Когда я совершенно обессилел, мы решили, что в Пакистан придётся всё-таки ехать мне одному. А Савитри как раз останется охранять безопасность и Гурьева, и профессора.
Созваниваться по мобильному телефону мы решили только в случае крайней необходимости, чтобы у властей не было информации о нашем местонахождении. В Биканере никаких признаков слежки пока не обнаруживалось, и это позволяло нам думать, что пара дней в запасе у нас есть, прежде чем власти обнаружат нас.
Для литовского профессора была придумана безобидная легенда: я будто бы уезжаю обратно в Дели, чтобы продлить свою трёхнедельную визу, подходившую к концу уже на днях. Обманывать никого не пришлось: я действительно сел в экспресс, везущий в столицу, но с другой целью – в пакистанском консульстве в Дели меня уже ждало письмо из российского торгпредства, организованное Гурьевым, с просьбой срочно выдать мне однократную визу в Пакистан в целях деловой командировки в Карачи.
Уезжая, я горячо просил Летаса выяснить наконец, где искать нам географические названия, указанные на золотой странице. Я до конца не мог поверить, что он скрывает свои знания, и был уверен, что к моему возвращению, даже если старик хранитель из Карачи ничем мне не поможет, профессор реабилитируется и непременно разгадает тайну города Банга. Гедвилас выслушал меня хмуро и обещал сделать все, что возможно, но предложение до конца не закончил, а это я счёл плохим знаком и отправился в столицу в мрачном состоянии духа.
Никогда не ездите в Карачи без крайней необходимости. В первую секунду после своего выхода из таможенной зоны международного аэропорта крупнейшего города Пакистана я пожалел о том, что уродился на свет. Такого шума, гама, жара и суматохи не было, наверно, и в Помпеях в их последний день – день печально известного извержения Везувия. Казалось, что, пока я два часа летел из Дели, наступил долгожданный конец света и все люди мира собрались в Карачи, этом последнем оплоте цивилизации. Собрались они с единственной целью – схватить меня за рюкзак и затащить в своё такси – колымагу, ровесницу независимости Пакистана, – и увезти на ней в райский отель, брошюру с изображением которого каждый из них держал в руке. Отели смотрелись пугающе, как и их агенты, и даже на первый взгляд явно уступали качеством ночлежке, в которой я оставил своих друзей в индийском Биканере.
Но я отмёл все привлекательные предложения по другой причине. Я не собирался откладывать визит в Национальный музей, с хранителем которого из предосторожности решено было заранее не договариваться. Мало ли… Устроишься вот так в какой-нибудь отель, а ночью к тебе в комнату проберётся парень с ножом, вроде того, в Варанаси, и не узнать мне тайны Золотой Книги. Мои родители, безмятежно живущие в благостном убеждении, что я весело провожу время на пляжах Гоа, вынуждены будут организовывать перевозку трупа на родину, а моя помощница Соня, успевшая отойти от налёта китайских триад на наш московский офис, замучается объяснять звонящим мне людям, что конкретно со мной случилось. Так уж лучше я узнаю сначала, что известно старику в музее: старик ведь, в общем-то, тоже не вечен…
Эти и другие доводы привели меня в антикварное такси престарелого чудака в расшитой сумасшедшими цветами тюбетейке, который заявил, что быстрее всех на свете отвезёт меня в Национальный музей за пять долларов, а за десять готов будет ждать меня там до потери собственного сознания.
Водитель без остановки рассказывал мне о трудностях своей жизни, практически полностью повернув голову назад, и это не добавляло ощущения безопасности. Он уже успел поведать о тяжёлых налогах, о терактах на севере страны, об американских бомбардировках и огромном количестве беженцев из Афганистана, снижающих стоимость рабочей силы в Карачи, когда я, заскучав, принялся смотреть в окно. И вздрогнул – на огромном лазерном билборде над входом в кинотеатр крутили рекламный ролик какого-то очередного местного блокбастера, и в этом ролике – совершенно отчётливо – я увидел улыбку и глаза Савитри Пали и мгновенно вспомнил слова Гурьева тогда, в Дели: «Где-то я видел её лицо… Чуть ли не на афише…»
– Стоп! – заорал я водителю, который ударил по тормозам.
Я пулей выскочил из такси. Точно, так и есть: в коротком видеомонтаже, в компании трёх рослых черноусых мужиков, в розовом костюме, с оголённым животом, плясала моя Савитри, или я вообще ничего не понимаю в физиогномике. Что за чертовщина?
– Эй, брат! – Я остановил каких-то двух подростков у входа в кинотеатр. – Что за картина?
– Индийская, – весело заметил один. – Уже неделю крутят.
– А актрису как зовут, вон ту, в розовом?
Они оба одновременно произнесли короткое имя с аспирированным согласным, не имеющее ничего общего ни с Савитри, ни с Пали. Я пожал плечами, уселся обратно в машину и за неимением лучшей версии решил думать, что спутал нашего капитана полиции с кем-то – иначе происходящее становилось просто какой-то фантасмагорией.
В кассе Национального музея, несколько успокоившись после своего видения, я представился и заявил, что прилетел из Москвы на встречу с господином Халим-Ханом. Мне повезло, и опасения Гурьева оказались напрасными – старик был жив. Только сейчас он не в музее, объяснили мне, а дома, и если мне совершенно не терпится с ним повидаться, то можно позвонить ему и договориться о встрече.
Такси довольно долго петляло по улочкам одноэтажного района Карачи, лавируя между кучами мусора, наваленными на перекрёстках, пока не остановилось возле непроницаемого глиняного забора. У ворот сидел седой старик в белом балахоне до пят и вязаной мусульманской шапочке.
– Это вы? – на хорошем английском сказал он. – Халим-Хан я и есть. Заходите, прошу вас.
– Спасибо. – Я вошёл в тенистый двор, прячущийся под сенью густых платанов. Внутри было значительно уютнее, чем на улице. – Меня зовут…
– Знаю, знаю, мистер Санаев. Мне звонили по вашему поводу из Исламабада. Так это вы нашли Золотую Книгу?
СТРАНИЦА 15
СВАПНА-ПАРВА («О МЕЧТЕ»)
Халим-Хан уселся на добротную деревянную лавку под одним из своих огромных платанов и отставил в сторону трость. На вид ему было не меньше ста: он уже совершенно высох, и на сморщенном лице цвета перезрелой сливы непропорциональным казался огромный крючковатый нос, из-под которого миру являлись редеющие седые усы. На Индийском субконтиненте ни один уважающий себя человек не ходит без усов, но у Халим-Хана растительность уже находилась на грани полного исчезновения. Он лишний раз продемонстрировал это, сняв круглую шапочку с совершенно лысой головы, после чего вытер и то, и другое платочком и уставился куда-то вдаль, прикрыв веки и будто бы не замечая моего удивления.
Я поначалу действительно оторопел от его «звонка из Исламабада». По всему получалось, что в столице Пакистана тоже обладали весьма точной информацией и о нашей работе, и даже о моём прибытии, хотя ни одна живая душа, кроме Андрея Гурьева и Савитри Пали, ничего об этом не знала.
Но я не стал с первых секунд лезть к старику с вопросами. Вместо этого я принял его правила игры: сел рядышком на скамью, неторопливо вытер лицо бумажной салфеткой, выкинул её за соседний забор, положил руки на колени и стал рассматривать двор – колодец, бассейн с водой и раскидистую шелковицу с разложенным под ней полотном для сбора упавших плодов. Молчание – золото.
– Хороший урожай в этом году, – минут через десять сказал Халим-Хан, когда убедился, что я не собираюсь заводить разговор. Спешить мне было действительно некуда.
– Тутовник? – спросил я.
– Да. Старуха чуть ли не каждый день варит варенье, а ему всё мало. Вы не хотите взять немного с собой?
Я на всякий случай посидел молча ещё минут пять.
– В самолёт не пропустят. Разве что по дороге съем.
Мы дружелюбно помолчали.
– Надеюсь, вы не привезли её с собой? – наконец-то перешёл к главному хранитель древностей.
– Кого?
– Золотую Книгу.
– Я не знаю, где она.
– Чаю?
– С удовольствием.
Халим-Хан отчего-то вздохнул и медленно удалился в дом, откуда вернулся через минуту и в молчании сел обратно. Через несколько мгновений из того же дома вышла очаровательная девушка в чёрном платке и, опустившись перед нами на колени, протянула нам с поклоном две чашки чая на блюдцах. Чай, как и в Индии, был густо разбавлен молоком, так что пить его, конечно, было нельзя.
– Спасибо, Зорга, – сказал старик, и служанка удалилась.
Мы ещё некоторое время провели в созерцании двери, за которой исчезла Зорга, пока Халим-Хан поглощал свой напиток, и я, привыкший к московскому ритму жизни, начинал уже терять терпение. С трудом подавив желание вылить содержимое своей чашки на лысую голову хранителя музея, я из вежливости отпил глоток и задал вопрос:
– Кто вам звонил из Исламабада? Полиция?
