Дэвид молчал. Следующие слова Джонаса прорезали темноту, словно нож.
— Ладно, — сказал он. — Заключай сделку с Боннером. Но от Дэна придется избавляться тебе.
Он обернулся к водителю:
— Можешь отвезти нас обратно к машине мистера Вулфа, Робер.
— Слушаюсь, мистер Корд.
Джонас снова повернулся к ним.
— Я уже виделся с Невадой, — сказал он. — Он сделает нам эту серию.
— Отлично. Завтра же начнем отбирать сценарии.
— Не нужно. Это мы уже решили. Я предложил взять за основу персонаж из «Ренегата», Макса Сэнда.
— Как это? В конце прошлого фильма он уехал умирать.
Джонас улыбнулся:
— Предположим, что он выжил, сменил имя, обратился к вере. И он проводит остаток жизни, помогая людям, которым не к кому больше обратиться. И он стреляет только в крайних случаях. Неваде понравилось.
Еще бы Неваде не понравилось! Эта идея мгновенно захватывала воображение. За такой сюжет серии ухватился бы любой. Да, у Джонаса действительно есть творческие способности.
Машина остановилась у больницы. Джонас перегнулся через сиденье и открыл дверь.
— Вам выходить, — негромко сказал он.
Встреча была окончена.
* * *
Они стояли возле машины Дэвида, глядя вслед большому черному лимузину. Дэвид открыл дверцу, и Роза подняла на него глаза.
— Это была важная ночь, правда? — спросила она.
Дэвид кивнул:
— Очень.
— Вам не обязательно отвозить меня обратно. Я поймаю такси. Я не обижусь.
Он серьезно посмотрел на нее, потом улыбнулся.
— А не поехать ли нам куда-нибудь выпить?
Мгновение она колебалась.
— У меня домик в Малибу. Это недалеко отсюда. Можем поехать туда, если хотите.
Через пятнадцать минут они уже были у коттеджа.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — сказала Роза, отпирая дверь. — У меня просто не было времени убраться.
Она включила свет, и он прошел за ней в большую гостиную, где почти не было мебели. Диван, несколько мягких стульев, два столика с лампами. Напротив камина было огромное окно с видом на море. Возле нее стоял мольберт с незаконченной картиной. Палитра и халат лежали на полу.
— Что будете пить? — спросила Роза.
— Виски, если есть.
— Садитесь, а я схожу за льдом.
Когда Роза вышла, он подошел к мольберту и взглянул на картину. Это был закат над океаном: ярко-красные, желтые и оранжевые блики плясали на почти черной воде. Услышав позвякивание льда о стекло, он обернулся. Она протянула ему виски.
— Ваша? — спросил он, беря виски.
Она кивнула.
— У меня неважно получается. На пианино я играю тоже не ахти как. Но так я отдыхаю и избавляюсь от досады из-за неудач. Так я компенсирую свою негениальность.
— Гениев очень мало, — ответил Дэвид. — Но я слышал, что вы хороший доктор.
— Может быть. Но недостаточно хороший. То, что вы говорили сегодня, очень верно.
— Что именно?
— Насчет творческих амбиций и способности делать то, чего не может никто другой. Великий врач или хирург тоже должен обладать ими. — Она пожала плечами. — А я — просто хороший работник.
— Вы слишком строго к себе относитесь.
— Нет, — поспешно возразила она. — Я училась у людей, которые были настоящими гениями, так что я знаю, о чем говорю. Мой отец тоже гений в своем роде. Он может создавать из пластика и керамики то, что больше никто не умеет. Зигмунд Фрейд — друг моего отца, Пикассо, с которым я познакомилась во Франции, Джордж Бернард Шоу, который читал лекции, когда я училась в Англии, — все они гении. У них одно качество — способность создавать уникальные произведения. Так что я точно знаю: я — не гений.
Дэвид взглянул на нее.
— Я — тоже. И я тоже был знаком с несколькими гениями. Дядя Берни, который создал компанию, был гением. Он в одиночку делал то, что сейчас делают десять человек. И Джонас Корд — тоже гений в некотором смысле. Только я еще не понял, в какой области. Его способности проявляются в стольких вещах, что даже жалко.
— Я знаю, что вы имеете в виду. Мой отец говорит то же самое.
Он заглянул ей в глаза.
— Печально, правда? Двое негениев стоят у окна и смотрят на океан.
В ее глазах мелькнула усмешка.
— И к тому же на такой большой океан!
— Самый большой! — серьезно проговорил он. — Или так утверждал еще какой-то гений? Так выпьем за это!
Они выпили, и Дэвид снова повернулся к океану.
— Тепло. Наверное, даже купаться можно.
— Думаю, океан не станет возражать, если двое обычных людей искупаются.
— А можно?
Она рассмеялась.
— Конечно! У меня найдутся плавки.
* * *
Дэвид вылез из воды и упал на одеяло. Он задержал дыхание, наблюдая за тем, как она бежит к нему. Она была настолько женственной, что он даже забыл о том, что она врач. Она упала на одеяло рядом с ним и бросила полотенце себе на плечи.
— Какая холодная вода!
Он рассмеялся.
— Чудесная! Когда я был мальчишкой, мы обычно купались в доках Ист-Ривер. Никакого сравнения!
Он раскурил сигарету и протянул ей.
— Стало лучше? — спросила Роза.
Он кивнул и снова рассмеялся.
— То, что доктор прописал!
— Отлично! — сказала она, затянулась и вернула сигарету Дэвиду.
— Знаешь, Роза, — сказал он почти робко, — когда мама велела мне прийти, я страшно не хотел.
— Знаю, — ответила она. — Я тоже. Я была уверена, что ты окажешься настоящим хамом.
Она очутилась в его объятиях; у ее губ был вкус морской соли. Он положил ладонь ей на грудь, под купальник. Ее тело затрепетало, сосок набух, а руки заскользили вниз по его животу. Он медленно спустил с ее плеч купальник и прижался лицом к ее груди. Вдруг она притянула его к себе и прошептала хрипло и требовательно:
— Не будь таким нежным, Дэвид. Я ведь не девочка!
Роза вошла в коттедж и направилась прямо в спальню. Она взглянула на часы: время новостей. Она включила приемник, и голос диктора наполнил комнату:
— Сегодня впервые гордость германской армии Роммель — «Лис Пустыни» — ощутил вкус песка на своих зубах. В самом разгаре пыльной бури Монтгомери оттеснил его к Тобруку. Итальянцы, поддерживающие Роммеля, оказались явно не готовыми встретить массированную атаку и сдались. Сегодня в Лондоне премьер-министр Уинстон Черчилль заявил, что…
Она щелкнула выключателем. Военные новости. Одни военные новости. Сегодня она не желает слышать о войне. Роза повернулась к зеркалу и стала рассматривать свое обнаженное тело. Пока стройное. Но скоро она начнет полнеть и округляться. Она улыбнулась, вспомнив удивление в голосе гинеколога Майера: «Доктор, да ведь вы беременны!»
Она рассмеялась.
— Я так и думала, доктор.
— Но…
— Не надо удивляться, доктор, — сказала она сухо. — Такое случается со многими женщинами.
Но сама она удивилась захлестнувшему ее чувству гордости и счастья. Она не ожидала, что испытает такое. Мысль о ребенке всегда пугала ее. Это был не физический страх. Она боялась, что ребенок помешает ее работе, изменит ее жизнь. Но все оказалось совсем иначе, и она была горда и счастлива.
Накинув на плечи халат, она прошла в ванную и включила воду. Бросив в воду ароматическую соль, она неожиданно чихнула. «Будь здорова!» — сказала она вслух и погладила свой живот.
Роза рассмеялась. Ее ребенок еще только бесформенный комочек, а она уже разговаривает с ним. Роза взглянула в зеркало. Кожа чистая и розовая, глаза сияют. Впервые в жизни она была рада тому, что она — женщина.
Осторожно ступив в ванну, она погрузилась в воду. Времени у нее немного: в семь Дэвид будет звонить из Нью-Йорка. Она хочет услышать его счастливый голос, когда она сообщит ему.
* * *
Дэвид заглянул в бухгалтерскую книгу. Шесть миллионов прибыли за этот год. А в прошлом — два. Цифры доказывают, что он был прав, заключив сделку с Боннером три года назад.
Правда, Боннер получил почти столько же. Но он имел на это право. Почти вся его прибыль — от его собственных больших фильмов, которые он финансировал и ставил сам. Жаль, что Дэвиду не удалось уговорить Джонаса вложить деньги в эти фильмы: ведь Боннер предлагал. Тогда прибыль составила бы десять миллионов.
Но одно сильно тревожило Дэвида. В течение последнего года Корд постепенно сокращал пакет своих акций, по мере того как росла на них цена. Он уже вернул себе вложенный капитал, и при этом у него осталось еще двадцать три процента акций. В такой компании это обычно составляло контрольный пакет. Но кто-то скупал акции. История с дядей Берни повторялась, только теперь в его положении находился Джонас. Однажды к Дэвиду явился некий брокер по фамилии Шеффилд. Поговаривали о том, что он — глава крупного синдиката. Когда он опустился в кресло напротив, Дэвид вопросительно посмотрел на него.
