Родители Фабис пригласили меня и Родриго на ужин. Мы не виделись со дня похорон, хотя немного переписывались по электронной почте. Мы пошли в кабинет отца Фабис, чтобы поговорить наедине. Родриго рассказал, что Хуанита все еще винит меня в смерти Ауры. Но она больше не считает меня убийцей. Хуанита думает, сказал Родриго, что я не смог уберечь Ауру от ее собственной импульсивности. И теперь она ставит мне в вину роковую безответственность.
Я кивнул. Я понимал, что Родриго не хочет обсуждать, правда это или нет. В любом случае, подумал я, нельзя сказать, что я защитил ее. Я определенно этого не сделал. Мать всегда боялась за жизнь дочери и изо всех сил старалась защитить ее от ее же собственной импульсивности. А я? Считал ли я Ауру чересчур импульсивной? Назвал ли я ее импульсивной хотя бы раз?
Хуанита больше не общалась ни с тетушками, ни с Вики. Как написала мне Вики, причиной тому был отказ Хуаниты поддерживать отношения с кем бы то ни было, кто не считал меня виновным в смерти ее дочери, или кто смел предполагать, как выразилась Вики, что я был «любовью всей жизни Ауры». Но Хуанита, думал я, была уверена, что наши отношения — лишь мимолетный эпизод; что-то вроде случайно незапертой двери, через которую убийца проник в дом. Память Хуаниты хранила двадцать лет, проведенных рядом с Аурой, и все эти годы они были центром вселенной друг для друга. Что значат по сравнению с этим наши четыре года? От старого приятеля Ауры, до сих пор работавшего в Национальном университете, я слышал, что Хуанита теперь рассказывает всем, будто Аура — как я понял, скорее, ее дух или призрак — живет в квартире вместе с ней. В этом не было ничего странного. По меньшей мере пару недель я был уверен, что дух Ауры поселился в дереве в конце нашего квартала, и с тех пор, проходя мимо, я не мог избавиться от чувства вины за то, что предал Ауру, не приложил достаточно усилий, чтобы уберечь эту веру, что больше не останавливался поцеловать ствол или просто пошептаться с ним.
Насколько было известно Родриго, Хуанита пока ничего не сделала с прахом Ауры.
Я сказал: если когда-нибудь ему покажется, что наш разговор с Хуанитой может хоть как-то ей помочь, я готов.
Он сказал, что абсолютно уверен: Хуанита не хочет со мной говорить. Но если мне нужно побеседовать с ней, то я могу послать письмо и попросить, предложил он. Он дал мне новый электронный адрес Хуаниты: это было имя Ауры и несколько цифр. У меня тоже был новый имейл: AUFRA и несколько цифр. Как мы похожи, подумал я; в каком-то смысле мы унизительно похожи.
У меня нет нужды говорить с Хуанитой, сказал я. Но если ей это как-то поможет, я напишу, потому что Ауре этого бы хотелось.
Но, случись такой разговор, что я могу сказать? Я не убивал твою дочь. Она не захочет этого слышать. Я убил твою дочь, прости. Я виноват. Ты была права, обвиняя меня. Облегчит ли это ее страдания?
Что я могу сказать тебе, Хуанита, чтобы ты перестала думать обо мне, чтобы избавилась от разрушающего тебя гнева? Если, конечно, ты действительно думаешь обо мне, страдаешь от своего гнева и жаждешь освобождения. Может, это и не так. Некоторым людям просто необходимо кого-нибудь винить, это их способ не сойти с ума, их стимул продолжать жить. И наоборот, Хуанита: могу ли я сказать что-то, что освободило бы меня от постоянных мыслей о тебе, что не позволило бы больше тебе и твоему гневу вставать между мной и Аурой, преследовать меня в моей скорби?
Каждый вечер, ложась спать, я надеюсь, что мне приснится Аура, но часто вместо нее мне снятся кошмары о Хуаните.
За ужином Родриго пустил по кругу свой мобильник с фотографией новой подружки. Блондинка, возможно, крашеная, выглядящая существенно моложе его; на снимке она замотана в покрывало, плечо обнажено. Родриго с торжественным видом жреца наблюдал, как мы передаем друг другу телефон. Повезло ему, подумал я. Именно так и должен жить мужчина после развода. Он отсканировал и загрузил в мобильник несколько детских фотографий Ауры, на следующий день он прислал мне их по электронной почте.
Три лета подряд мы с Аурой в выходные устраивали в нашем дворике барбекю для друзей и членов семьи. Каждый раз мы готовили около сотни бургеров, плюс сосиски, ребрышки и хот-доги для детей. Я делал барбекю, а Аура и Фабис все остальное — салаты и лапшу по-мексикански. Три лета подряд — вполне достаточно, чтобы у нас родилась собственная семейная традиция, думал я. Что ж, этим летом я буду делать барбекю во дворике Фабис, после поминальной службы. Я пригласил Родриго и Катю. На самом деле я попросил Родриго позвать Хуаниту, хотя прекрасно знал, что нет ни единого шанса, что она придет. Он ответил, что в эти дни Леопольдо увезет ее из города.
Во время поминальной службы мы с Фабис и ее матерью сидели позади Родриго, Кати, ее мужа и их троих детей. Маленькая дочка Кати с волосами, завязанными в хвостик, все время удирала от мамы, ползком пробираясь по скамье на колени к Родриго, чтобы подергать его за щеки своими крошечными ручками. Он излучал гордость молодого деда. Муж Кати все время порывался взять ее за руку и втихаря целовал в щеку. Она прекрасно выглядела. Хоть я и редко вижу Катю, подумал я, но с каждой встречей проникаюсь к ней все большей любовью. Она располагала к себе. Все-таки люди меняются, растут над собой, и удачный брак с тем, кто обожает и боготворит тебя, очень этому способствует.
Позапрошлым летом мы с Аурой провели несколько дней с Хайме, Изабель и их детьми в Сан-Агустинильо, на пляже, примыкающем к Масунте. Они вместе с еще одной парой, профессором литературы и его женой, и друзьями из Мадрида сняли несколько бунгало на берегу. Аура училась у этого профессора в Национальном университете. Он был очень кротким и обходительным человеком. Думаю, не было большим секретом, что десять лет назад, когда Аура еще была студенткой, он запал на нее, уж Аура-то об этом знала. Я видел, как он украдкой смотрел на нее застывшим, слегка озадаченным взглядом, и я знал, о чем он думает: «Как сейчас помню». Как-то раз, когда мы молча сидели и слушали прибой, профессор рассказал о своем друге, поэте Мануэле Уласиа, который несколько лет назад утонул где-то у побережья Тихого океана.
В конце пляжа валуны и скалы, выступавшие острой грядой в море, огораживали берег и образовывали у самой его кромки прекрасную мелкую заводь для детских игр.
Но с другой стороны крутого, зазубренного мыса бушевали волны. Именно туда отправился поплавать на следующий день профессор, когда мы услышали его панические крики: на помощь, на помощь! Мы с Хайме, неуклюже вскарабкавшись на скалы, полупрыгнули, полуплюхнулись в воду слишком далеко от профессора, чтобы ему помочь, но Аура запрыгнула на огромный валун, взлетела в воздух и, словно луч, сверкнувший в небе, приземлилась прямо рядом с профессором, обхватила его рукой поперек груди и оттащила в безопасное место. Профессора вряд ли унесло бы в открытый океан, он просто потерял над собой контроль под натиском стихии и пребывал в крайнем смущении после случившегося. Однако это ни капли не умаляло героизма Ауры. Аура спасла мне жизнь, потрясенно бормотал профессор, будто пытаясь не воспринимать произошедшее всерьез, но это плохо ему удавалось. Аура спасла вашу жизнь! — шумели мы. Mi amor, о чем ты думала? Я услышала его крики, сказала она, и среагировала! Импульсивная, да, не успевающая ни задуматься, ни испугаться. Быстрая, импульсивная, бесстрашная женщина-супергерой, совершенно искренне думал я. Моя Аура! Какой прекрасной она будет матерью! Мы всласть поиздевались надо мной и Хайме: профессор бы точно утонул, если бы его спасение зависело только от нас. Я был раздосадован, что через пару часов, после обеда и сиесты, никто уже не хотел обсуждать геройский поступок Ауры, поскольку все сочли более важным пощадить чувства профессора, а вернее, чувства его жены и детей, и забыли об этом случае.
А что, если бы они попали в настоящий водоворот, который утянул бы профессора и Ауру в океан и погубил обоих? Что бы тогда сказали об импульсивности Ауры?
Импульсивность: необузданный вихрь, разрывающий тебя изнутри.
Первоначально мы планировали поехать в Мексику в конце мая или июне, но Аура решила задержаться, чтобы преподавать испанский в ходе летнего семестра в Коламбии. Она снова беспокоилась о своем резюме, дополнительные деньги нам бы тоже пригодились, да и она не спешила возвращаться в Мексику. Но нам нужно было кое-что сделать в квартире в Мехико, поэтому мы решили, что я съезжу туда в начале июня и подготовлю все к нашему приезду. Аура составила список: нужно было найти плотника, чтобы сколотить книжные полки, установить дополнительное освещение, нам требовалось кое-что для кухни, и ей необходим был стол. Я предвкушал, что проведу несколько дней в Мехико совершенно один, как в старые добрые времена. Но после нескольких беспутных вечеров в барах и последующего тяжелого похмелья я чувствовал себя обескураженным. Чего я, собственно, ожидал? Я скучал по Ауре, она скучала по мне. Нам выставят огромный счет за разговоры по мобильному, жаловался я ей в письме. В ответ она написала: для этого мы работаем и получаем зарплату, Франсиско. Я купил ей стол с темно-красной отделкой. Я нашел самого мастеровитого плотника и улетел домой.
