Здесь, в сиятельной близости, царили иные законы: и все, и ничего. Одновременно.
Майке показалось вдруг, что зал умножился. Стал еще более ярким, выпуклым, цветным и четким. Даже Изумрудный лес, виденный в недалеком прошлом, уступал внезапно открывшейся картине в блеске, глубине и невероятной жизненности.
Сидя на янтарном троне, Майка поняла главное: ей выпало стать героиней бала в квадрате — «Бала²» — на котором гости присутствовали целиком и полностью, всеми силами ума, души и сердца. Они были на балу, а не казались бывшими.
На своем месте.
Девочка училась видеть реальную реальность.
Оттуда-то со стороны до Майки донесся слабый скрип. Из дверцы рядом с лестницей выбралась кенгуровая тетя. Переждав в покойной тишине нашествие хитрованцев, тетя Сима угодила из символического корабля прямо на волшебный бал.
Принарядиться она, впрочем, не забыла. Ее уши были прикрыты лиловым чепцом с серо-жемчужными длинными лентами. Красоты в тете Симе не было, зато у нее был вкус.
Прислушавшись, Майка разобрала исступленный шепот:
— …Целиком одним куском
Черствость я вкушаю.
Жизнь гудёт особняком,
Я о ней мечтаю…
— Вы танцуете? — к тете Симе подлетел Тонкий.
Кенгуровая тетя встрепенулась. Она распахнула свои чудесные бархатные глаза…
— Она поет, — встряла Савонаролова, вновь хватая Тонкого в охапку и уволакивая его в самую гущу бальной кутерьмы.
Крупная слеза прочертила темную дорожку по длинному носу тети Симы и, повисев немного на самом его кончике, шлепнулась на пол.
Чаша кенгурового терпения переполнилась.
— Напрасно я ждала-звала.
В громаде утреннего бала, —
закричала Сима свою новую сиротскую песню.
Музыка хрипнула и оборвалась. Зал затих.
— …Ай, никому я не мила.
Зазря чепец я надевала…
Мордочка тети Симы тряслась, а длинные острые ленты ее головного убора танцевали на белоснежной груди танец с саблями.
— …И там была, и тут искала,
Была сама себе мала.
Я испытаний не держала,
Не я от счастья плакала… —
рвала душу кенгуровая тетя.
Невидимый оркестр стал потихоньку наигрывать ласковую мелодию. Стены зала украсились жемчужной серостью, сгущались прихотливые фигуры — Майке виделась то шапочка с венцом, то карета с лошадьми, то бальная туфелька с крылышками, а еще раз — калоша, похожая на лапоть. Майка моргнула — неуместное видение исчезло.
Толстый с шумом высморкался в большой носовой платок. Софья Львовна опечалилась. Сладкий Гифт закаменел в изваяние. Обдуван скрючился.
Бедная Сима разводила мелодекламацию:
— …Нет, мне призванье не обещано.
А знать — напрасно буду ждать,
Но дивно звать, но сладко тешиться,
Надеждой нежной трепетать…
Истошный крик кенгуровой тети улетел под звездный потолок и обвалился на головы гостей дождем из серебряной пыльцы. Казалось, небеса щедро благодарят тетю Симу за проявленное отчаяние. Одна лишь Майка видела, что знак им подала Алла Пугачева — она легонько щелкнула пальцами, скрывая условленный звук в крылатом рукаве.
Что-то подобное с серебряным дождем и летающими калошами девочка уже видела по телевизору. Строго говоря, было немного чудесного в переливчатых мелких крошках и живых картинках на стене. Но те, кто находился в этот миг в бальном зале, все, вплоть до самой последней тюбетейки, могли сказать лишь одно:
— Чудо!
Самое обыкновенное.
— Бис! Просим! Гол! Подъем! — выкрикивал Кошелкин все знакомые ему восторженные кличи.
— Уникально! Эксклюзив! — щелкал фотоаппаратом Варкуша, сейчас и немедленно решивший сделать Симу новой номерной звездой.
— Уря-а-а, — дружно аплодировали Тонкий и Толстый.
Им вторили и Лизочка, и Обдуван, и Гифт, и Телянчикова — и даже ее змеевидная коса, кажется, тянулась не просто, а по-особенному одобрительно.
Селестин шумно сморкался в свой парик, который он теперь держал в руках, ничуть не стыдясь голой, как коленка, головы.
— Ма-ла-дец! — пробасил мастер Леша.
В его руке возник душистый венок, который он метнул так ловко, что тот очутился на шее тети Симы, не потеряв ни единого листочка.
— Браво! — била в ладоши Савонаролова. Ее шапочка съехала на затылок, а глаза были полны слез.
«Даже в самой неуклюжей кенгуровой тете может прятаться маленький и нежный кенгуренок», — сделала открытие Майка.
Она не меньше других была восхищена тетей Симой.
Да, это был, наверное, самый звездный миг из всех, какие вообще могут выпасть на долю кенгуру.
И этому мигу не хватало лишь самой малости.
Неподдельного полета.
Сима неловко поклонилась и, тяжело переваливаясь с лапы на лапу, отошла к стене. Гости почтительно перед ней расступались. Кенгуровая тетя была слишком чудесной, чтобы стоять у нее на пути.
— Вы спрашивали меня про заветную мечту, — девочка впервые за все время бала посмела обратиться к Приме.
— Нашлась? — раздался полнозвучный вопрос.
— Думаю, да.
— Что ж, зови.
Набираясь решимости, Майка мысленно попрощалась со всеми отличными дипломами за просто так, всеми алмазными подвесками за нечеловеческую красоту, со всеми главными обложками знаменитых журналов ради себя одной. Она попрощалась со всемирным благоденствием без труда, общим счастьем задаром и любовью на веки вечные.
«Может быть, до свидания!» — произнесла про себя фантазерка и прежде, чем приступить к задуманному, успела расслышать тихий, едва слышимый, ответ: «Будем ждать».
Оглядев замерших в ожидании гостей, Майя объявила:
— Я хочу, чтобы бедная тетя Сима обрела себя.
Ахи и вздохи разбежались по залу.
— Всего-то? — произнесла Алла Пугачева.
Она усмехнулась, но Майка расслышала в ее голосе похвалу.
— Тут, ты и сама справишься, — сказала Дива. — Раз повесила чудесный жемчуг, изволь соответствовать.
— Как?
— Молча.
Украшение на шее ребенка вновь сделалось весомым. Волшебная жемчужина подсказывала.
— ………………………? — спросила Майка.
— …………
— …!..………… ………!!! — воскликнула Майка.
— …………… — подтвердила жемчужина.
Майка вняла и…
…кенгуровая тетя послушно двинулась к ней и, благоговейно сложив хилые передние лапки, замерла у подножья лестницы.
У четвероклассницы был слишком маленький опыт в исполнении чужих желаний, но она изо всех сил старалась не подавать вида, ведь Сима ей верила.
— Будь собой! — подумала Майка, приложив все мыслимые силы.
И подул ветер — в считанный миг он набрал силу вихря, который приглушил жемчужный шепот. Все ненужное полиняло, стены расступились, отдалив от Майки и Симы многолюдье утреннего бала.
Закружившись в тугое ураганное кольцо, набравшись духу, вихрь сильно толкнул кенгуровую тетю в белую манишку. Голова ее дернулась, чепец слетел, а с мордочки сбежала обиженная гримаса.
Сима застыла, напружинилась и со скрежетом ввинтилась высоко в воздух — в самый центр маленького урагана. Она взмыла, как ракета, а, вернувшись на бальный паркет, побыла на нем лишь самую чуточку. И вновь прыжок, еще выше, еще грациозней, еще воздушней. От прежней тяжести в ней не осталось и следа. Неуклюжая кенгуровая тетя Сима сделалась прекрасно-прыгучей кенгуру.
Луч исчез, а ураган, научив кенгуру летать, вновь переродился в игривый покойный сквозняк.
— Эй, фью, — прошептал он напоследок, отдавая должное тете Симе.
Розовая жемчужина снова сделалась почти невесомой, а кенгуру, известная прежде как Сима, все прыгала и прыгала, добираясь до седьмого неба своего счастья.
Ей больше незачем было петь свои сиротские песни. Для них не осталось места.
С каждым прыжком кенгуру приметы бала возвращались на круги своя: переливчатые стены съезжались, гости наливались жизнью, а воздух в зале наполнялся ожиданием.
Наступил черед Примы.
Дива высилась на на янтарном троне, а лицо её светилось.
Алла Пугачева смотрела вперед. Она будто искала нужную волну, настраивалась, а может беззвучно что-то призывала…
Дива ждала.
Ждала и Майка в своем золотистом креслице.
Ждал и зал в темной глубине зала.
Ожидание сгустило пространство до невозможной плотности. «Пух», — разбежался во все стороны легкий звук. «Тра-та-та», — затрещали вдали невидимые бенгальские огни. Прима тряхнула огненной гривой — в ее волосах заскакали солнечные зайчики.
