Глаза ее расширились, словно она хотела охватить взглядом не только меня, но и дождь, и окружающую грязь.
– Ведь так всегда бывает, верно? Они засыпают как гусеницы, а потом просыпаются как бабочки. Это замечательно, да? Скажи Робби, что я привезу ему первую же гусеницу, которую найду весной!
Она снова закашлялась, прижимая платок ко рту, и, помахав мне, вышла под дождь. Но тут же вернулась. Глаза у нее блестели, как будто она затаила какой-то секрет.
– Я бы на твоем месте вернулась домой к мужу, Памела. Каждый раз, когда ты уезжаешь, он наблюдает за твоим отъездом и возвращением. Он болен, но не слеп. – И она выскочила, прежде чем я успела ответить.
Томас пригласил меня зайти в палатку, но я осталась стоять, где стояла, под ограждавшим вход полотнищем.
– Есть новости? – спросила я, догадываясь по выражению его лица, что их не было.
– Мне еще не давали отпуск. Обещаю, что дам вам знать, как только получу разрешение уехать. Поверьте, я понимаю всю остроту вашей нужды.
Я кивнула, опустив глаза на грязный подол моей юбки и на ботинки, чтобы он не видел моих слез.
– Я вам верю. – Я достала из сумки два листа бумаги. – Мы с Робби сочинили для вас еще два куплета. Ему скучно проводить целые дни в постели, и я попросила его мне помочь. Он очень умненький.
Улыбка мелькнула на губах доктора.
– Он очень, очень умный мальчик – очень похож на моего Вильяма. – Взгляд его смягчился. – Но мне нечего дать вам взамен. – Он немного поколебался. – Вот разве что совет…
– Какой же? – Я взглянула на него настороженно.
Он поджал губы, мысленно взвешивая слова.
– Доверяйте своему сердцу и собственным глазам и ушам. Они вас не обманут.
Я смотрела на него, не вполне уверенная, что поняла его.
– Я… постараюсь, Томас.
– Хорошо. А теперь поезжайте домой и посидите у огня, чтобы отогреться, прежде чем вы войдете к своим больным. Им не будет пользы от вас, если вы заболеете.
– Я не могу отдыхать, Томас. Мне легче прикладывать холодные примочки к их головам или менять им белье. Я боюсь того, куда могут забрести мои мысли, если их постоянно чем-то не занимать.
Он взял обе мои руки в свои.
– Я знаю, что значит сильно любить, и понимаю вашу боль.
– Правда? Вы знаете, как дышать одним дыханием, как будто оно исходит из одного тела? Умирать ежеминутно, когда вы в разлуке? Я не думала, что такая любовь часто встречается…
– Нечасто, Памела. Поэтому нам с вами так повезло.
Я улыбнулась, отнимая у него руки.
– Надеюсь, вы правы.
Я простилась с ним и поехала назад, забывая о дожде и думая о гусеницах и бабочках и о любви, длящейся вечно.
Подъехав, я остановилась перед домом и взглянула на окно нашей спальни – Джеффри смотрел на меня. Я помахала ему, но в ответ увидела только опустившуюся занавеску. Пустое окно. И Джеффри там как будто никогда не было.
Глория
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июль 2011
Я разглядывала сад Авы, недоумевая, почему в землю воткнуты колышки, отмечающие дорожку, но больше ничего не сделано. Я подошла ближе, ощущая отсутствие Авы, как человек чувствует отсутствие солнца в зимний день. Ребенком она всегда держалась за меня, бродя за мной из комнаты в комнату, как будто тоже не ощущала тепла вдали от меня. С этого началось мое отвращение к телефону; я всегда боялась, что солнце может скрыться навсегда.
Я задумчиво изучала ее огород с травами, которые она не умела применить на кухне. Но я видела, где должны быть цветы – рядом с кухней, так, чтобы всех, кто заходил на задний двор, приветствовал бы душистый и разноцветный сюрприз. Думала ли об этом Ава? Или хотя бы о том, чтобы посадить там свой любимый страстоцвет?
Первое название цветка, которое Ава произнесла в детстве, было «страстоцвет». Произнести его было гораздо труднее, чем «роза» или «маргаритка», но что бы ни говорила и ни делала Ава, меня не удивляло. Для нее весь мой сад был просто местом, где можно копаться под солнцем в грязи. И лишь страстоцвет был для нее ее личным чудом.
Ее любовь к этому цветку вызывала у меня недоумение, как и ее водобоязнь. Мими говорила, что это все потому, что Ава была маленькой старушкой, и это заметно по ее карим глазам. Но все, что я могла видеть в ее глазах, было мое собственное отражение, и это пугало меня больше всего. Почему маленькая девочка смотрела на мир с вопросами и неуверенностью женщины средних лет?
Какие-то звуки донеслись в этот момент с дорожки, ведущей к заливу. Я еще там не бывала, заранее опасаясь москитов. Сейчас, насквозь мокрые, ко мне приближались Ава и Мэтью. Я сразу поняла, что что-то случилось, поскольку они не прикасались друг к другу. Обычно они были как металл и магнит, поэтому я встревожилась, увидев Аву, значительно опередившую Мэтью. А увидев ее бледное лицо с отсутствующим выражением, я просто испугалась.
Поставив стакан на землю – я пила чай и вышла на улицу со стаканом, – я подбежала к ним.
– Что случилось?
– Ава упала в воду, – сказал Мэтью. – Она и ребенок в порядке, но Ава расстроилась.
Я обмерла. Они двигались как при замедленной киносъемке. Передо мной пронеслись все годы, что я была матерью Авы – я их провела на обочине ее жизни, не понимая ее боязни воды и упорства на футбольном поле. Я была фельдшером на поле сражения, залечивала ее раны и ссадины, не вникая, каким образом они были получены. Теперь, глядя на отсутствующее выражение ее лица, я знала, как я была не права, – так же, как знала, что семя, посеянное в самую плодородную почву, никогда не прорастет без солнечного света.
Я повернулась к Мэтью:
– Что она делала у воды? Разве вы не слышали о ее водобоязни? – Краем глаза я заметила, что Мими вышла из сарая, где она убиралась, и испытала облегчение. Я чувствовала себя неуверенно, но Мими всегда руководила эмоциональной жизнью Авы с точностью хирурга.
– Конечно, я знал… – Мэтью замолчал, осознав: что бы он ни сказал сейчас, это не сможет служить оправданием его поступков в глазах не симпатизирующей ему аудитории.
Я ожидала, что Ава заметит приближение Мими, но нет, она даже не повернула головы.
– Мама.
И я, словно это было у нас заведено, приняла Аву в мои объятья. Она снова стала моим ребенком, и на краткое мгновение мне показалось, что мне дан шанс начать сначала, как будто такое было возможно.
Мэтью остановился рядом.
– Ава, пожалуйста…
Она трепетала в моих объятьях, дыхание ее было судорожным, она была беспомощна, как напугавшаяся малышка.
И не отодвинулась от меня, когда увидела Мэтью.
– Я хочу, чтобы ты уехал, – сказала она ему. – Сейчас же. На несколько дней в квартиру в Саванне. Мне нужно разобраться с моими мыслями, а я не могу сделать это, когда ты рядом. Прошу тебя!
– Нет, Ава. Нам нужно поговорить. И это невозможно, если я буду в Саванне.
– Я не могу. – Она тяжело перевела дыхание. – Я не могу. Не сейчас. – Она покачала головой. – Я должна во всем разобраться. Одна.
Он протянул было руку к ее волосам, но уронил ее.
– Прости. Напрасно я поддался на твои уговоры. Я не должен был позволить тебе сесть в лодку. Это слишком рано.
Ава снова покачала головой:
– Ты знаешь, почему я расстроена. А если не знаешь, нам не о чем сейчас говорить.
Казалось, он был готов спорить, но я знала, что это бесполезно, раз Ава уже приняла решение, и он тоже, наверное, это знал.
– Ладно, – кивнул он. – Но только на несколько дней. Мы должны все это прояснить.
Он поднялся по ступенькам и открыл дверь.
– Мэтью.
Он повернулся к ней, и я отвернулась. В его глазах была такая боль, как будто он пришел на похороны.
– Ты это не отрицал, – сказала она тихо, но полным надежды голосом.
Он долго не отвечал, и Ава, казалось, съежилась, как будто его молчание сделало ее меньше ростом.
– Я не причинил ей боли, – проговорил он наконец.
– Тогда скажи мне, как ее портфель оказался в воде.
Я видела, что она близка к слезам, но она хорошо умела сдерживаться. В этом у нее был большой опыт.
Мэтью крепче сжал дверную ручку.
– Это не так легко, Ава. В жизни все нелегко. – Она расправила плечи. Руки ее легли на небольшую выпуклость живота.
– Любить легко.
Он взглянул на нее так, как будто она его ударила.
– Мы поговорим об этом позже. – Он открыл дверь.
Ава сделала шаг к нему.
– Она как будто старается разлучить нас. Разве ты не понимаешь? Адриенна видела то, что видела я, ведь так? Что она еще видела, когда ты ее гипнотизировал, и чего ты не хочешь, чтобы я узнала? Что она такое обнаружила, что заставило тебя выбросить ее бумаги в залив?
Лицо его ожесточилось, и на мгновение я не узнавала того Мэтью, которого знала. Я думала, что он заспорит с ней, но он только сказал:
– Я люблю тебя, Ава. Этого должно быть достаточно.
Он повернулся и вошел в дом, осторожно закрыв за собой дверь.
Ава долго смотрела ему вслед. Потом повернула ко мне лицо, нежное, как цветок после ливня.
