— Я поняла, почему вы меня не спрашивали, — подойдя к нему, сказала Майка.
— Мы не спрашивали, потому что забыли о твоих человеческих правах. Ты права, а мы, — Никифор почесал лысину. — А мы исправимся. Когда-нибудь. Надеюсь, с твоей, Майя Яшина, помощью. Итак, я готов узнать твое решение и обещаю, что приму близко к сердцу любое.
Никифор смотрел на десятилетнюю школьницу так, словно от ее слова зависела его дальнейшая жизнь.
Девочка собрала в кулак всю выдержку, чтобы не потеряться в новой для себя роли.
— Вы не спрашивали, потому что у меня, в общем-то, нет выбора. Я согласна, — выдохнула Майка. Она хотела говорить твердо, но голос дрогнул. — Я принимаю ваше предложение.
Из невидимых щелей письменного стола вдруг полезла белая пена. За спиной девочки грохнула дверь — явившись без всякого приглашения, «Показуха» засияла радостными лицами, болтавшими поздравительные слова на разных языках. Из тарабарщины девочка выудила только: «Для нас высокая честь!», «Будем!», «Явление!»…
Волшебный экран показывал ликующих людей, воздушные шарики, рвущиеся в небо и плещущиеся на ветру разноцветные флаги.
«Показуха» обещала праздник.
Никифор махнул рукой, словно отгоняя пчелиный рой. Пена на столе вмиг растаяла, дверная половинка послушно вернулась на прежнее место.
Всё стихло.
— Молодец, корявка! — срывающимся голосом произнес Никифор. — Я рад, я так рад, у меня нет слов! — он вытащил из кармана платок и громко в него высморкался. И даже этот звук вышел парадно-торжественным. — Выбор есть всегда, корявка, — сказал он, отдышавшись. — Но выбор не всегда ясен. Легко выбирать между добром и злом, между белым и черным, между светом и тенью. А ты попробуй выбрать между серым и жемчужным, между глупым умником и умным дураком, между «почти» и «не совсем»…
— Разве тут есть из чего выбирать?
— Поначалу разница между черным и белым не больше серой песчинки. Но дороги расходятся. Одни выбирают одно, другие — другое, одним налево, другим — направо, кто-то идет высоко наверх, кто-то — глубоко вниз. А есть и те, кто выбирает уж совсем особый путь. Они следуют вниз по лестнице, ведущей вверх.
Никифор подал Майке руку.
— Она была уверена,
Что золото — блестит.
Стремянку прикупила в небеса.
Теперь она проверена:
Когда все в мире спит,
Знать время наступило — в чудеса… —
пел Никифор, уводя девочку к новым открытиям.
И вновь послышались звуки горна: короткий и длинный, короткий и длинный. Девочка расслышала в них и печаль, и обещание:
— Ай-да, ай-да…
Детина-мальчик-Васенька на свой лад прощался с Майкой:
«Все будет хорошо», — убеждала себя школьница, но все равно волновалась.
Она предвидела.
На первом этаже «Детского мира» было пустынно. Никого. Будто самое нужное уже сделано и теперь все готовятся к чему-то интересному в другом месте.
— Подождите! А жужики? — Майка остановилась возле закрытого окошечка гардероба. — Вы отдать обещали!
— Зачем они тебе? — спросил Никифор. — Что им с тобой делать? Пусть побудут в Гохране. Хорошо, не дует нигде… — он вопросительно поглядел на Майку.
Она представила себе короб, в котором томятся Мойсла и Ратла. Яркие, пушистые сидят они там, в тесноте, темноте и может даже в обиде…
— Мы только подружились, — забормотала она, — а теперь, выходит, я должна бросить их на произвол судьбы, как последняя негодяйка? В коробке они не останутся. Я не разрешаю.
Последние слова получились у нее громкими — вырвавшись наружу, они даже воздух заставили вздрогнуть. Точнее, Майка сказать не могла, потому что в тот же миг гардеробное окошечко открылось и выплюнуло к ногам два предмета.
Мойсла и Ратла.
— В парке Чаир распускаются розы, — ритмично прыгая, нежным мужским тенором запел синий Мойсла, пока Ратла-апельсин, покачиваясь, топорщил ему в унисон свою яркую шкурку.
— Ловит музыкальные волны, — сказал Никифор. — Имитация речевых навыков.
— А Ратла? Он ничего не ловит? — спросила Майка.
Никифор пощелкал языком. Оранжевый жужик послушно подскочил к его ноге, растопорщился в ежа и — не произнес ни слова.
Директор развел руками:
— Доносчик рассчитан на одноразовое использование. Речевые способности были ограниченно-лицензионными, а теперь программа закончилась.
— Хоть поверьте, хоть проверьте, тра-ла-ла, — запел прыгучий Мойсла девчачьим голосом.
— А возьмите другую программу, неограниченную, — предложила Никифору Майка.
Тот посуровел:
— Пункт третий, статья девятнадцатая «О мерах по борьбе с хитрованцами». Главный Распорядок Совета запрещает пользоваться продуктами, сотворенными без лицензии. Подлежит неукоснительному выполнению.
— Он правильный? — осторожно уточнила Майка.
— Распорядок — верный, потому что защищает от непредсказуемых влияний. Ты же не хочешь, чтобы апельсин стал кусаться, а синяя груша запела неприличные песни?
Майка не хотела, но за жужиков все равно было обидно.
— Так не бывает, — сказала она.
— А как же по-твоему бывает?
— Наоборот бывает. Маленькие вначале молчат, а потом обучаются говорить. Да вы сами посмотрите на него, — Майка указала на поникшего Ратлу. — Он же может, я вижу, ему надо только помочь. Самую чуточку. Вы разве не видите?
— Ты видишь? — Никифор задумался, а воздух вокруг него начал темнеть, по костюму змейкой забегали огоньки — от руки к руке, от носков ботинок до самой лысой маковки. — Интересно, интересно, — забормотал он, теперь похожий на страшилу из фильма про живых мертвецов.
Никифор поманил оранжевого жужика — Ратла послушно скакнул ему в ладонь. Погладив доносчика по шерстке, директор стал перекидывать его с руки на руку, будто собираясь вылепить из него котлету. Жужик побледнел: его шерстка оделась корочкой, которая потемнела, словно от жара, а затем покрылась мелкими трещинками.
— Пых, — Никифор дунул, корочка распалась в пыль, а Ратла шлепнулся на пол, размазавшись в лепешку.
Майка затаила дыхание.
Кучка зашевелилась, запузырилась, зацвела ярко-оранжевым — и вот уже Ратла, как ни в чем ни бывало, снова покатился по полу. Живой, невредимый и даже лучше прежнего.
— Так нельзя поступать, — тонким голосом произнес он. — Мы только подружились, а теперь, выходит, я должна бросить их на произвол судьбы, как последняя негодяйка?
Майка покраснела: она узнала свой голос. Какой он оказывается у нее тонкий и писклявый…
— Вот, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — удивленно воскликнул Никифор. — А дружок-то твой, теперь телепат.
— Теле… что? — переспросила Майка.
— Умеет читать мысли. Наверное, следы эмоциональной бури.
— Принять к сведению, Лысикову задание, может, на поток поставим, — проговорил Ратла начальственным голосом.
— Брысь, — сказал Никифор.
Жужик испуганно отскочил, присоединившись к своему синему братцу, который, устав петь и прыгать, следил за чудесами в тени Майкиной туфли.
— Не было печали, — недовольно пробурчал провожатый, распахивая дверь.
Прочь из «Детского мира».
— У любви, как у пташки крылья, — залился соловьем Мойсла.
— Ой, что будет, что будет, — запричитал Ратла тонким голосом.
Небо наливалось красками, а воздух становился плотным, упругим и неуступчивым.
Майка шагала изо всех сил, но ей казалось, что кто-то большой и сильный с трудом проталкивает мимо нее потяжелевшие, набухшие окрестности. Слева, по другую сторону пустынной проезжей части, тяжко волоклись невысокие деревянные дома. Справа медленно наливался углами громоздкий бассейн — когда-то в нем плавали мальчишки, девчонки, а также их родители, но к маю 1995 года в этом горбатом здании поселилась контора с трехбуквенным названием, которого Майка так и не запомнила.
Майка тащилась с горы, а «Детский мир» за ее спиной удалялся чуть не со скрипом. Майка шла все ниже и ниже, а дом впереди, до соли в глазах похожий на ее собственный, вырастал возмутительно неторопливо.
Все ниже и ниже.
Вот уж и в ушах от густоты стало потрескивать, а дыхание перехватывало. Что-то подобное Майка вновь ощутила через 11 лет, совершая восхождение в горы.
Разве не странно? Майка спускалась, а сама испытывала тяготы альпиниста, который бредет к вершинам сквозь тучи, сквозь облака, сквозь плотные небесные струи…
— Умпа-умпа-умпа… — Никифор напевал что-то, махал руками, а на шее его попыхивал красный галстук.
Подпрыгивая рядом с Майкой, Мойсла пел какой-то бравурный марш на иностранном языке, а Ратла катился следом, на безопасном от людей отдалении. Обнаружив способности к мыслечтению, апельсиновый жужик все время хулигански демонстрировал свои новые таланты, почти дословно приводя самые разные думы — о том, например, что Майка все время куда-то идет, что-то смотрит, а надо бы, может, встать, собрать все чудеса в кучку и разложить их по полочкам…
