Смешиватель озадаченно взял у меня бутылку и отнес в мою столовую. Дверь закрылась неплотно, и мне удалось заглянуть в комнату.
Увидев переустройство (или лучше сказать предустройство), которое учинила мадам Бельмонт в моей столовой, я просто обалдел, притом что понимал: все это в прошлом, задолго до моего рождения и до того, как эта квартира стала моей. (Попробуйте вообразить себе такое!) Громадный, от стены до стены, лохматый ковер цвета авокадо исчез, и гигантское полотно на стене, изображавшее меня в виде Персиваля в сверкающих доспехах верхом на белом коне, тоже пропало, как и мой очиститель воздуха «Шарпер Имидж», а уж, поверьте, он сейчас был бы весьма кстати. Воняло здесь жутко.
По обе стороны длинного стола, изысканно сервированного великолепным китайским фарфором и хрусталем Баккара, сидели по меньшей мере три десятка выдающихся и могущественных жителей Нью-Йорка 1882 года. Благодаря своим исследованиям я сразу их узнал: Джон Джейкоб Астор, Уильям Л. Шермерхорн, Джон Пирпонт Морган, Корнелиус Вандербилт, Арчибальд Кинг, У.С. Райнлендер и среди прочих – Роберт Гуле. На женщинах были великолепные платья из атласа и набивного ситца, сияние бриллиантовых брошей и браслетов слепило глаза. Джентльмены были в смокингах, на головах – венки из оливковых ветвей. (Ладно, братаны, ну не венки, как хотите.) Некая эфемерная девица в костюме ангела раскачивалась на трапеции над столом, наигрывая на лютне и распевая «Я вижу во сне русовласую Джинни».[61]
Пока дворецкий медленно обходил стол, подливая в бокалы шампанское, я не мог удержаться, чтобы не подслушать настоящую беседу представителей высшего общества девятнадцатого века.
Уард МакАллистер[62] сетовал, какой «блеклый и пердучий» фейерверк вышел в этом году на 4 июля, и госпожа Уильям Дункан, всегда готовая соглашаться, поддакнула ему, добавив, что шоу получилось и впрямь «прескучишным». Старый Генри Дж. Клуз заметил, что «в один прекрасный день ужасная толпа необразованных азиатов снова восстанет против призыва». Эта реплика вызвала за столом сдержанные смешки, а молодой жене старого Клуза – Люси Уортингтон Клуз – пришлось наклониться к нему и мягко напомнить, что в настоящее время призыв уже не практикуется, а Гражданская война закончилась почти двадцать лет назад.
– Несомненно, – воскликнул Генри Дж. Клуз, – несомненно! Отлично сыграно, дорогая, просто отлично! – При этом мадам Бельмонт подала отчетливый знак виночерпию, чтобы тот перестал подливать старику шипучку.
Недавно принятая в светское общество Салли Харгоус изложила в мельчайших деталях историю своего тяжелого выздоровления в Ньюпорте после нервного истощения, вызванного навязчивым видением бездомного бродяги, писающего на цветочную клумбу перед ее особняком на Пятой авеню.
Продолжая стоять, я стал понемногу клевать носом, когда Корнелиус Вандербилт и Джон Джейкоб Астор вдруг поднялись из-за стола, чтобы размяться, и отошли к двери в кладовку.
– Все готово? – понизив голос, поинтересовался Вандербилт.
– По словам Твида, готово, – ответил Астор.
– У всех есть банджо и головные уборы?
– Да, насколько я знаю.
– Правда ли, что нашли земное воплощение богини?
– Да.
– А Именослов?
– В безопасности.
– Значит, это будет настоящая сатурналия, – сказал Вандербилт, и они чокнулись бокалами с шампанским.
– За полночь и замок на Утесе Виста Крэг, – провозгласил Астор.
– За смерть земного божества, – сказал Вандербилт, – и за возвышение Щегольской Бригады.
Астор ухмыльнулся и ехидно добавил:
– Слава Ерд.
Вандербилт хмыкнул:
– Да уж, слава… скажем так… в последний раз!
Они осушили бокалы и вернулись на свои места за столом. Я ощутил, как у меня по спине прокатилась ледяная волна, как закололо шею и скрутило живот, – все эти признаки обычно свидетельствовали о приближении приступа диареи. Но я постарался об этом не думать и вам в подобной ситуации советую то же самое.
Я вырос в Нью-Йорке, поэтому точно знал, что такое «замок на Виста Крэг». Это замок Бельведер в Центральном парке. Там-то и должен был состояться в полночь смертельный ритуал. Внезапно я понял, почему капризный перст судьбы забросил меня в 1882 год: чтобы я смог доставить по сообщение моим друзьям – Калебу и Лизе.
Однако едва я дернулся прочь из кладовки…
– Эй, к чему такая спешка? Где пожар? Может, у меня под юбкой? – проскрипела Мэри, хватая меня за руку.
– Да нет никакого пожара! Просто мне нужно выбраться отсюда. Я должен кое-кому помочь.
– Ну так воспользуйся телефоном, красавчик.
Вредная карга оказалась довольно сильной, ей без особого труда удалось вытолкнуть меня на лестницу черного хода.
– Клодин, если кто спросит, у меня пятиминутка, – крякнула она, и дверь за нами закрылась.
Прошло несколько тягостных мгновений. Мэри стояла, глядя на меня в упор. «Что, черт побери, она от меня хочет?» – подумал я.
Карга прислонилась к чугунным перилам, достала кисет и скрутила папиросу.
– Послушайте, Мэри, я хочу сказать вам спасибо за то, что вы не завопили при виде меня, но мне и правда нужно уходить.
– Знаешь, – сказала она, уверенно лизнув край папиросной бумаги, – повидала я на своем веку всяких неблагодарных тварей, но ты – это что-то.
– Что? Нет! Я очень вам благодарен. Разве вы не слышали? Я сказал: «Спасибо». Но я должен спешить.
Она чиркнула спичкой о свою задницу и прикурила.
– Разве я спрашивала тебя, почему ты драпал от фараонов?
– Э-э… да вроде бы нет.
– Может, потому что я видела вот это?
Она протянула мне листок бумаги с аляповатым портретом бородатого лысого человека, чья прыщавая физиономия поразительно напоминала таковую вашего покорного слуги. Подпись гласила:
Разыскивается слабоумный в связи с делом Крушителя!
Возможно, начальник Спенсер – не убийца!
– Ух ты, надо же, быстро они подсуетились, – сказал я. – Можно подумать, прямо ждали меня. Кафкианство какое-то… Или окаянство… Не знаю, что лучше подходит…
Мэри глубоко затянулась и выпустила дым мне в лицо.
– Вот я и думаю: тебя сдать сейчас или попозже? А, господин Крушитель?
– Но вы же не сделаете этого, правда? Я вовсе ни при чем.
– Все мы, дорогуша, ни при чем. Кто знает? Может, я уже им стуканула. А может, нет. Может, они уже на пути сюда. А может, нет.
– Что вы от меня хотите?
– О, думаю, ты знаешь, малыш. Возможно, прошло немало времени, однако старая лопоухая варежка все помнит.
– Ой-ёй.
Она швырнула папиросу на пол и затоптала окурок.
– Придется тебе сказать «спасибо» по-настоящему, ясно?
Она решительно притянула меня к себе и впилась слюнявым поцелуем мне в рот.
Я попытался отстраниться, однако силы были не равны. Я вспомнил фильм, где Деми Мур трахает Майкла Дугласа – но тут было другое дело. Возможно, потому что дамочка оказалась явно староватой. Она набрала побольше воздуха, закашлялась мне в лицо, а затем снова впилась мне в губы. Потом карга прижала меня к стене и задрала юбку.
– Давай, ковбой, сымай портки.
Я чувствовал, что слабею. Меня мутило, желудок протестующе сжимался.
– Да ты что, издеваешься? – рявкнула она.
– Это просто сухой кашель, я в порядке. Честно, я в порядке. Кажется, я в порядке… Подождите… Нет, это не сухой кашель! Это все «3 мушкетера», майонез и капуста! О боже!
Меня наверняка стошнило бы, но тут из кухни послышался шум – множество возбужденных сердитых голосов пытались перекричать друг друга:
– Что это значит?…
– Это возмутительное насилие!..
– Полиция! Всем оставаться на местах!..
– Но мы еще не пробовали крем-брюле!..
– А я только нацелился на эту египетскую перепелочку…
– Не волнуйтесь, граждане, мы сейчас по-быстрому кое-кого арестуем, и все!..
– Спасибо большое! – гневно сказал я и кинулся к черному ходу.
– Эй, Крушитель, если что, у меня есть камфарный спирт! – крикнула Мэри мне вослед.
Дверь черного хода распахнулась, и на лестницу ворвалась орава полицейских. Мэри выхватила кухонный нож и принялась им размахивать.
– Стой, где стоишь! – крикнул один из копов.
– Побереги задницу, топтун! – взвизгнула Мэри и бросилась напролом в строй синих мундиров. Я стоял одним пролетом ниже и с этой удобной и безопасной позиции наблюдал за потасовкой. Я не питал симпатии к старой карге, однако мне не хотелось, чтобы она пострадала из-за меня.
– Ты арестована, Маллон, за предумышленное распространение заразной болезни, – объявил другой полицейский, крепко ухватив покрытую бородавками руку Мэри.
Только тогда я понял, что полиция нагрянула сюда вовсе не из-за меня.
– Черта с два, засранец! – гаркнула Мэри, а затем завизжала как недорезанная свинья: – Я невиновна! В жизни не болела ни дня! Я не вернусь в кутузку!
