Ознакомительная версия.
— Из одной тарелки?
— Ага.
Я подоткнул под себя одеяло, чуть приподнялся и облокотился на подушку, Аня села и уперлась спиной мне в колено.
Мы сидели и ели. Мне казалось, ничего вкусней в жизни я не ел.
— Никогда не думал, что в общежитиях может быть так хорошо, — сказал я. — Кажется, что мы остались одни.
— Ага. Одни на всем белом свете. Как в каком-то фантастическом рассказе.
Я чувствовал приятную тяжесть тела Ани. Она подцепила вилкой кусок котлеты и протянула мне. Я съел и в свою очередь зачерпнул порцию картошки своей вилкой — она открыла рот и проглотила.
— И так же, как в твоем стихотворении, — сказал я. — Кстати, хотел спросить, а почему оно называется "В середине дождя"? Это же неправильно. Правильней — "во время дождя".
— Вот. Знала, что спросишь.
Она отложила вилку.
— Да, грамматически это неверно. Но я хотела показать дождь, как что-то, что имеет не только временные, но и пространственные границы. Так же на самом деле и происходит. Дождь ведь идет только на ограниченном участке. Он ограничен определенным пространством.
— Да. Обычно это заметно, когда едешь на поезде
— Именно. В середине дождя — это значит посередине пространства дождя. В эпицентре.
Аня призадумалась и сказала:
— Наша жизнь тоже скорее ограничена не временем, а пространством. Кто знает, что находится за ее границами.
— За границами жизни?
Аня кивнула.
— В раю дождя нет, — сказал я.
— Да. В раю дождя нет.
Мы замолчали. Duran Duran продолжали петь об "идеальном дне". Шорох дождя гармонично вписывался в мелодию песни — казалось, музыканты дают живой концерт. Где-нибудь в стране вечных ливней.
Аня встала, налила себе и мне чай с лимоном и села обратно, опершись на мое колено. Пила Аня маленькими глотками, держала чашку обеими руками. Ноги подобрала под себя. Локон волос всё спадал на щеку. Мне хотелось до него дотронуться.
Лампочка бра вдруг резко вспыхнула — и свет погас. В комнате остался гореть лишь тусклый свет монитора. Сквозь задернутую занавесь темнел серый день.
— Перегорела… — шепотом сказала Аня. — Всю ночь горела и перегорела.
Она поставила чашку на табуретку. К своей чашке я не притронулся.
— Ты будешь пить чай? — спросила она.
Так же шепотом. Я покачал головой. Аня подняла руки, убрала заколку. Волосы рассыпались по плечам. Сняла блузку, повернулась ко мне. Склонилась — мы долго, протяжно целовались.
— Ты не боишься тоже заболеть? — спросил я.
Волосы ниспадали мне на щеку. Ее глаза были близко.
— Ни капельки… — прошептала Аня.
* * *
Мы медленно шли по платформе, освещенной белым светом фонарей, вдоль длинных поездов, мимо спешащих людей. Дождь кончился, оставив после себя в воздухе влажные тени. Эти невидимые тени повисли над землей, словно призраки. Они пахли прохладой, асфальтом и вечерним туманом.
До отхода поезда было еще двадцать минут. Мы стояли у дверей вагона, как тогда, в Москве. Только уезжал теперь я.
Я держал Анины руки. Мне казалось, она мерзнет, мерзнут ее ладони. Я дышал еще простуженным дыханием на ее пальцы, стараясь согреть. Она не мерзла, но мне хотелось ее согреть. А еще я говорил. Очень много говорил. И таких слов я не говорил еще никому.
— Ты знаешь, я сейчас счастлив. Счастлив как никогда. И счастлив из-за тебя. Мне никогда не было так хорошо, как сейчас. Я не хочу уезжать. А когда я буду ехать в поезде — я буду думать о тебе. Я буду думать о тебе завтра. И послезавтра. Я буду думать о тебе все время. Ты мне очень дорога, Анюта. Очень дорога. Ты мне нужна. Понимаешь? Нужна!
Она в ответ только молча улыбалась. Улыбались ее глаза. Те глаза, которые никогда раньше не улыбались. Когда я целовал ее, она их закрыла. Ей было хорошо — я это чувствовал. Я ее чувствовал как себя самого.
* * *
Это были счастливые семь дней. Аня приехала ко мне на новогодние каникулы в начале января. Мы жили вдвоем — родители уехали к родственникам и не беспокоили меня даже звонками. Это было похоже на жизнь на необитаемом острове.
Мы просыпались в двенадцатом часу, будили друг друга поцелуями, толкались в ванной, чистя зубы одновременно. Ходили в кино и музеи, бродили по шумным улицам и тихим заснеженным переулкам. Мы возвращались домой заполночь, смотрели телевизор, пили чай с пряниками. Лежа под одним одеялом, обнимали друг друга, грели друг друга, занимались любовью.
Это была счастливая неделя.
* * *
На второй день Аня пожелала сходить в Третьяковскую галерею. Посетителей в новогодние каникулы было много. Иностранные гости, с предсказуемым восхищением рассматривающие полотна русских художников. Непоседливые школьники, постоянно норовящие ускользнуть из поля зрения классного руководителя. Интеллигентные пенсионерки, молча и благостно бродящие по залам.
Аня долго и с удовольствием смотрела полотна, иногда что-то комментировала. Я шел рядом, держа ее за руку. Но большого интереса художественные картины у меня не вызывали. Мне всегда было интересней картины писать, чем разглядывать.
— У тебя есть любимые художники? — спросила Аня позже.
Мы стояли в зале, где висели картины Карла Брюллова. Она смотрела на "Всадницу".
— В детстве, когда рисовал, очень нравился Николай Рерих. Его "восточный" период. Индия, Гималаи…
— Опять сплошная природа. — Аня с укором поглядела на меня. — И чем тебе люди не угодили?
Послышалась английская речь: рядом прошла пара иностранцев — муж с женой.
— А меня всегда Брюллов завораживал, — сказала Аня. — У него женщины такими красивыми получаются.
В зале Айвазовского мы пробыли очень долго.
— Очень умиротворяющие полотна, — сказала Аня. — С удовольствием повесила бы какую-нибудь картину себе в комнату. Смотреть и расслабляться.
— Море…
— Самое настоящее. Живое. Сразу вспоминаю родной Архангельск.
В одном из залов столпилась внушительная группа. Экскурсовод, женщина средних лет в коричневой блузке, увлеченно рассказывала историю создания полотна. Это было "Утро в сосновом лесу" Шишкина.
— А, та самая, с конфет, — прошептала Аня. — Как будто детство вернулось.
— Ага.
— Тебе должен нравиться Шишкин. Мастер пейзажей.
— Слишком все просто. Нет тайны.
Дальше располагался зал Василия Верещагина. Аня шла, почти не глядя на картины.
— Военная тематика мне не нравится, — сказала она, остановившись у картины "Апофеоз войны". — Пойдем отсюда. Здесь слишком мрачно.
В зале, где висели картины Исаака Левитана, наоборот, было светло — мы опять попали в уголок тихой природы.
Мы смотрели на картину "После дождя". На нем было изображен Плес — берег реки с промокшими домами, отсыревшими баржами и серым небом.
— Я была в Плесе, — сказала Аня. — Отдыхала в пансионате. Красивый городок.
— Название картины…
— Ага. Так мне нужно назвать свое следующее стихотворение.
Мы перешли в зал, где располагалось грандиозное полотно Иванова "Явление Христа народу". Картину было видно еще издалека. Аня медленно прошла вдоль всего полотна, внимательно осматривая каждую деталь картины.
— Все-таки почему ты перестал рисовать? — спросила она меня чуть позже.
— Просто я не смог быть настоящим художником. Не знаю, как объяснить. Это либо есть, либо тебе этого не дано.
— Я поняла. И я никогда не смогу стать настоящим поэтом.
Некоторое время мы шли молча.
— А ты пробовал писать? — спросила Аня. — Не стихи, нет, а прозу. У тебя замечательный стиль. Это в письмах хорошо видно.
— Не знаю. Надо попробовать.
— Попробуй. Обязательно попробуй. Давно хотела тебе сказать. У тебя определенно есть талант.
— Скажешь тоже.
— Серьезно. Стоит только начать. Как что-нибудь сочинишь, покажи мне. Покажешь?
— Хорошо. Покажу. Уговорила.
Мы остановились у картин Игоря Грабаря. В зале блистала "Февральская лазурь".
— Красота! — воскликнула Аня. — Всё. Хочу на улицу. Хочу январскую лазурь.
* * *
Погода в те дни действительно была лазурной. Белые деревья сверкали на утреннем солнце, воздух звенел чистотой. Когда шел снег, светлым становилось все вокруг. По вечерам сквозь сонм снежинок светила праздничная иллюминация на улицах.
Я долго уговаривал Аню пойти на каток. Она сопротивлялась.
— Я боюсь. Не умею кататься, — объясняла она. — Каталась всего раз в жизни.
— А в детстве?
— В детстве у меня были лыжи. Вот на лыжах катаюсь прекрасно.
Но на каток мы все-таки пошли. Оказавшись на Пушкинской площади, мы направились в сад "Эрмитаж".
Она действительно не умела кататься. Аня на льду крепко держалась за меня, боясь сделать даже один шаг. Я безуспешно пытался отцепиться от нее.
Ознакомительная версия.
