Так вот, с четырнадцати лет я получаю все ту же зарплату; надежды, что хотя бы под старость мне ее повысят, почти нет; тут уж ничего не поделаешь, а значит, я никогда не смогу жениться.
После работы я всегда подолгу гуляю, разглядываю витрины, раз в неделю пропускаю стаканчик пива или хожу в дешевый кинотеатр. Если я один раз обойдусь без кино или без пива, то на следующей неделе могу пригласить с собой девушку, но и только. Когда хочешь завести серьезное знакомство с девушкой, то надо угостить ее хотя бы еще одним стаканом пива или предложить ей стаканчик после кино, а на это моей зарплаты уже не хватает.
Так что когда проходят еще две недели и у меня опять набирается денег на двоих, девчонка чаще всего не желает больше знаться со мной — ни билетом в кино, ни стаканом пива ее не заманишь, даже если я говорю, что куплю ей билет в кино, а сам останусь ждать на улице и после кино угощу ее стаканом пива, а сам пить не стану, в крайнем случае — только отхлебну из ее стакана. Все они после первой встречи и слышать обо мне не хотят, и главная причина моего недовольства жизнью — не столько моя работа и замороженная зарплата, сколько вся эта петрушка с девчонками.
На прошлой неделе, когда я так вот гулял — слава богу, за это денег не берут, — мне на глаза попалась вывеска: «Всемирный театр Буссе». Сперва я подумал, что это театральная касса, но, когда прочитал плакат, вывешенный в витрине этого учреждения, у меня заработала фантазия: мне показалось, что передо мной вдруг открылись безграничные возможности. Плакат гласил, что сюда принимают всех желающих, никакой специальной подготовки не требуется, каждого используют соответственно его таланту, а уж применение находится для талантов любого рода и любой степени. Открыто круглые сутки. Милости просим.
Никогда я не думал, что могу еще сменить профессию.
Знания мои были ничтожны, к тому же чересчур специальны, талантов я у себя никаких не замечал, а контора «Всемирного театра Буссе» была открыта круглые сутки, то есть и теперь. Что же мне еще оставалось, как не зайти и навести справки?
Я очутился в комнате, где не стояло ничего, кроме небольшого стола и одного кресла. За столом сидел худой темноволосый мужчина, который глядел в огромную конторскую книгу и подбивал колонки цифр. Он не сразу поднял глаза, и я уж было пожалел, что вообще зашел сюда, хотя и собирался-то всего-навсего получить ни к чему не обязывающую информацию. Контора «Всемирного театра Буссе» была все же обставлена бедновато — снаружи я этого не видел, так как и дверь и задняя стенка витрины были из матового стекла. В конце концов я кашлянул раз, потом другой — тогда только мужчина поднял голову и спросил, чего я желаю.
Я сказал, что хотел бы осведомиться об условиях приема во «Всемирный театр Буссе».
— Как ваша фамилия? — спросил он, вместо того чтобы ответить на мой вопрос.
— Генрих Винтер, — ответил я.
— Где вы живете?
— Мрачный переулок, 13, комната 91.
— Ваша профессия?
— Упаковщик шоколада.
— Где вы работаете?
— На фабрике концерна «Жуй-ка-као».
Все это он аккуратно записал в книгу, раскрытую теперь на другой странице.
— Извините, — сказал я, глядя, как он пишет, — но я хотел только справиться… Я ведь еще не решил, поступать мне к вам или нет.
— Это не имеет значения, — возразил он. — На всякий случай я должен все это зафиксировать. Какими особыми талантами вы обладаете?
— Вот уж не знаю. Знал бы, так, наверно, не пришел бы к вам.
— То есть как это? — возмутился он. — Что же, вы думаете, сюда приходят одни бездарности?
— Этого я не сказал, но лично я…
— Что в вашей жизни вас не устраивает?
— То, что мне не дают прибавки к зарплате, а она так ничтожна, что я даже не могу жениться.
— Вы приняты, — сказал он и, встав со стула, похлопал меня по плечу и пожал мне руку.
— В самом деле принят? — возликовал я. — Чем я буду заниматься? Куда я должен прийти? Сколько я буду зарабатывать? Где я смогу получить свое жалованье?
— Успокойтесь, дорогой мой, — сказал мужчина и криво усмехнулся. — У нас все делается по порядку — сначала одно, потом другое. Но сперва уплатите вступительный взнос.
— Вступительный взнос? А сколько?
— Пять шиллингов, дорогой мой. Но если для вас это много, хватит и шиллинга.
На этой неделе я еще не пил пива и не ходил в кино, так что у меня как раз и был один шиллинг, я достал его из кармана и отдал.
Он выдвинул ящик, где зазвенели, наверно, тысячи монет, бросил туда мою, зарегистрировал взнос в книге и дал мне расписаться. После этого он сказал:
— Пока что вы будете проживать в Мрачном переулке, дом № 13, комната 91, и работать на фабрике «Жуй-ка-као» в качестве упаковщика. Завтра вы явитесь на работу, как вчера и сегодня, станете к той же машине, в пятницу получите в кассе фабрики свою зарплату и будете прозываться Генрих Винтер. Желаю удачи!
Он пожал мне руку и подтолкнул к двери. Я поблагодарил его и отправился было домой. Но, пройдя несколько шагов, я почувствовал, что все это дело мне как-то не нравится. Я вернулся, вошел в контору и застал его опять за подсчетом чисел в книге. На сей раз он немедленно поднял голову и воскликнул:
— Хорошо, что вы вернулись! Я забыл сообщить вам помер, под которым вы у меня зарегистрированы. Это необычайно низкий номер — 1001, вдобавок делится на 13. Проверьте это дома, если вы еще помните деление.
— Извините, — сказал я, — но вы забыли также сказать мне, какую роль я буду играть и что мне вообще делать дальше.
— Я ведь вам уже все сказал. Вы будете играть роль Генриха Винтера. Сейчас вы пойдете домой, завтра — на работу, и временно все останется, как было.
— А я думал, что я буду играть как актер.
— Так играйте, дорогой мой, играйте на здоровье. Вы же внесли шиллинг и расписались.
— Но тогда выходит, для меня ничего не изменилось. Не за это же я уплатил шиллинг.
— Главное, что вы уплатили. И прошу не забывать: вы приняты не в «Театр Буссе», не в какой-то там обычный театр, а во «Всемирный театр Буссе». Понимаете: во «Всемирный».
— Вот так влип, — пробормотал я и вышел.
Прошла всего неделя с тех пор, как я был принят во «Всемирный театр Буссе», и, хотя в первые дни я ужасно злился, теперь мне иногда кажется, что не так уж я и влип. В кармане у меня опять болтается шиллинг; если я обойдусь без пива и без кино, то в следующую субботу у меня будет уже два шиллинга и я смогу пригласить новую девушку выпить со мной стакан пива или сходить в кино или смогу попытать счастья у одной из прежних моих девушек, то есть пригласить ее в кино, а самому остаться ждать на улице и потом угостить ее стаканом пива, из которого, быть может, и я отопью глоток-другой… Я вспоминаю также, что сказал мне человек из «Всемирного театра Буссе»: временно все останется, как было. Повторяю: временно.
Петер фон Трамин. Недолгая жизнь Джо Кавона[29]
Судьба этого билета в концерт столь же заурядна, сколь зауряден сам молодой человек, попавший по нему в ложу, где он никоим образом не оказался бы по собственному почину и за собственные деньги. Билеты, предназначенные генеральным директорам, часто используются не генеральными директорами. Это почти правило. Генеральные директора заняты, и билеты, согласно протоколу, попадают к секретаршам — тем самым, что заказывали их по телефону. Но секретарши обременены мужьями или женихами, которые предпочитают смотреть футбол при вечернем освещении, а не слушать Бартока или Вебера, и еще накануне обеспечили себя билетами на матч. Следующая инстанция обычно — управляющий делами. Он тоже занят, но, не желая прослыть врагом культуры, засовывает полоски бумаги в карман и тут же забывает о них, перед уходом домой он их находит и либо передает далее по инстанции, либо, упрощая дело, отдает билеты курьеру, который только что появился, чтобы отнести вечернюю почту на почтамт.
На сей раз курьеру было восемнадцать лет, выглядел он лет на пять старше, что обычно в наше время, но в остальном ничем не отличался от других таких же служащих, что также не редкость, был одержим стандартными мечтами; угадывать эти мечты — специальность шлагеров, а иллюстрировать их — притом всегда одним и тем же образом — предназначение иллюстрированных кино-газет. Имя и фамилия молодого человека Иосиф Новак, почему и зовут его обычно Пепи, однако друзья величают Джо. Добился он этого терпеливым многолетним внушением.
Друзей у него немного, девушек нету вовсе. Тому есть причины как внешнего, так и внутреннего свойства. Внешние — жирная кожа, никогда не проходящие прыщи и мышино-серые волосы, сальные пряди которых, едва он проводит по ним гребнем, падают на лоб и на уши. Внутренние причины относительного одиночества Джо Новака, как это обычно бывает с внутренними причинами, сложнее: во-первых, он избегает мытья, объяснение чему следует искать не столько в конфликте между поколениями, побуждающем его решительно противиться всем увещеваниям матери, сколько в более рациональных основаниях — таким образом он выигрывает утром драгоценные полчаса сна, чего лишены те, кто безо всяких разумных поводов считает необходимым совершать омовения дважды в день. Во-вторых, логически обосновав свое нежелание умываться, приняв и осуществив на деле такое решение, Пепи воздвиг невидимую стену между собой и своими немногочисленными друзьями, которым более правильный обмен веществ позволял безнаказанно обходиться без туалетного мыла, — невидимую стену, хотя и не обрекавшую его на полное одиночество, но все же обособлявшую его. Заключенные ищут выхода, исключенные ищут входа — так, во всяком случае, считает все остальное человечество. А если входа нет, они создают воображаемые двери.
