Газ продолжал поступать из W.C., великолепный газ, хаос высшего качества.
Скоро его тело успокоилось.
Предполуденное время, среда, 23 октября. На небе ни облачка.
Купер сидел — сидел! — рядом с водителем, Уайли — между Селией и мисс Кунихан, Нири — на откидном сиденье, положив ноги на второе, спиной к дверце, весьма опасное положение для Нири. Нири считал, что устроился лучше Уайли, потому что он мог видеть лицо Селии, смотревшей в окно. А Уайли считал, что устроился лучше Нири, особенно когда они подъезжали к булыжной мостовой или заворачивали за угол. Лица немного дольше задерживали на себе взгляд Нири, чем взгляд Уайли.
Лицо мисс Кунихан тоже было повернуто к окну, но напрасно, как она могла в нем безошибочно прочесть. Это не особенно ее беспокоило. Они никогда не получат больше, чем получают теперь, хотя она не могла оказать им чести, признав это очень существенным. В действительности они никогда больше не получат и этого малого, которого вскоре будут лишены. Тогда они приползут к ней опять.
Мисс Кунихан могла дурно думать о своих партнерах, прошлых, настоящих и предполагаемых, без ущерба для себя. Без этой способности не должен обходиться ни один молодой человек или женщина, выходящие на арену секса.
Всем, кроме Селии, чьи эмоциональные механизмы казались выключенными, это, похоже, напоминало поездку в машине самого близкого родственника усопшего, так велико было ощущение исхода. Брюэри-роуд и впрямь стала невыносима. Старая, бесконечная цепь любви, терпения, безразличия, антипатии и отвращения.
Мисс Кунихан была бы не против того, чтобы подняться к Уайли, если бы Селия была не против того, чтобы к ней спустился Нири. Нисколько не возражал бы и Уайли против того, чтобы спуститься к Селии, если бы мисс Кунихан так сильно не возражала против того, чтобы подняться наверх к Нири. Не был бы и Нири менее чем в восторге, если бы можно было спуститься вниз к любой из них или же от того, чтобы наверх к нему поднялась любая из них, если бы обе не питали более чем неприязни к знакам его внимания, что на первом, что на втором этаже.
Селия и мисс Кунихан продолжали соответственно делить постель в большой комнате, где последняя проливала на Мерфи такой свет, который не делал чести ей самой и не был новостью для первой, а Нири и Уайли — спать по очереди на кровати в комнате старикана, каждый вызывая образ Селии, согласно своему расположению.
Так что Нири и Селия понемногу теряли потребность в Мерфи, он — чтобы испытывать потребность в ней, она — чтобы отдохнуть от потребности.
В довершение всего Куперу было постелено на кухне. Мисс Кэрридж наблюдала в замочную скважину, как он устраивается на ночлег в своих молескиновых брюках, носках, рубашке и шляпе. Какой интерес для мисс Кэрридж глядеть на такого спящего.
Два дня и три ночи они не выходили из дома. Нири — потому, что, не доверяя своим сообщникам ни поодиночке, ни парою, он боялся, как бы Мерфи не пришел в его отсутствие; Уайли и мисс Кунихан — по той же причине; Купер — потому, что ему было не велено; Селия — потому, что ей не приходило в голову; мисс Кэрридж — потому, что у нее не было времени. Казалось, никто из них никогда уже не выйдет из этого дома, когда им на выручку прибыло сообщение от доктора Энгуса Килликрэнки, заверявшего, что, насколько это касается страхов упустить Мерфи, беспокоиться не о чем — они все могут отправляться подышать свежим воздухом.
По дороге не было сказано ни слова. Ибо благовоспитанность подсказывала им скорее отрицать, нежели признавать то немногое, что они знали из того немногого, что они чувствовали. Селия, которая сидела, откинувшись назад и лицом к окну, замечала только оттенки света, струившегося назад, в прошлое, и то, что сиденье подбрасывало ее вперед. Мисс Кунихан сжимала свою грудь, испытывая смутное наслаждение оттого, что ей выпало меньшее из двух зол. Покуда она не потеряла Мерфи так безвозвратно, опасность состояла в том, что он просто даст ей отставку, что было бы плохо, или же бросит ее ради Селии, что было бы ужасно, или ради какой-нибудь еще шлюхи, что тоже было бы довольно скверно. Подобным же образом в некотором роде имелась причина быть довольным тем оборотом, какой приняли дела, и у Нири, для которого вид Селии вернул Мерфи, ставшего целью в себе, в его исходное состояние препятствия (или ключа). А Уайли между ухабами и поворотами только и приходила в голову одна фраза: «Не говорил я разве, что она приведет нас к нему?» Но вежливость и искренность идут рука об руку, там, где не годится одна, не годится и другая. Тогда-то обстоятельства и требуют молчания, хрупкой перегородки между плохо скрываемым и плохо демонстрируемым, между неуклюжей фальшью и фальшью неизбежной.
В Приюте милосердия они были приняты доктором Энгусом Килликрэнки, членом Кор. мед. сл. с Внешних Гебрид, выдающимся специалистом в своем родном графстве и ярым Словистом. Это был крупный, поджарый, сутулый человек с кирпично-красным лицом, грубовато-простодушный, но мрачновато-замкнутый, с окладистой бородой хранителя древностей, с руками фермера-огородника, в пятнах и покрытыми розовым пушком эмбрионального периода, и глазами, покрасневшими от напряжения, с которым он высматривал симптомы вырождения. Он пригладил бороду и сказал:
— Миссис Мерфи?
— Боюсь, мы просто были его самыми близкими друзьями, — сказала мисс Кунихан.
Доктор Килликрэнки вытащил из кармана подписанный конверт и поднял его вверх с видом фокусника, показывающего публике туза. На нем стояло имя миссис Мерфи и адрес на Брюэри-роуд, старательно выведенные карандашом заглавными печатными буквами.
— Это все, чем мы располагали, — сказал он. — Если у него и были еще какие-то бумаги, они были поглощены пламенем.
Нири, Уайли и мисс Кунихан в едином порыве протянули к нему руки.
— Я прослежу за тем, чтобы она его получила, — сказал Нири.
— Всенепременно, — сказал Уайли.
— Самые близкие его друзья, — сказала мисс Кунихан.
Доктор Килликрэнки спрятал конверт и повел их за собой.
Морг предстал в самом своем бунгалоидном виде, тускло светилась бледная старая древесина ломоноса, алый виноградовник делал еще более приглушенным цвет кирпича. На ослепительных гранитных ступенях сидели рядышком Бим и Тиклпенни, а посредине лужайки в переднем дворике стояла низенькая, но гибкая мужская фигура, облаченная в унылый черный костюм в полоску — мягкий котелок лежал рядом на траве тульей вниз, — и яростно размахивала зонтом, словно клюшкой для гольфа. Внешность его не была обманчива — это был следователь графства по делам насильственной смерти.
Они вошли в морг, когда небольшая дуэль между Кор. мед. сл. и следователем относительно того, кому идти вторым, мирно разрешилась без урона для чьей-либо чести, следующим образом: Кор. мед. сл. в обнимку со следователем; Нири; мисс Кунихан; Селия; Купер; Тиклпенни в обвивку с Бимом. Они прошли прямо по короткому коридору, по обеим сторонам которого тянулись громадные, с двухэтажный автобус, холодильники, общим числом шесть, в покойницкую, вдруг неожиданно бьющую в глаза сочетанием белизны и серебра, с выгородкой в северной ее части из сплошного стекла, от пола до потолка, матированного до высоты пяти футов. Ветви тиса перед выгородкой безнадежно напоминали вход в гавань, руки двоих, которые не могли уже вытянуться дальше навстречу друг другу, или одного человека в мольбе — терпеливое бессилие милосердия или молитвы.
Бим с Тиклпенни остановились в коридоре, чтобы прихватить Мерфи. Выкатив его на алюминиевом подносе, они вынесли его в покойницкую и выложили на стол из мрамора с разводами, занимавший ключевую позицию. В узком проходе за столом на северной стороне доктор Килликрэнки и следователь демонстративно приняли картинные позы. Бим и Тиклпенни ждали сигнала в головах и ногах подноса, зажав в руках все четыре конца простыни. Остальная ее часть месяцем свисала у двери. Селия не сводила глаз с коричневого пятна на саване, где его прожгло утюгом. Уайли поддерживал мисс Кунихан, мастерицу дифференцированного обморока, которая, закрыв глаза, шептала: «Скажете, когда открывать». Потрясенный Нири отметил, что Купер снял шляпу и что голова у него была, судя по виду, вполне нормальная, если не считать того, пожалуй, что была гораздо обильнее покрыта волосами, чем обычно у мужчин его возраста, и волосы жутко свалялись; до него вдруг дошло, что Купер сидел всю дорогу от Брюэри-роуд.
— Эти останки, — сказал следователь своим голубым сопрано, — скажу я вам со всем сердечным прискорбием, находились как раз в границах моего графства, моего графства. Еще один длинный удар, и я сейчас загоню их в лунку.
Он закрыл глаза и сделал длинный удар. Мяч расстался с клюшкой со сладостным звуком флейты, перелетел через дерновую лужайку, ударился сзади в метку, отскочил на фут в воздух, лег прямо в лунку, побулькал и затих. Он вздохнул и поспешно проследовал дальше:
