Они были явно озадачены: что-то, конечно, есть… но вот он сейчас уедет и увезет разгадку с собой, так и не узнаем, было ли что?
Но чем я им мог сразу помочь?
Уже чувствовал себя виноватым… Да ну их! Поеду!
— Так ты куда теперь? — Кир вложил в этот вопрос всю свою душевность, оставшуюся на мою долю.
— Я?.. Да в Крым, наверное, махану! — проговорил я беззаботно.
Не болтаться же тут у них под ногами, позоря полученное звание… А так — останется светлая тайна.
— Мы с тобой! — неожиданно заявил Жоз. — …В смысле — до парома проводим.
Надо же, как их проняло!
И Кир тоже решил проводить. Все-таки я у него первый, и неизвестно, будет ли второй? Оделся почему-то как хиппи — не скажешь, что батюшка… «Батюшка» он пока что лишь мне. А Соня, наоборот, гляделась торжественно — изысканный наряд «от купюр», Жоз тщательно причесал свою буйную голову. В последний путь, что ли, провожают меня?
Мы томились на асфальтовом пятачке. Развернулся автобус. Из кабины вылез крупный, основательный мужик в белой рубахе и черных нарукавниках… тоже, что ли, принарядился? Окстись! Ничего особенного не происходит — вон полно народу помимо тебя! Жоз подошел к водителю:
— Здорово, Богун!
Тряс ему руку, при этом многозначительно, как мне казалось, поглядывая на меня, потом на водителя: гляди, мол, кого везешь! Кого — кого!..
Скорей бы это кончилось — с ходу напьюсь, расслаблюсь, сброшу с себя эту епитрахиль — тем более не знаю, что это такое!
Богун все же что-то почувствовал, внимательно глядел на меня. Я быстро влез в автобус — дайте спокойно уехать, не терзайте меня. Тут, наверное, половина крещеных, судя по возрасту… причем — нормально крещенных, не то что я!
— Подвинься, что ли!
Жоз! И вся компания тут же! Что им от меня надо? Слово?.. не созрело еще! Почему я главный-то оказался? Вон пастырь, Кир, — к нему обращайтесь… но он как-то увернулся, с усмешкой на меня поглядывает: ну-ну… Запряг!
Сейчас что-нибудь отчебучу, и все — коту под хвост! Дождетесь! Подмигнул игриво Соне, но ответный ее взгляд был суров и требователен: работай!.. Кем? Много на меня повесили — все проблемы свои. Я их должен решать? Сами креститесь — и вперед! Подопытный кролик! И для Кира, судя по его взгляду, — тоже. Ну, поехали, что ли? Чего стоим?
Наконец задребезжало! С глухим завыванием в утреннем тумане тянулись в гору. Все, прикорнув, досыпали. Я один, значит, должен быть начеку? Но постепенно все просыпались, поднимали голову, недоуменно вглядывались… Что это? Сперва выскакивали еще иногда из тумана темные грани скал, камни у дороги, но все постепенно заволокло. Некоторые даже резко привставали, словно скидывая с себя остатки сна, — надеясь, что это им снится… Да нет! Соня и Жоз поглядывали на меня с тревогой: на небо, что ли, забираешь нас, так сразу? Ждали чуда — и получите! Пожалуйста. Умиротворенно прикрыл глаза. А они стали с тревогой смотреть на Кира: ты тогда ответь. Но Кир сидел отрешенно-умиротворенно — мол, я свое сделал. Дальше — он. Почему это? Туман стал абсолютно непроницаемым, глухим, сипенье двигателя доносилось еле-еле. Ощущение, что и он куда-то уходит от нас, а мы тут остаемся. За что? Тут, я думаю, каждый, и крещеный и некрещеный, тайно молился: вывези куда-нибудь! Молитвы были услышаны — туман стал лететь отдельными клочьями, потом из мглы вылезло окно. Мотор, хрюкнув, замолк. Двери с шипением разъехались. Куда прибыли? Похоже, Богун этого тоже твердо не знал. Выпрыгнув из кабины, закинул руки за голову, несколько раз прогнулся, потом огляделся. Потом стал подниматься — видимо, на крыльцо: голова скрылась. Исчез.
Нашего человека, тем более на Кавказе, трудно чем-нибудь испугать. Народ стал выходить, закуривать — но разговаривали негромко, словно кого-то побаиваясь. Вошли в туманный зал. Нормальная как бы станция. Предлагаю считать ее нормальной! Вон даже буфетчица, буфет!
Показывая всем пример, взял чаю, уверенно сел за стол. Никакой мистики… Нормальный ход. Впрочем, все и беспокоились об обычном:
— Чего встали? Надолго? Ну а что нам туман?
Водитель сидел не отвечая, грел руки о стакан. Потом снаружи приблизился ритмичный стук. Оборвался. И тишина. В окне появился белый череп. Мотоциклетная каска. Вошел гаишник в белых нарукавниках. Оглядевшись, увидел Богуна, подсел к нему и что-то шептал ему на ухо. Шепот шелестел на всю комнату, но был неразборчив. Все смотрели туда не отрываясь. Шепот оборвался. Богун сидел неподвижно, опустив голову. Потом поднял глаза, поглядел на милиционера. Потом встал. Гаишник как-то слишком радостно похлопал его по плечу. Так радуются, когда снимают с себя ответственность и вешают на другого.
— Поехали, — вяло сказал Богун и вышел, стукнув дверью.
На ощупь нашли автобус. Влезли в него. Молча расселись. Тихо задребезжало.
— Просьба пристегнуть ремни! — рявкнул Жоз, и все неуверенно хохотнули.
Самым правильным, конечно, было остаться. Все это понимали… но почему-то все послушно поехали. Завывание мотора, тихое, осторожное, то выныривало, то куда-то проваливалось. Вдруг пролетело «окно» — и лучше бы оно не пролетало: все увидели, что мы катимся по краю пропасти с еле видной пенистой речкой на дне.
Все рванулись в эту сторону — поглядеть, также дружно испуганно отпрянули.
— Сидеть… твою мать! — рявкнул водитель.
И слева «окно» показало пропасть! В обычную погоду это привычно… но сейчас!
Вдруг все явственней стала проявляться какая-то гирлянда — словно повесили в облаках огромную елку. Прояснялось: скопление машин! Что случилось? Мы въезжали в «гирлянду»… Пожарные! «Скорые помощи»! Все ринулись к правым окнам. Автобус явственно накренился, легко и головокружительно.
— Сидеть, твою мать! — заорал Богун.
Все отпрянули, но успели увидеть: на дне пропасти, уткнувшись в речку, лежал автобус. Уткнулась, точней, лишь задняя половина — передняя валялась отдельно. Мощные струи лупили вниз, рассеиваясь на склоне, — и это, похоже, было единственной пока связью между теми, кто наверху, и теми, кто внизу. Все застыли в креслах: больше заглядывать туда никто не хотел. Под нашими окнами проплыл гаишник, равномерно размахивающий палочкой: проезжайте, проезжайте! Он проплывал медленно, его палка успела помахать во всех окнах. Проехали. Потускнели сзади огни, и снова вокруг не было ничего, лишь тихое, сиплое, настойчивое, иногда как бы вопросительно замедляющееся зудение мотора. Он словно спрашивал: может, дальше не стоит? Ведь не видно же ничего! И Богун словно подстегивал его: надо!
Во я влип. Ехал бы один — другое дело. А так — Соня с надеждой вцепилась в руку! Кир глядел строго и требовательно: ну, мол, показывай себя! Но я бы предпочел сохранить конспирацию: даже перекреститься — не поднималась рука! И никто не крестился. Во люди! Отчасти это восхищало меня.
Беременная женщина у заднего стекла вдруг заговорила и говорила уже непрерывно. Никто не перебивал ее, хотя впечатление было жуткое. Никто и не вслушивался в смысл, да смысла и не было, что-то вроде: «Закрой форточку, Валя простудится! Опять ты поздно пришел»… Мы плыли в этом ужасе, и никто не решался его прервать: казалось, от резкого движения и даже звука можем опрокинуться. Наступило полусонное успокоение: пока говорит — едем… едем, пока говорит! Туман стал вдруг оседать, лежал волнами под окнами. Или, может, это мы взлетаем? Вид как из окна самолета! Под тучами — гигантская пустота? Женщина вдруг умолкла, и по салону словно прошла волна холода. И тут же из тишины вынырнул мотор — бодро сипящий и словно бы отдохнувший!
«Молоко» было разлито абсолютно ровно, но что в нем скрывалось? Даже в затылке водителя мне почудилась неуверенность: каких это просторов мы достигли? Не бывает — во сне даже — дорог такой ширины!.. Не дорога это!.. А что? Тем не менее мы тихо катились. Какая-то уже апатия: будь что будет! Вдруг водитель приглушил двигатель, остановил автобус, сцепил кисти на затылке и сладко потянулся. Мы стояли.
— Что там… что еще? — понеслось по салону. И — волна счастья!
Под нашими окнами из тумана торчали кудрявые бараньи головы, похожие на маленькие завихрения тумана, готовые вот-вот рассеяться. Но они не рассеивались! Они обтекали нас с двух сторон, причем широкой полосой. А там, в отдалении, торчит голова лошади… Ровное место!
Лошадь дважды неуверенно прыгнула… Стреножена?
— Доктора!.. Есть тут доктор? — заговорили сзади.
Беременная женщина вырубилась, повесив голову.
— Откройте двери! Все из салона! Нужен воздух… или помогите вынести! — Соня уже командовала вовсю.
Когда мы подъехали к Морскому вокзалу, было уже темно — и словно огромный яркий дом опускался за горизонт: паром полчаса уже как ушел!
Поглядев ему вслед, все потянулись к вокзалу: придется тут ночевать, следующий — утром.
Но у входа в эту величественную стекляшку возникла вдруг статная женщина в форме с погончиками — и никого не пускала внутрь.
