Но Сашка не выпендривался, ходил скромный, здоровался, а когда помог кому-то раз или два — и вовсе полюбили. Простой такой, водку пьёт как порядочный, громко поёт… С ним подружился Митяй — первый парень, бывший спортсмен и основательный хозяин.
Карла с почтением отодвинули в прошлое, как предка.
— Папенька, — сказал Митяй, обнимая Карла. — Полезай в кабину.
— Нет уж. Мы с Сашкой в кузове, — Карл похлопал себя по рюкзаку.
— Ну, на ходу у вас вряд ли получится. Зубы только повыбиваете.
Митяй провёл рукавом по изморози на широком крыле Шишарика.
— Доставай. Лучше коньяк.
Карл развязал рюкзак и порылся в холодных бутылках…
Застоявшийся висячий замок, проживший несколько месяцев своей жизнью, не открывался на морозе. Карл, матерясь, поковырявшись минут десять, отдал Сашке ключ. Тот достал из кармана какую-то бумагу и свернул её жгутом.
— Может, нужная, — сказал Карл.
— Ну и хрен с ней! — Сашка поджёг жгут и стал греть замок.
Карла бесили досадные мелкие препятствия, спотыкания в естественном течении времени. Это было нелепо и несправедливо. За это время можно было: наколоть дров на сутки, или поймать десяток окуней, или выкопать два ведра картошки, или посадить дерево, или зачать ребенка, или достать из колодца вёдер пять воды.
Карл опомнился: Господи, ведь есть новый колодец. А ты даже не посмотрел в его сторону.
Он испугался такого неинтереса к собственной жизни и подошёл к колодцу.
— Сашка, смотри, — класс!
Над горкой снега плотно лежал аккуратно опиленный щит. Карл отгрёб сапогом снег и увидел хорошо утоптанную глину вокруг бетонного кольца.
— Борисыч, заходи, — позвал Сашка. — Холодно, и стемнеет скоро. Хотелось бы пробурить пару дырок хоть на часок.
Вечером зашли к Сан Санычу.
— А мы смотрим — Шишарик вернулся, Митяй матюкается — кого-то привёз. Думаем: они или не они? А как увидели на реке два чёрных предмета, я и говорю Гале — точно они. Ну, вы вовремя. Сегодня девятый день по Славке. Отмечаем.
Карл не удивился, только душно стало в натопленной избе, и он стянул с себя шарф.
— Снега, видали, сколько в этом году, — рассказывал Сан Саныч, отдавливая вилкой кусок холодца. — Не пройдёшь. А как Славка помер…
— Царствие ему небесное, — сказала Галя.
— Да… а как помер — следов вокруг избы… Кругами ходят, как волки.
— Интересно, кто, — сказал Сашка.
— А хрен его знает. Может, сын из тюрьмы вышел, или ещё кто…
— А корова его где? — спросил Карл.
— А там, стоит, — кивнул Сан Саныч. — Я её брать не хотел: — Чем я, Слава, говорю, кормить её буду? А она старая… толку… — А Славка: возьми, Саныч, больше некому. Последняя моя воля.
Выпили. Галя отвернулась и вышла в сени.
— А Васька с Машкой?
— Егорыч с Машкой уехали. К дочке в Горицы. А избу продали. Карл Борисыч, помните, дедушка когда-то жил в зелёном домике? Заколоченный сейчас. Дочка его с ребенком иногда наезжала. Вот ей. Одни мы с Галей остались.
— Колька совсем плохой, — рассказывал Сан Саныч.
— А что с ним? — в один голос спросили Карл и Сашка.
— Да нет. Так — здоров, только, кажется, с ума двинулся. На Гагарина бочку катит.
— Какого Гагарина?
— Обыкновенного. Юрия Алексеевича.
— Как бы его повидать, — озадаченно спросил Сашка. — Я ему свечи к мотору привёз, просил, и ещё кое-что…
— Как повидать. Только на Шишарике, если Митяя уговоришь.
— Да я и сам могу, лишь бы дал…
— Не скажи, Саня. По нашим болотам особый класс нужен. Да Митяй поедет, если надо. Он у нас на девяносто девять процентов — говно, зато на один процент — чистое золото.
— Давайте хоть за Митяя, — предложил Карл, — а то всё в последнее время — не чокаясь.
— Да, — засмеялся Сашка, — за Митяя, как за живого…
— Ты расскажи, — попросила Галя, — как ты Кольку вызвал. Телеграммой.
— А… — усмехнулся Сан Саныч. — Осенью, как вы уехали, корова у меня заболела. Не ест, не пьёт — ноги передние подвернула и лежит, кивает. А я не понимаю — всё-таки морской офицер в прошлом, а не ветеринар. Галя говорит: тут Колька нужен, коровы у него каждый день болеют, опыт большой. А где его взять, Кольку. Пять километров до Кокарихи, да пять обратно. Да и не застанешь. Или за бычками своими гоняется, или у бабы…
— Ты про бабу расскажи, — напомнила Галя.
— Расскажу. Так вот… Не достанешь Кольку. Тут смотрю — от Старой деревни идут тёлки Колькины, небольшой отряд, от стада отбились. Я тут же — записку, веревочку, — и на шею самой умной тёлке.
— А что в записке? — спросил Карл.
— Записка такая: «Сволочь ты, Николай». И подпись.
— Классно, — засмеялся Сашка, — и что?
— А что было делать, — оправдывался Сан Саныч. — Даже если б я его нашёл, он бы придти не согласился, сказал бы — некогда.
— Ну и чего?
— Утром, ни свет, ни заря, прибежал, как миленький: — Что, Саныч, случилось, что я ещё натворил?
— Извини, говорю, Николай, это всё я напутал, ничего ты не натворил. Маразм, говорю, старческий…
— Ну, ты даёшь, Саныч! — Колька ругается, а сам, смотрю, вздохнул с облегчением. У нас ведь как: нагадишь кому-нибудь, и сам не заметишь.
— Потому что не со зла, — объяснила Галя.
— Вот, вот. — Давай, говорю, Колька, чаю попьём с Галиным пирогом. Ты ж, наверное, не завтракал.
— Не откажусь, — сказал Колька и пошёл трепаться…
— Вот как мы сейчас, — засмеялась Галя. — А что — неделями живого человека не видишь.
— Вот и справляем нужду, если поймаем, — добавил Сан Саныч.
— Так что с Колькиной бабой?
— Сейчас, только доскажу. Ну вот, чаю попили, потрепались, я и говорю: — Колька, ты в коровах что-нибудь понимаешь?
— Обижаешь, Саныч. А что?
— Посмотри, говорю, что-то с моей неладно.
Колька вошёл во двор, посмотрел, обернулся:
— Погуляй, Саныч, я сам…
— И что?
— А то. Что он там делал, не знаю. Может, стихи читал или песню пел. А только корова моя тут же просралась и ведро воды вылакала на раз…
— Ну что, за Кольку, — предложил истомившийся Карл.
— Можно и за Кольку, — одобрил Сан Саныч.
— А с бабой его что? — напомнил Сашка.
— Про бабу пусть Галя расскажет, ей видней.
— А что баба? Дура, — начала Галя. — Мужики, вы не едите ничего. Саня, попробуй грибы, чернушки. Бочковые. Карл Борисыч, тощий какой. В чём душа держится. Татьяна не кормит?
— Не кормит, Галя. Так что с бабой?
— Баба да баба, как зовут её, даже не знаю…
— Лида, кажется, — вспомнил Сан Саныч.
— Так вот, Лида учудила: — Я, говорит, Николай, беременная, и рожать от тебя буду. Колька аж не понял, стоит — дурак дураком: — Кого, говорит рожать? А та изгаляется: — Ещё не решила, может козлёночка…
— Сколько ж ей лет, — удивился Карл.
— А кто её разберет, вся намазанная. Что-то сильно за сорок.
— Напугать хотела, — объяснил Сан Саныч.
— Да зачем, — не понял Сашка, — что с Кольки взять?
— А так просто. Не понимаете вы женщин, Александр Карлыч. Чтобы любил. Да холил.
— Ещё больше холил, — уточнил Сашка.
Все засмеялись.
— Ну вот, — продолжала Галя. — Раз напугала, два напугала, а разговоры у неё в доме, да по-пьянке. А там — одна соседка забежит за солью, другая — за луковицей — и дошло до Москвы, до её кагебешника. Тот — пулей сюда. Побросал её шмотки в мешок, за порог выкинул: — Ещё, говорит, раз увижу — застрелю из этого… в общем, оружия.
— Табельного, — подсказал Сан Саныч.
— И что теперь? — спросил Карл.
— Ничего, — пожал плечами Сан Саныч. — Сидит целыми днями на Колькиной койке под худой крышей, ноги поджала — внизу крысы бегают.
— Ни хрена себе, — протянул Сашка. — Тем более надо съездить.
Митяй согласился сразу. Кольку он любил с детства — тот учил его всему деревенскому, учил дачного мальчика управляться с вилами да лопатой, вязать крючки, ставить сети, рассказывал о прекрасных девушках своей юности, теперь же Митяй относился к старому Кольке с досадой и вздохом, как к непутёвому дитяти.
Поехали в обед, после безуспешной рыбалки. Шишарик скакал по морозным колдобинам, тёрся кабиной и кузовом о еловые ветви. Время от времени Митяй останавливал машину и протирал рукавом крыло:
— Наливай!
— По чуть-чуть, — уточнил Сашка.
Карл бывал у Кольки лет пятнадцать назад, ел похлёбку из козлятины. Они тогда были не стары, и дело было летом, поэтому трудно было сейчас представить Колькино жильё. Да и не нашёл бы один. Впрочем, кроме Кольки, никто не зимовал в Кокарихе.
— Митяй, — с беспокойством спросил Сашка, — у него ведь есть видеоплейер?
