– Томас. – Я не собиралась произнести это громко, но оно как-то сорвалось с моих помертвевших губ.
Она удивилась, как удивляется ребенок, когда ему говорят, что не бывает пасхальных зайчиков.
– Как вы догадались?
– Удачная догадка, – сказала я. – Не так уж много имен начинаются с Т.
– Пожалуй, что и нет. И вы абсолютно правы. Теперь, когда мы знаем имя и фамилию, доктор Хирш просил своего сотрудника попытаться выяснить, что случилось с доктором Энлоу. Он, может быть, даже сможет узнать, есть ли у него какие-то потомки.
– Великолепно, – пробормотала я. Мне очень хотелось сообщить ей, что у Томаса каштановые волосы и сын по имени Вильям, живший с матерью в Нортумберленде. Но я не могла этого сделать. Голова у меня опять закружилась, и я стала ходить по комнате. Мой взгляд задержался на музыкальной шкатулке, и мне снова пришли на память слова Мими, когда она мне ее отдавала:
– Некоторые концы есть на самом деле начала. Если ты не запомнишь ничего, чему я тебя учила, помни это.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – раздался в трубке озабоченный голос.
– Да, все хорошо. Я только что проснулась, поэтому еще не совсем пришла в себя. – Я услышала шуршание шин и думала, что это машина мамы, но тут же вспомнила, что они с Мими сегодня на автобусной экскурсии по Саванне.
– Тиш, я должна идти. Мэтью вернулся сегодня раньше обычного.
Она вздохнула:
– О, я помню, что значит быть новобрачной. У вас не будет много времени для общения, когда появится ребенок. Так что вы правильно делаете, что пользуетесь этим сейчас.
Я не стала сообщать ей, что понятия не имею, почему он явился домой в середине дня или почему портфель Адриенны оказался у берега Данбарского залива четыре года спустя после ее смерти.
– Позвоните мне, когда узнаете еще что-нибудь.
– Конечно. И не забудьте, что следующее собрание археологического общества в четверг. Я заеду за вами в половине седьмого.
– Прекрасно. Тогда и увидимся.
Я отключила телефон, ожидая появления Мэтью. Когда этого не произошло, я подошла к парадной двери и распахнула ее. Он стоял за своей машиной, развязывая веревку, которой была прикреплена к крыше машины маленькая лодка. Она была с плоским дном и квадратным носом, шире, чем каноэ, но примерно такой же длины. Даже в перевернутом виде я могла прочитать написанное красной краской на борту название «Ава».
На лице у него было такое же выражение, как после того, как он просил меня стать его женой, как будто он был всем доволен и ожидал, что и все вокруг довольны. Я не могла примирить этого Мэтью с тем, кто был способен мне лгать, смотреть в лицо и говорить, что он не знает, что случилось с порт-фелем Адриенны.
– Сюрприз! – сказал он, подходя ко мне с распростертыми руками. На нем были его рабочие брюки и застегнутая доверху рубашка, но он был без пиджака и без галстука, и рукава рубашки были завернуты до локтя.
Все, что я готовилась ему сказать – обвинения, вопросы, сомнения, – исчезло, когда я позволила ему заключить себя в объятья, его запах влек меня к нему, как пыльца бабочку. Я ненавидела эту часть себя, часть, лишавшую меня рассудка, когда я была с ним, заставлявшую меня забыть, что мы с ним не одно целое.
– Что это? – спросила я, отступая от него, чтобы прояснить свои мысли.
– Это джонка. Мне нужна такая с тех пор, как моя затонула во время шторма в прошлом году. Я подумал, что раз ты считаешь, что готова к испытанию на воде, она лучше, чем парусная шлюпка. Надо научиться ходить, прежде чем бегать. – Он сунул руки в карманы брюк. – Но я не намерен принуждать тебя к чему-то, чего ты не хочешь делать. Она будет ждать, когда ты будешь готова.
Я смотрела на маленькую лодку, воображая, как я почувствую мерное раскачивание у себя под ногами, увижу над собой звезды в ночном небе и наконец почувствую себя дома. Это было воспоминание о событии, которого я не помнила, но знала, что пережила его.
Хотя я сама сказала, что готова к плаванию, я открыла рот, чтобы по привычке объяснить, что я не люблю воду, а еще больше лодки, что мне нужно спросить его о портфеле Адриенны, но все, что я сказала, было:
– Я не умею плавать.
Он ободряюще улыбнулся и открыл заднюю дверцу машины.
– Не волнуйся. У меня есть спасательные жилеты. – Он достал два оранжевых жилета и бросил их на землю. А потом снова потянулся на заднее сиденье и извлек оттуда крошечную копию двух больших жилетов. – Это для ребенка, когда он подрастет.
Я уставилась на крошечный жилет, внутренний голос напоминал мне, что я сама просила взять меня покататься на лодке, а потом снова подумала о портфеле и всем, что он означал. Я вспомнила, как Мэтью сказал мне вскоре после того, как мы переехали на Сент-Саймонс. «Я не хочу, чтобы между нами были тайны». Я хотела заговорить с ним, дать ему возможность защититься. Но я не была готова к тому, с чем я могла столкнуться, если бы он не смог.
– Они не красные, – сказала я, стараясь внести легкую ноту.
– Нет. Но я искал. Провел почти весь день между приемом пациентов, разыскивая красные жилеты, детские и взрослые. Но их нелегко найти. Надеюсь, что эти подойдут.
– Они чудесные, – сказала я, стараясь примирить происшедшее утром со своим теперешним состоянием. Я поморгала, у меня подступали слезы к глазам. – Все будет хорошо, правда? – Я подошла к нему и зарылась лицом ему в грудь, чтобы он не видел моих глаз.
Он меня не понял.
– Я буду с тобой. Мы будем двигаться медленно, как только ты почувствуешь какую-то неловкость, мы тут же вернемся.
Я не хотела говорить ему, что мои опасения относились вовсе не к воде. Кивнув ему в рубашку, я отстранилась.
– Пошли, пока я не передумала. Давай переоденемся и спустим лодку на воду.
Я выскользнула из его объятий, и мы побежали наверх переодеваться. Я оставила свою одежду на полу, чтобы не дать себе времени на размышления. Мы спустились вниз, держась за руки, но молча. Старые деревянные полы шептали о чем-то у нас под ногами.
Я помогла Мэтью донести «Аву» до пристани и следила за тем, как он спускал ее на воду. Он продолжал спрашивать, не боюсь ли я. Я не боялась и так ему и сказала, не в состоянии объяснить, что я почти онемела, как это случается, когда совершаешь знакомые привычные действия. А я ведь никогда еще не бывала в лодке, никогда даже не хотела приближаться к воде.
Он помог мне надеть жилет, потом закрепил свой, и еще раз убедившись, что со мной все в порядке, помог мне спуститься в лодку и занять одно из двух сидений, прежде чем отвязать нас от пристани.
Я наблюдала, как туча москитов кружилась над пристанью, колеблясь вместе с волнами. Мэтью взялся за весла.
– Ты готова?
Я кивнула:
– Да, конечно. – Я подставила лицо теплому ветерку. Руки я держала на коленях, не чувствуя потребности ухватиться за борта или размахивать ими в воздухе, как умирающая бабочка крыльями. Подо мной двигался целый мир, как рука, качающая колыбель. Я воображала, что если бы я закрыла глаза, я бы почувствовала на лице ночной ветер и услышала крики серой цапли, в то время как моя лодка несла бы меня к нему, ожидавшему меня мужчине. Я открыла глаза, щурясь от яркого полуденного света, стараясь представить себе его лицо.
– О чем ты думаешь?
Я взглянула на своего мужа, мысли мои налетали одна на другую, как два столкнувшихся поезда.
– Я думаю, какое у меня естественное ощущение. Как будто я занималась этим всю жизнь.
Ожидая увидеть облегчение в его глазах, я увидела колебание, неуверенность, чувство, что он уже вел с кем-то такую беседу, но не со мной.
Он отвернулся, сосредоточившись на движении весел сквозь воду, отталкивая лодку от пристани и от дома.
– Я думаю, что мы останемся здесь, где ты по-прежнему можешь ориентироваться, пока ты не освоишься.
Я покачала головой:
– Нет. Я хочу доплыть до Фредерика-Ривер, может быть, еще дальше. Я хочу… – Я остановилась, не помня точно, чего я хотела, но только чувствуя необходимость достичь конца моего пути, где бы он ни был, где кто-то ждет моего возвращения.
Я взглянула на Мэтью с изумлением, желая поделиться с ним только что сделанным мной открытием, но проглотила слова, увидев в его глазах сдержанность, словно он готов был сейчас же повернуть назад.
– Давай доплывем до реки, – сказала я. – Тогда мы увидим, как мы себя чувствуем, и решим, что делать дальше.
Он выпятил подбородок.
– Джонка – она для плавания только по спокойной воде, поэтому нам нельзя плыть дальше реки. Ее нос не рассчитан на то, чтобы разрезать волны, и нам нужно держаться подальше от других судов. Там их может оказаться много.
Я кивнула, не слушая, так как была занята другими – противоречивыми – эмоциями. Страх вернулся, но отступил перед другими ощущениями, словно ожидая своей очереди. Я не знала, было ли это потому, что я находилась на заливе, а не в Атлантике, что береговая линия ограничивалась для меня тростником и крабами, а не дюнами и кричащими чайками. Но мое предчувствие затмило все эмоции, даже страх, и когда я перевела взгляд на широкие плечи Мэтью и его сильные руки, державшие весла, я поняла, что его присутствие помогает мне подавлять страх.
