Сергей не очень понимал, радоваться ему или злиться. С одной стороны, его поступок поднял волну, и теперь те, кто выпускает вакцину без достаточных клинических испытаний или низкого качества, будут наказаны. И отныне к проблеме вакцинации детей будет приковано самое пристальное внимание, и больше не будет возможности пользоваться беспомощностью родителей и их малышей. Наконец в этой сфере начнут наводить порядок. То есть все то, что он претерпел, он претерпел не напрасно.
Но эта позитивная мысль очень скоро угасла, уступив место совсем другим соображениям, возникшим после очередного допроса у строгого следователя. Сергей спросил, что будет дальше, на что следователь, недоуменно пожав плечами, ответил:
— Дело будет передано в суд, а там — как суд решит. Но еще не факт, что дело окажется в суде. У меня есть начальство, которое далеко не всегда разделяет мою точку зрения.
— Ну хорошо, — нетерпеливо проговорил Сергей, — а дальше-то что? Вы будете заниматься вопросом применения вакцин, проверки качества препаратов, которые поступают из-за рубежа или изготавливаются у нас? Вы будете принуждать Минздрав издать четкие и конкретные методические указания по процедуре вакцинации? Что вы будете дальше делать?
Следователь посмотрел на него странным взглядом.
— Сергей Михайлович, я глубоко уважаю вашу гражданскую позицию. Скажу больше: я не только уважаю, но и разделяю ее. Поэтому не стану лукавить перед вами. Дальше не будет ничего. Ровным счетом. Более того, этого Лукинова даже не посадят, в том случае, если дело дойдет до судебного разбирательства. Максимум, что ему грозит, это отстранение от должности.
— Но почему? — возмущенно воскликнул Сергей. — Я не понимаю… Почему?!
— Сергей Михайлович, — устало вздохнул следователь, — вы как маленький ребенок, честное слово. Неужели вы думаете, что возбуждение уголовного дела против Лукинова — это результат торжества справедливости?
— Вы хотите сказать…
Лицо следователя, еще мгновение назад усталое и какое-то безнадежное, снова стало собранным и строгим.
— Все, что я хотел сказать, я сказал. Вы неглупый человек, вы должны сами все понять.
На то, чтобы все понять и разложить по полочкам, у Сергея ушло часа два, после чего он пришел к твердому убеждению: уголовное дело против Лукинова — это попытка расправиться с минздравовским чиновником со стороны тех, кто не сумел получить тот самый госзаказ. Эти люди просто-напросто воспользовались ситуацией с Ксюшей Усовой и заключением о причине ее смерти, чтобы удовлетворить собственные интересы. Они кому-то заплатили за то, чтобы материалы о смерти девочки от вакцины превратились в материалы о коррупционном поведении Лукинова. И если первоначально люди, которым покровительствовал Лукинов, заплатили за то, чтобы опорочить заключение эксперта Саблина, обвинив его в том, что акт экспертизы был щедро проплачен, то потом пришли совсем другие люди и заплатили совсем другие деньги, намного большие, для того, чтобы те же самые факты и обстоятельства использовать для мести Лукинову. Все эти уголовные дела, обыски, допросы и прочие прелести не имеют никакого отношения к борьбе за здоровье детей и добросовестное поведение как врачей, так и изготовителей фармпрепаратов. Все это имеет отношение только к деньгам.
К большим деньгам.
К очень большим деньгам, таким, какие Сергею и не снились. Именно об этом говорила ему мать.
* * *
Он впал в злобно-тоскливо-напряженное настроение, грубил коллегам, хамил Лене и Вере Никитичне, вгрызался в работу, как оголодавший бездомный пес вгрызается в случайно попавшую в его зубы кость с остатками мяса. Он понимал, что Лукинов, чиновник из Минздрава, прекрасно осведомлен о том, кто именно явился первопричиной обрушившихся на него неприятностей. И ждал.
Дождался Сергей довольно быстро. Не прошло и двух недель с момента возбуждения уголовного дела против Лукинова, как позвонила Юлия Анисимовна и таким спокойным тоном попросила сына приехать «на полчасика после работы», что у него не оставалось ни малейших сомнений: будет скандал.
Так и вышло. Юлия Анисимовна, обычно умеющая держать себя в руках, дала волю неукротимому казацкому темпераменту, унаследованному от Анисима Трофимовича. И хотя начала она разговор относительно умеренным тоном, очень быстро сорвалась на интонации, выдающие ее кипящее негодование.
— Как ты можешь?! Ты же знаешь, кто такой Лукинов и кем он приходится Бондарям! Бондари — мои друзья, давние друзья, а Лукинов так много сделал для них, организовал их перевод в Москву, устроил на хорошую работу, помог с квартирным вопросом, и до сих пор он их поддерживает и опекает. Ты не забыл, что Бондари — не только мои друзья, но и родители Оли? Ты хоть понимаешь, чем может обернуться твоя никому не нужная эскапада для твоей же любимой женщины? Я тебя предупреждала, я все тебе объяснила, по полочкам разложила, обрисовала дальнейшую картину, но ты все равно сделал по-своему. И я терпела, пока это касалось только меня и папы. Я терпела обыски, унизительные допросы, убирала и мыла дачу и квартиру после нашествия этих уродов в милицейских и прокурорских погонах, отпаивала папу валокордином и обзиданом, оправдывалась перед соседями и краснела перед коллегами, но я терпела и не говорила тебе ни слова упрека, потому что понимала: это МОЯ плата за действия МОЕГО сына, которого Я вырастила и воспитала. Что посеешь, то и пожнешь. Помнишь любимое испанское выражение Нюты, которое она переняла от своего обожаемого поляка-полиглота? Mia tristeza es mia у nada mas. Моя печаль — это моя печаль, и на этом всё. Но когда дело касается уже не только меня, я не могу молчать. О скандале с вакциной знает теперь все педиатрическое сообщество. И о том, что именно мой сын обвиняет врачей в некомпетентности, которую они проявляют при вакцинации детишек, тоже все знают. Ты думаешь, на мне это никак не сказывается? Ты думаешь, меня не дергают, не спрашивают, не упрекают? Каждый считает своим долгом высказать мне свое негодование в связи с тем, что мой сын предает корпоративные интересы. У папы на работе тоже не лучше, его окончательно затерроризировали и те, у кого свои интересы в Минздраве, и те, кто связан с педиатрами. Его вызывали на ковер к высокому руководству и спрашивали: «Уважаемый Михаил Евгеньевич, это у вас в семье так принято — нарушать этику поведения с коллегами? Это вы научили своего сына предавать интересы врачебного сообщества? Значит, вы считаете, что такое поведение — правильно и нормально?» Сережа, твой отец — звезда, светило, он выдающийся ангиохирург, его приглашают оперировать не только в клиники Москвы, но и в Европу. Но он не борец и не интриган, он хирург, он умеет только это. А гавкать на начальство и скалить зубы он не может. И если с ним захотят расправиться, отлучить его от операционной, он не сумеет за себя постоять. Одним словом, мне стыдно за то, что ты сделал. Уважительному отношению к коллегам я учила тебя с самого детства. Разве ты хотя бы раз в жизни слышал от меня о том, что некий врач — плохой, неграмотный и неправильно лечит больных? Оценивать действия другого врача, комментировать их и тем более корректировать — верх неэтичности. Это недопустимо. А ты позволяешь себе…
— С чего ты это взяла? — огрызнулся Сергей. — Я не лезу в лечебный процесс. Я не клиницист. И твой этот Лукинов тоже никого не лечит, так что…
— Сережа, не надо думать, что ты на этом свете самый умный, — жестко проговорила Юлия Анисимовна. — Ты комментировал действия педиатров в своих показаниях, которые давал следователю. Причем ты выражался таким образом, что твои нападки касались не одного конкретного педиатра, а всех огульно. И теперь это всем известно.
Сергей прищурился, глядя на мать.
— Откуда, интересно? Разве протоколы моих допросов опубликованы в прессе? С каких это пор ты стала верить досужим сплетням?
Но чувствовал он себя не очень уверенно. Потому что действительно говорил все это следователю со строгим сосредоточенным лицом. Он совершенно не думал в тот момент ни о врачебной этике, ни о корпоративных интересах, ни об общепринятых принципах поведения с коллегами. Он думал только о том, что есть люди, которые наживаются на здоровье маленьких детей. И хотел положить этому конец. И все-таки… Как мама узнала?
Юлия Анисимовна достаточно хорошо знала своего сына, чтобы поддаться на его простенькую уловку. А уж об аппаратных играх и всевозможных хитрых вариантах коррупционного поведения она знала практически все, ибо круг ее знакомств был настолько обширен, что не было, пожалуй, такой сферы, о какой завкафедрой педиатрии профессор Саблина не имела бы информации. Поэтому объяснение, которое услышал Сергей на свой вопрос, не вызвало у него сомнений.
Потому что есть люди, которые готовы платить деньги за то, чтобы узнать содержание документов в уголовном деле. И, конечно же, есть люди, готовые эти деньги взять. На всех уровнях. Я имею в виду уровень и того, кто платит, и того, кто берет. Если твой следователь показался тебе приличным и честным человеком, это не означает, что все его руководство вплоть до самого верха на него похоже. Кому надо — тот узнал, что именно ты говорил на допросах. И рассказал об этом тому, кому посчитал нужным. Информация разошлась, обросла подробностями и выдумками, несуществующими деталями и не произнесенными тобой словами. С этим теперь уже ничего поделать нельзя. А под ударом оказались мы с папой и Бондари, которые ни в чем не виноваты, но тоже имеют массу проблем из-за того, что под Лукиновым кресло зашаталось. Ты никогда не умел смотреть вперед хотя бы на один шаг. Ты всю жизнь сначала делаешь, потом думаешь, потому что уверен в собственной непогрешимости и в том, что ни при каких условиях не можешь совершить ошибку. Ты хотя бы представляешь себе, что будет, если для Лукинова все обойдется?
