Ознакомительная версия.
Навстречу мне спокойным шагом, умеренно жестикулируя, шли двое. За ними, по параллельным дорожкам парка, на расстоянии нескольких метров двигались несколько человек. Они старательно выдавали себя за праздных туристов, но менее всего походили на них. Охрана Феликса состояла из сотрудников лондонского детективного агентства, и парни отличным образом маскировались под элегантных, прекрасно одетых денди. Обыватель никогда бы не подумал, кто они на самом деле. Но я-то не обыватель.
Ветер дул в мою сторону. Ветер принес обрывок разговора:
– …вне всяких сомнений, это должен быть профессионал. Кого же посылать, если не профессионала?
– Да что ты так разошелся? Я не против, только вот какая интересная получается штука – если от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом. Банально…
– Где же банально? Ничего не банально. Профессионал, ненавидящий здешнее общество и в особенности эмиграцию. Считающий ее полностью морально разложившейся.
– Любая эмиграция морально разложена. Тебя выдрали с корнем, ты засох и сгнил.
Ветер изменился. Расстояние между нами сокращалось, и вскоре я уже без всякой помощи смог услышать:
– …Феликс, ты должен со мной согласиться. В России сейчас должны происходить самые интересные события в мире. Там все меняется!
– Ни черта там не меняется, – Феликс говорил в своей излюбленной манере: веско и отрывисто. Обычно так говорят полковники в отставке – это их любимая и единственная манера изъясняться. – Ни черта там не меняется. Цензура как была, так и осталась. Вообще цензура в России родилась вместе с книгопечатанием. От нее страдали все русские классики, но все же во времена Пушкина у цензуры были хоть какие-то границы, притом их постоянно теснила свобода слова. Сейчас там все то же, что и при совдепах. Борьба с цензурой приравнивается чуть ли не к государственной измене! Вот подожди, скоро Россия окажется вновь за железным занавесом. Все от нее отвернутся, и не надо сейчас гордо заявлять, что России никто не нужен и она вполне самодостаточна.
– Вот уж никогда бы не подумал, что дружище Феликс станет философом и начнет рассуждать не хуже Бердяева, – миролюбиво, но все же с оттенком вызова заметил я, поравнявшись с Феликсом и его спутником, лицо которого было мне смутно известно.
«Туристы» уже стояли за моей спиной и обступили своих клиентов, надежно прикрыв их от неожиданности в моем лице. Феликс театрально похлопал в ладоши:
– О’кей, ребята, все в порядке. Это мой старинный приятель, – затем повернулся ко мне, и я увидел, каким осунувшимся и постаревшим стало его лицо за три прошедших года. Почему-то именно у евреев за сорок очень часто встречаются грустные глаза бассета. И у Семена такие же глаза, обманчиво трогательные. Глаза отнюдь не зеркало еврейской души, они лишь лестничная площадка перед входом.
– Ну, привет, – сказал Феликс с нейтральной интонацией, после того как «туристы» вернулись на исходную, – слышал о твоих неприятностях.
– Обо всех?
Он пожал плечами:
– Тюрьма, жена… Разве недостаточно? Кстати, познакомься. Это Илья, бывший директор одной корабельной фирмы, начинающий кинодраматург и мой единственный здешний собеседник. В эмиграции люди становятся разборчивей с ближайшим окружением.
И тут я вспомнил этого Илью. Известный жулик, выставивший ту самую «корабельную» фирму на серьезные деньги. Драматург, значит, начинающий? Бывает.
Вслух же я сдержанно поздоровался с Ильей, отметив про себя, что тот как-то слишком уж нервно мусолит свою сигарету. Может, тик у человека, вон какая насыщенная биография.
– Что ж, Илья, я полагаю, что наш сегодняшний культурный обмен вынужден прерваться ввиду нашей случайной, но закономерной встречи. Ведь у тебя ко мне дело, Паша, не так ли?
– Нет, нет, – я убедительно затряс головой и даже выставил вперед обе руки, как бы защищаясь от скептицизма Феликса, – я действительно прогуливался и совсем не ожидал нашей встречи, так что никаких закономерностей. Полагаю, что двум столь уважаемым джентльменам не стоит прерывать свой интересный разговор, случайным обрывкам которого я стал свидетелем поневоле.
– В последнее время вокруг случаются не вписывающиеся в прежнюю реальность ситуации, – задумчиво произнес Феликс и поглядел на Илью так, точно просил его поддержки. – Вот, например, вдруг встречаешь своего бывшего тюремщика, культурным образом прогуливающегося в центре Лондона и говорящего чуть ли не на уровне аристократа в белых перчатках. Ты не видишь на его голове цилиндра, друг мой Илья?
Илья неопределенно промолчал, вроде как из вежливости, я сделал вид, что шутка меня не задела. Надвигалась длинная пауза, но Феликс неожиданно предложил:
– А ведь можно и переместиться куда-нибудь, выпить, наконец. Когда собираются двое русских – это хмурая беседа, когда трое – тут все неоднозначно, но начинается, как правило, всегда с искрометной пьянки. Мне, честно говоря, все эти годы не хватало настоящего кутежа. Честное слово, я не вижу иного продолжения нашей условно неожиданной встречи.
И мы куда-то пошли. Шеренгой. По прямой до неприличия аллее. И привела нас эта аллея сперва в паб, где мы пили виски с элем. Помню, что Феликс еще острил, что водка с пивом, вестимо, ерш, а виски с элем – не иначе как камбала. Будешь после такой смеси лежать на одном боку и смотреть безумным зраком своим на угасающие краски окружающей жизни.
После четвертой порции камбалы Феликс подмигнул мне и осведомился, не желаю ли я прогуляться до туалета. Илья показал нам оба средних оттопыренных пальца на руке и заявил, что если он мешает, «то вот не надо тут этих сортирных вояжей», лучше он сам прогуляется, тем более что ему и впрямь приспичило. И он ушел. А Феликс, по своему обыкновению гадски ухмыляясь, придвинулся вплотную ко мне и совершенно трезвым (так мне показалось) голосом задал вопрос:
– Так какого хрена тебе от меня понадобилось? Только не дуй мне в уши про какую-то там случайную встречу. Оставь свои байки венского леса для мудаков.
– А я и не собираюсь кормить тебя байками. Ни-ни, упаси… истинный, как говорится, вот те… и все такое. Я на Микаэла работаю.
Этого Феликс, похоже, совсем не ожидал. На лице его появилось выражение совершенно искреннего удивления с примесью легкого, почти незаметного недоверия. Если бы Феликс был собакой, скажем, остроухой овчаркой, то он бы сейчас наклонил голову вправо. Остроухие овчарки именно так и делают, попадая в аналогичную ситуацию.
– Ты работаешь у чурки? – протянул он. – С каких это пор?
– А я всегда на него работал, – не моргнув, солгал я и даже сам поразился твердости своего голоса. Школа. Против школы не попрешь. Хоть и тупость несусветная так говорить, а вот только факт – хреновина недвижимая. – Всегда, еще с тех пор, как он в блатных числился. А что тебя удивляет? Иначе как, по-твоему, я здесь оказался?
– Странно, – Феликс, скрывая подступившую подозрительность, приложился к свежей кружке и сделал большой глоток.
– Что странного?
– Здесь-то ты ему на кой? Там понятно, ты вопросы решал, крышу обеспечивал, стучал на своих. А здесь-то он как думает тебя использовать?
– А по-твоему, я здесь не в состоянии его вопросы решать? – со спокойным равнодушием спросил я. – Вокруг него одна родня горячая, а я вроде белого консильери.
– Так это он тебя прислал? Избегает прямого общения, стремается несколько цифр на телефоне набрать? Хотя разумно, что именно тебе доверили. Ведь мы знакомы, – он хмыкнул, – близко.
– Нет. Я сам решил к тебе прийти. Помнишь, ты обещал мне один пустячок?
– Сколько ты хочешь?
– Много, – ответил я.
– Много и дают за много.
– У меня информация по танзанийскому прииску.
– Не интересно, – Феликс откинулся на спинку стула и повторил: – уже не интересно.
Он здорово умел блефовать. До такой степени мастерски это у него выходило, что, не будь я уверен в обратном, растерялся бы при виде такой его реакции.
– Ну, как знаешь, – я тоже умел блефовать. Говорю же – школа. – Я думал, тебе все еще интересен тот кусок земли. Там, кстати, еще и алмазы нашли – это я так, по секрету, по-дружески, так сказать.
– В друзья набиваешься? Не советую, здесь вам не тут, – Феликс блефовал уже вполсилы. Видно было, как он заходил вокруг крючка с наживкой и сейчас думает, как бы и рыбку съесть, и не подавиться.
– Везде все одинаково, Феликс. Мир убогих и шутов, – сам не зная к чему, ввернул я. – Ты про условия его договора с танзанийским правительством не знаешь? А условия там очень любопытные и для тебя, на мой взгляд, заманчивые.
– Подожди, – блеф его пропал. – А зачем ты мне собираешься что-то рассказывать? Это разве от Микаэла идет?
– Да нет же, говорю тебе. Мне надоело на него работать. Мы с тобой старые знакомые, дай думаю, помогу Феликсу, авось он за это обеспечит мне сносную жизнь в этой дорогущей стране. Куплю себе ферму, стану разводить коров.
Ознакомительная версия.
