пережевывая пищу. Губы зудели, онемев от остроты.
– Мам, очень вкусно! Спасибо!
– Что за глупости! Благодарить мать за еду! – с довольным видом фыркнула Камала. – Ну да ладно… Я тебе говорила, что дочь моей подруги Джули выходит замуж на следующих выходных? – спросила она у Амины, и та беспомощно посмотрела на отца.
– Так, никаких разговоров о замужестве! – перебил жену Томас.
– А кто тут говорит о замужестве? – взвилась мать. – Я, вообще-то, о делах! Я сказала Джули, что ты с удовольствием их пофотографировала бы, но тебе скоро уезжать. Может, останешься?
– Не могу. Я же работаю по выходным, помнишь?
– Так это тоже работа!
– В любом случае дочка твоей Джули наверняка договорилась с фотографом еще несколько месяцев назад. Это делают заранее.
– Да знаю я, глупышка! Просто я ей сказала, что ты лучше!
– Тебе-то откуда знать?
– Оттуда! – ответила Камала.
Амину вдруг охватило внезапное чувство любви, как будто бы она сделала вдох, сама того не заметив. Она взяла банку с маринованным чесноком и положила себе на тарелку изрядную порцию.
– Не стоит так много чеснока есть, – пожурила ее Камала.
– А мне нравится! – отозвалась Амина, и мама опустила голову, пряча улыбку.
Вечером ей всегда хотелось ненадолго сбежать из дому. Оставив Монике сообщение, Амина достала затхлую сигарету из футляра от аудиокассеты, спрятанного в ящике ее старого стола, и пошла к канаве около задней калитки. Магия дыма и высота над уровнем моря всегда вызывали у нее легкое головокружение, и, выдохнув струйку дыма, она четко поняла: с папой все в порядке. Эта мысль поразила Амину своей ясностью. Глядя, как сгущаются сумерки, девушка принялась размышлять, что это: подлинный момент истины или же просто страх, который заставляет ее верить в то, чего так отчаянно хочется.
Вернувшись в дом, она увидела, что отец уже ждет их традиционной вечерней беседы. Он сидел на веранде, залитой густым желтым светом фонаря, напоминающим огонь. Она подошла ближе, в который раз поражаясь тому, что родители упорно называли этот с каждым годом растущий бардак у заднего выхода верандой. Конечно, лет двадцать назад тут и правда было нечто подобное, однако время и бесконечные усовершенствования Томаса – платформы, угловые и обычные полки, – а также газеты, инструменты и приспособления неизвестного назначения превратили пристройку в торчащую посреди заднего двора баржу, доверху забитую мусором.
Амина подошла ближе, и огромные темные чудовища обрели очертания инструментов – фрезеровочного станка, двух рубанков, циркулярной пилы, перфоратора. На стене висели зажимы разного размера, несколько свернутых в лассо удлинителей, три уровня и две полки с крошечными коробочками, где можно было найти все: от английской булавки до сверла по бетону. Три налобных фонарика, каска, ковбойская шляпа и фетровая шапка украшали стену над вешалкой для пальто, на которой болтались медицинский халат, желтый прорезиненный костюм и огнеупорный джемпер. Единственной человеческой мебелью в помещении были два кресла с высокой спинкой – одно из них, обтянутое потрескавшейся кожей, обычно пустовало в ожидании приезда Амины, а во втором, с обивкой из лоскутов красного бархата, сидел Томас.
Отец поерзал в кресле с выражением нетерпения на лице.
– Я так не думаю, – сказал он, когда Амина подошла к нему почти вплотную.
– Как – так?! – удивленно спросила она.
Одинокая моль отбрасывала тень размером с ладонь на стену за спиной отца, он отвернулся, нахмурился и посмотрел на часы.
– Пап?!
– А, привет, Амина! – наконец сфокусировал на ней взгляд Томас. – Наконец-то! Я тебя ждал.
– Прости, захотелось пройтись после такого ужина, – ответила она и шагнула к креслу, задев козлы для пилки дров, замотанные медицинским жгутом.
– Куда ходила?
– Сейчас-то? Да просто прошлась до канавы.
– Будь осторожнее. Там теперь старшеклассники взяли моду парковаться, а многие из них состоят в бандах.
– Типа «Слабаки» и «Сопляки»? – пошутила Амина.
– Да каких только нет! – без тени улыбки ответил Томас. – У Тая Хенсона в прошлом месяце сын погиб в перестрелке в торговом центре.
– О господи, правда? – ужаснулась Амина.
Она cмутно помнила мистера Хенсона, как и многих других пациентов отца, перед ее мысленным взором возник скорее набор картинок и диагнозов, чем человек. У него были борода, рецидивирующая менингиома и светловолосый малыш, едва научившийся ходить.
– Тот мальчик?
– Деррик. Ему как раз в апреле семнадцать исполнилось, – произнес Томас, и его взгляд стал пустым и невидящим от горя, причем совсем не из-за Деррика и Тая Хенсонов.
Прекрасно понимая, что происходит, Амина опустила глаза и постаралась успокоить дыхание. В корзине у ее ног клубком свернулись двухголовые змеи кабелей, и девушка молча изучала их медные челюсти, пока не услышала, что отец поднялся с кресла.
– Хочешь выпить? – спросил он, и на полке одного из старых больничных шкафчиков, стоявших вдоль задней стены веранды, звякнули бутылки. – Хорошая вещь! В подарок прислала бывшая медсестра из реанимации. Помнишь Ромеро?
Амина ее не помнила, но все же кивнула, чтобы не пришлось выслушивать всю биографию Ромеро с самого рождения. Через минуту Томас подошел и протянул дочери один из двух стаканчиков.
– Ну, за встречу! – сказал он.
Чокаться они не стали. Амина сделала большой глоток. «Хорошая вещь» отдавала запахом костра.
– Не понравилось?
– Пока не поняла, – выдохнула она.
Томас с улыбкой посмотрел на нее, сел в свое кресло и жестом пригласил Амину присесть.
– Как там Сиэтл? – спросил он.
– Сам понимаешь, как всегда.
– Работа все еще нравится?
Амина натянуто улыбнулась и про себя порадовалась тому, что ее карьера оставалась загадкой для Томаса.
– Да, все хорошо.
– Тебе нравится снимать свадьбы?
– Да, – удивляясь сама себе, честно ответила Амина, – похоже, так.
– Хорошо! Повезло тебе, да?
Этот вопрос не предполагал ответа, скорее, Томас просто хотел убедиться, что Амина усвоила главный жизненный урок, который он ей преподал: у человека обязательно должно быть любимое дело.
– Очень важно, – продолжал он, – чтобы тебе нравилось то, чем ты занимаешься! Американцы почему-то вбили себе в голову, что сначала надо заработать кучу денег, а потом тратить их в свое удовольствие в свободное время, подальше от работы. Очень странный образ жизни! Люди от этого становятся неуравновешенными! – покрутив пальцем у виска, провозгласил он.
– А ты никогда так не относился к своей работе?
– Никогда! Бывают, конечно, неудачные дни, но это у всех случается. Тем не менее каждое утро я с радостью еду в больницу. Жду нового дня с нетерпением, – ответил он, предвкушая возможность сделать свое излюбленное признание. – А знаешь, я ведь был посредственным студентом!
