— Спи, Дима.
Узлов поправил изголовье, лег на спину.
— У моей Катюши, оказывается, на шее родинка. Ты не видел, Игорек?
— Видел...
— Врешь! — приподнялся Узлов. — Когда ты видел?
— На озере купались...
— Ну и как?
— Обыкновенная родинка.
— Я не о родинке, про Катюшу спрашиваю...
— A-а, красивая деваха. Свадьба-то когда?
— Свадьба? Дело за квартирой...
— Фью, — присвистнул Шахов. — Долго ждать!
— Как раз и не долго. Старик Рыбалко увольняется в запас. Его квартиру мне отдают. Однокомнатная, отдельная. Понял?
— Смотрел?
— А как же. Вдвоем смотрели. Катюше понравилась, что ж больше...
«Что ж больше!» — про себя повторил Шахов, было радостно за Дмитрия, и сейчас, слушая его, он все больше убеждался: не баловство, любит он ее, по-настоящему любит.
— Мне больше и не надо, — продолжал Узлов, — лишь бы ей было хорошо. — Он начал рассказывать, как ходил с Катюшей в кинотеатр, как попался ему «чудной» таксист. — Сердитый, но правильный дядька. Я его все равно найду, уговорю взять деньги. Три рубля не валяются на дороге...
— А у тебя они лишние? — заметил Шахов.
— Он их заработал... Что касается лишних денег, то у взводного их не бывает, Игорек. Ничего, скоро прибавка будет.
— На третью звездочку рассчитываешь?
— Сам же говорил, что представили к «потолку».
Слово «потолок» рассмешило Шахова.
— Чего смеешься! Для взводного звание старший лейтенант — потолок, тянись хоть изо всех сил, потолок не пущает выше подняться...
— По штатной должности другого звания не положено.
— Я и не прошу. Мне двадцать четыре года, все звания впереди — капитан, майор, подполковник, полковник, генерал всех степеней и даже сам маршал. Во какой я счастливый! А ты, Игорек, говоришь: по штату не положено. Все мне положено. Одно только запрещено: быть «тузиком». Однако ж чуть не стал им из-за этого Антея-Малко. Как ты думаешь, понизят его в воинском звании?
— Проступок тяжелый, думаю, что снимут одну звездочку...
— Что-то не верится. Пока суд да дело, Малко вывернется, еще переведут в другую часть с повышением. Иногда такое у нас случается. Вместо того чтобы прямо сказать: не тянешь, не везешь, нет же, начинают звонить во все концы. «Федор Иванович? Привет! Слышал, что у тебя заместитель уходит. Возьми нашего Колышкина. Сократ, Наполеон, Кутузов, маршал Жуков! Трудяга и аккуратист!» Малко мечтал поступить в адъюнктуру. Вон какой крюк задумал: из Подмосковья, где он раньше служил, через Нагорное в Москву. Химик-алхимик! Пусть здесь служит, где упал, там пусть и поднимается. Так я говорю?
У Шахова давно сон прошел, он с интересом слушал Узлова, однако не понимал, почему Дмитрий сегодня так критически настроен. Он вспомнил партийное собрание, на котором обсуждали проступок Малко. Было два предложения — исключить Малко из партии (требовал Савчук) и ограничиться строгим выговором (предлагал Бородин). Узлов голосовал за строгий выговор. Шахов напомнил ему об этом.
— A-а, вон ты о чем! Малко — слепой карьерист. Есть зрячие, а есть слепые карьеристы. К зрячему надо быть более беспощадным, потому как этот тип законченный. Слепой карьерист не видит настоящей жизни. Его испортили разные случайности, дурное он берет за пример и прет, как слепая лошадь. Почему я сказал, что Малко выкрутится? Да потому, вижу — человек взялся за ум. Вот мы с тобой сейчас байками перебрасываемся, а он, даю слово, делом занимается. A-а, идея: пошли к нему, посмотришь.
Шахов согласился.
Круглая луна, похожая на надраенный серебряный рубль, заливала лес бледно-синим светом. Было очень тихо. Слышались мягкие шаги часового у пусковой установки. Проходя мимо солдатской палатки, Узлов вдруг придержал Шахова:
— Послушай, Игорек, Цыганок говорит...
Костя рассказывал:
— ...Звонит этот самый генерал оператору ефрейтору Воробью. «Воробей, ты что делаешь?» Воробей отвечает: «Пылинку смахнул с боевой кнопки, товарищ генерал». — «Пылинку! — кричит генерал. — А где эфтое государство? Куда исчезла эфтая страна?» — Цыганок захохотал. Смех его оборвал сержант Добрыйдень:
— Эй, там, на полубаке, глаза... за-а-крыть! Отбой!..
В палатке Малко горел свет. На походном раздвижном столике лежал карандашный набросок схемы пульта управления, на отдельном листке бумаги написан столбик цифр, перечерченный красным карандашом. Старший лейтенант спал, подложив руки под голову. Видимо, он уснул совсем недавно, потому что проснулся тут же, как только офицеры вошли в палатку.
— Виктор, докладывай, что получилось? — Малко потянулся, раскрыл глаза и заулыбался: — Фу-ты, где же мой оператор? — Он поднялся, заправил сорочку в брюки, продолжал: — Я его поднаторивал в решении задач. Соображает. — И, выйдя из палатки, крикнул: — Рядовой Гросулов!
— Понятно, — многозначительно сказал Узлов. — Работает.
— Ладно, пусть отдыхает, — возвратясь, сказал Малко. Он изорвал чертежик на мелкие куски, поджег зажигалкой, пепел втоптал в землю. Потом порылся в чемодане, поставил на столик пакет с яблоками:
— Угощайтесь, родители прислали.
В кармане Малко затрещал будильник. Он вытащил его, воскликнул:
— Детское время. — И, заведя часы, с грустью покачал кудрявой головой: — Теперь с меня спрос особый. Звонок, я тут же подхватываюсь: надо что-то сделать. Весь день рассчитан на минуты.
Возвратился Виктор.
— Где вы были? — спросил Малко и сунул будильник в карман.
— Отец вызывал.
— Генерал приехал? — заторопился Малко, кинулся за гимнастеркой.
Узлов отложил в сторону недоеденное яблоко.
Виктор сказал:
— И маршал приехал.
— Что? — Малко надел ремень, суетясь, начал убирать яблоки. Потом обратился к Шахову: — Что будем делать?
Шахов поднялся, потрогал очки, сказал:
— А в моей палатке комар поселился. Нет ли у тебя, Михаил Савельевич, бензинчика? У меня есть вата, смочу бензином и на ухо себе положу.
— Зачем на ухо? — хохотал Узлов. — Ты поймай этого разбойника и в нос ему пять капель впусти, но не больше, иначе он не сдохнет: действует только определенная дозировка, чуть переборщишь, комар оживет. Пошли, я тебе помогу, несчастный, с комаром не справится! — Они, весело переговариваясь и смеясь, скрылись в лесной темноте.
IX— Черт-те что! — развел руками Малко. — Маршал приехал, а они о комаре анекдотики рассказывают! Виктор, ты слышишь?.. Небось вся часть поднята на ноги. Шутка ли! — Он выскочил из палатки, прислушался. Тишина, лес как будто вымер — ни единого шороха. Потом хохотнул Узлов. Отозвался Шахов: «За хвост его лови, поймал?»
«Черт-те что! — снова возмутился Малко, теперь уже в адрес оператора. — Разыграл меня генеральский сынок». Настроение что-то делать пропало. Он бросил на столик фуражку, притих, тупо глядя себе под ноги.
— Они чай пьют, — сказал Виктор, вычерчивая на спичечном коробке нотный знак.
Малко вздрогнул:
— Кто?
— Маршал со своим адъютантом...
— Министр?
— Маршал ракетных войск Талубаев.
— Талубаев?! Иван Алексеевич?
— Будто Иван Алексеевич...
— И отец твой там?
— Он с Громовым уехал в городок.
Малко схватил фуражку:
— Разыгрываешь или правду говоришь?
— Что вы, товарищ старший лейтенант, разве можно обманывать. Один раз я тогда, помните, скрыл самоволку, до сих пор муторно на душе, будто лягушку проглотил, холодит всю грудь...
— Ну ладно, ладно, у меня тоже холодит: вины-то моей больше, чем твоей. Хотелось как лучше, а получилось... сам понимаешь, дико!
В кармане зазвенел будильник. Он выхватил его, сжал так, что будильник затрещал, что-то в нем хрустнуло, сломалось. Малко швырнул его в заросли. Погодя немного сказал:
— Талубаев командовал армией на фронте, мой отец служил под его началом интендантом армии. Все время отец талдычил мне: ты, сынок, только пробейся в ракетные войска, потом Иван Алексеевич откроет тебе путь в инженерную академию на кафедру... Кажется, я перестарался... Иди, Виктор, спать, завтра у нас серьезный экзамен. Удивительное дело, приехал маршал, а в части тишина. Или уже начальство перестали уважать? Ну, иди, иди. Я тоже, наверное, комара придавлю.
С минуту он стоял в раздумье, затем почистил сапоги, достал из чемодана зеркальце, осмотрелся, смочил одеколоном волосы, вздохнул:
— Рискну... Товарищ маршал ракетных войск, старший лейтенант Малко, Михаил Савельевич! — отрепетировал Малко доклад маршалу.
«Вспомнит ли он отца?» — подходя к палатке, задал он себе вопрос. Охватила робость. «Талубаева никогда не видел в глаза, вдруг он такой же крутой, как генерал Гросулов, поднимется и покажет на дверь: «Разве вы не знаете порядка обращения к старшим? Кру-гом». Но тишина, безмятежная, добрая тишина как бы подсказывала: «Разве не чувствуешь, иди!» Он присел на пенек. Пахло грибами. Редкий дождик падал на листья, дремотно шелестел. «Расскажу, как служил раньше... Москва рядом, ресторанчики, девушки. Потом — глядь: тридцать лет. Боже великий! Что я делаю... Никакого прогресса! Пятый год старший лейтенант. Попросился в адъюнктуру, дали отбой. И кто дал! Командир части, отец лучшего моего друга. Свинство! И мой предок сказал: свинство, по знакомству не такие дела утрясаются. Попал в Нагорное. Добровольно за тысячи километров уехал от Москвы. Нахватал общественных поручений! Активист номер один!.. В состав партийного бюро избрали. А жизнь, будничная повседневность делала свое: методически, аккуратненько снимала с меня красивые нашлепки, слой за слоем, представила наконец перед очами сослуживцев голеньким. «A-а, вон ты что есть!..» Ему почудилось, что его мысли кто-то подслушивает. Он поднялся. Часовой, стоявший у маршальской палатки, прошел к машине. Малко пригнулся, бесшумно проскользнул в тамбур, освещенный электрической лампочкой. Успокоился, отодвинул брезентовую штору...
