– Народ ваш нуждается в пропитании. И даже очень.
– Нуждается, – согласился. – Да откуда ему взяться, пропитанию? На всех не напасешься.
– У нас зато цены снижаются… – вякнули из-за двери.
– Ежегодно…
– На соль, мыло, спички…
– На овсяный кофе…
– Это кто? – спросили.
Правитель переждал, пока утихнут за дверью, скривился, как лимон раскусил:
– Глас народный. Не обращайте внимания.
Сидел на стуле, проговаривал на память:
– "Земледельцы на том острове обрабатывают землю, кормят скот, заготавливают дрова, цыплят выращивают в беспредельном количестве, с изумительным умением…"
– Что мы слышим? – изумился петух. – Это же Томас Мор!
– Он самый. Почитываем перед сном.
– Его-то зачем?
Ухмыльнулся, выказав резцы:
– Движимые сердечными потугами. К изысканию путей неуклонного роста. Дабы сердца подданных были пустыми, а желудки полными – вот путь правления.
Возопили из-за двери – Двурядкин наперегонки с Трехрядкиным:
– Громовержец ты наш...
– Мы и без потребления…
– Только укажи…
– Это кто там гукает? – поинтересовался петух, явно кому-то подражая. – Это недобитые выползни гукают?
Громовержец нацелил на него указательный палец, но выводов пока не сделал. Лишь поморщился:
– Прилипалы. Взяты ко двору в дураки. Ибо полагаются по этикету.
– Умнее у вас нет?
Ответил честно:
– Были умнее. Теперь нет.
Добавил в назидание:
– "Народ мудр настолько, насколько нужно". Лактанций, "Божественные установления". Третий век новой эры.
Помолчал. Откушал котлетку на пару.
– Советников – что дней в году. Жрут жирно. Блудят – кто на ком. Финансовые потоки направляют в свой карман.
Протянул ненавистно:
– На-со-са-лись… Заборами огородились… На Лысой горе…
Вскричал неистово в сторону двери, слюнка вскипела на губе:
– Не вводите меня в ненавидение! В злобствование не вводите, достойные проклятия!..
Вопросил сторожко:
– Между нами… Я вам не снился?
– Нет.
Огорчился:
– И на меня уловитель… Как на тюльку.
Вошел на цыпочках главный референт, подал с поклоном бумагу, на цыпочках вышел.
Правитель проглядел ее, поморщился:
– Не повстречался ли вам юродивый с досадительными листами? Уж больно углядчив.
Прочитал с выражением:
– "Мир одряхлел в изнурении духа, жало совести притупилось.
Дрова сырые, истопники ленивые, вода ледяная: грешники в котлах мерзнут.
Сковороды ржавые, противни горелые, жаровни без днищ: народ в дыры проскакивает.
Смолу спёрли, свинец пропили, железо не завезли: в глотки заливать нечего.
Иголки гнутся, ножи тупятся, вилы ломаются: пойди его проткни.
Отчетность запустили, дела затеряли, приговоры перепутали: одному три геенны подряд, другому – шиш.
Взятки берут. Насильничают. Грабят. Правду сто лет не сыщешь.
Если это и есть адово наказание, чем же оно отличается от земного?.."
4
Передохнул.
Посуровел.
– Этот придурок возомнил, будто один такой прозорливый. Да у меня в загашнике – вагон провидцев, и все заменяемые.
Начертал резолюцию красным карандашом, поперек текста.
– Придется отметить, дабы не усердствовал в своем юродстве. Не юродствовал в своем усердии.
– Как у вас отмечают?
Ответил:
– А по надобности. Применительно к моменту. Бываем порой и милосердны, ежели свирепеть лень. Ибо путь правителя – блистать и угнетать.
Петух принюхался:
– Quelques Fleurs I'Original. Парижский Дом Жана Франсуа Убигана.
Правитель потупился:
– Имеем слабость…
– Вам не пристало стесняться, ибо парфюм полагается по чину. Штрудель, разъясни.
Штрудель разъяснил, ничему уже не удивляясь:
– Quelques Fleurs I'Origina, парфюм летнего дня. Роза, жасмин, сирень, фиалка и орхидея.
– Однако… – восхитился правитель. – Такая осведомленность!
Переменил тему:
– Как там, за углом? Нигде ведь не побывал. Ни разу… – Поглядел в окно, произнес мечтательно: – Наблюдаю за полетом птиц. Аистов-журавлей. Пересекают границы, когда пожелают.
– А нельзя ли, – поинтересовался Штрудель, – и вашим подданным? Наподобие аистов?
– Можно, отчего же нельзя? Наши законы позволяют. У нас такие законы, которые законнее всех законов в мире.
Прилипалы дополнили из-за двери:
– Только они не желают пересекать границы, наши подданные…
– Им и тут хорошо…
– Да и граница у нас на замке…
– А ключ потерян…
– Потерян, потерян, – подтвердил правитель, добродушно улыбаясь. – Никак новый не заведем, всё дела, дела…
Добавил с ухмылкой:
– Сообщение о том‚ что существует Париж, примем на веру. Но чтобы Амстердам с Копенгагеном – это сомнительно. Вражеское радио их называло, но врали, конечно…
Кашлянул в смущении:
– Извините. Привычка проклятая. Глупостей напузырили – выше крыши.
Приник лицом к лицу, глаза расширил до невозможного:
– Но вы поймите. Поймите и меня… Всякому хотению – свое дозволение, ибо отмечено в стародавние годы: "Свобода – это пустота и бездна, а в бездне пребывает дьявол".
Привел поучительный пример:
– Боярин Беклемишев вопросил однажды великого князя: "Почему ты, государь, с нами не советуешься, как встарь было, сам все дела вершишь?" Голову отрубили за высокомыслие.
Заерзал на стуле. Зашевелил лопатками.
– Муравей… Под рубашкой. Не дает покоя…
– Это не муравей, – догадался Штрудель. – Это боязнь ваша.
Поглядел исподлобья. Зашептал, поглядывая на дверь:
– Завистник на завистнике. Изменник на изменнике… Желают низвести с высоты величия. Все они, все!
– Может, и вам? По примеру иных правителей? Отказаться от власти и выращивать на огороде капусту?
– Не исключено. Не ис-клю-чено… Но ведь и там! И там достанут!..
Спросил, стесняясь:
– Как оно у вас? С продлением жизни?
– Живем дольше, – разъяснил Штрудель. – Не всегда лучше.
– То-то и оно.
Доели блинчики с мясом. Котлетки на пару. Тефтельки-фрикадельки.
– Подытожим, – решил правитель. – Наше прошедшее удивительно, настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может себе представить самое смелое воображение.
– Ловлю вас! – вскричал петух. – На плагиате! Это сказано не про ваши времена.
Ухмыльнулся.
– Столько в веках наговорено – только повторяй.
Встал. Поддернул брюки. Ядовит и жесток. Лжив и коварен.
– Поговорили. Расслабились. Чрезвычайно вам благодарен.
– За что же?
– Не вмешивались в естественный исторический процесс. Такое не часто случается.
Приказал:
– В камеру.
Вышел, не попрощавшись.
5
Нары в два этажа.
Параша в углу.
Веселенький рисунок по стенам.
Правила поведения на двери.
"Соблазнительные разговоры, непристойные для слуха выражения, пение, хохот, всякого рода резвости – отнюдь и никому!"
Сиплый с Сохлым расположились за решетчатой дверью, мирно беседовали.
– Выхожу на позицию, веду наблюдение. Первый этаж, окно нараспашку: человек на работе, а они распаляют без одежд-приличий...
Сохлого рассказ обеспокоил. Сохлый выговорил в который уж раз:
– Адресок не дашь?..
Сидели на наре Штрудель с петухом.
Бегал из угла в угол городской юродивый, бился головой о стены, бормотал в отчаянии:
– Мутны мы в разброде-шатаниях. Мутны помыслы наши… Время, значит, не доспело. Мы не доспели…
– У нас не доспеешь, – пригрозил Сиплый. – Тряхнем – опадешь паданцем.
– Или приморозим, – пригрозил Сохлый. – Пока в завязи.
Юродивый приблизился к ним, оглядел каждого:
– Вот вам предвидение, топтуны. Взгляд в будущее, которого не миновать.
Помолчал. Собрался с силами. Проговорил на память последний подметный лист:
"Слушайте меня, изнашивающие этот мир!
Слушайте, приближающие конец времен!
Подступят дни раздора и всеобщего недоверия, станет Сиплый приглядываться к Сохлому, станет Сохлый приглядываться к Сиплому.
Спросит Сиплый у Сохлого:
– Сохлый, а Сохлый! Ты отчего не сиплый?
Спросит Сохлый у Сиплого:
– Сиплый, а Сиплый! Ты отчего не сохлый?
Ответит Сиплый Сохлому:
– Деды мои были сиплыми.
Ответит Сохлый Сиплому:
– Бабки мои были сохлыми.
Посмеется Сиплый над Сохлым:
– Что с того, что бабки твои были сохлыми?
Посмеется Сохлый над Сиплым:
– Что с того, что деды твои были сиплыми?
Решит Сиплый о Сохлом:
– Одни предатели – это сохлые.
Решит Сохлый о Сиплом:
– Одни изменники – эти сиплые.
Гнев Сиплого возгорится на Сохлого.
