Мы с Аурой и Фабис с ее бойфрендом сняли дом в Масунте, который был достаточно велик, чтобы вместить несколько друзей, которые, как мы надеялись, проведут с нами какое-то время. Сперва подруга Ауры Марьяна собиралась к нам присоединиться. В своей маленькой квартирке Марьяна делала массаж и лечила людей в духе мистической индуистской традиции; в университете она обучалась лаканианскому психоанализу, пока однажды, по ее собственному признанию, не поняла, что она предпочитает не сублимировать эго, а избавиться от него. Мы были в «Пата Негра», когда Марьяна сообщила, что не сможет приехать. Она с трудом сводила концы с концами и не могла позволить себе отпуск. Она сказала, что и вообще не хотела ехать в Масунте, поскольку здесь слишком сильные волны.
Что? Масунте безопасный пляж! Именно так все мы — Аура, я, Фабис и ее бойфренд Хуанка — единодушно ответили Марьяне. Как известно, Масунте расположен в изогнутой бухте, что защищает его от идущих из океана волн, уменьшает их высоту, скорость и силу и делает купание безопасным. Вентанилья и даже Сан-Агустинильо, распахнутые навстречу океану, куда менее предсказуемы. И если ты рискуешь, купаясь в Вентанилье, то что уж говорить о Пуэрто-Эскондидо и следующим за ним Зиполите, который печально известен своими подводными течениями, за что и прозван «Пляжем смерти»: здесь ежегодно тонет множество людей, но, несмотря ни на что, туристы продолжают приезжать, это излюбленное место хиппи, наркоманов, европейских нудистов и им подобных.
Я знаю, что, по сравнению с упомянутыми пляжами, Масунте кажется безопасным, сказала Марьяна. Но все-таки там невозможно спокойно поплавать. Возможно, я старею, но мне не нравится, когда меня сбивают волны и царапает галька, не нравится, когда песок забивается в купальник, в волосы и даже в рот.
Аура сказала, что если забраться подальше, туда, где волны еще не пенятся, то можно спокойно плавать. Аура всегда там плавала. Марьяна сказала, что предпочитает Карибы, особенно Тулум с его спокойным морем и центрами йоги. Да, сказал я, мне тоже нравится Тулум. Нам всем нравится Тулум. Но кто может позволить себе снять пляжный домик в Тулуме на целые две недели? И авиабилеты туда — что из Нью-Йорка, что из Мехико — значительно дороже. Но мы все любили Масунте. Волны здесь действительно были довольно крутыми, но они меня не пугали. Заходя в воду, я никогда не испытывал того дискомфорта в желудке, который ощущал при одной мысли о Пуэрто-Эскондидо. Волны в Масунте казались почти такими же, как в Веллфлите на Кейп-Коде, где еще подростком я учился бодисерфингу.
Выбирая отель поприличнее, во время первых поездок на это побережье мы с Аурой останавливались в Пуэрто-Эскондидо, но каждое утро на маршрутке доезжали до пляжа в Масунте — дорога занимала около сорока пяти минут, — а вечером возвращались на такси. В Пуэрто-Эскондидо, за несколько лет до знакомства с Аурой, я встречал новое тысячелетие в компании Хайме и Изабель; когда мы приехали, люди судачили о предательской волне, накануне бросившей трех серферов на скалы в дальнем конце пляжа, никто не выжил. В первое утро после купания я пошел позавтракать в кафе на берегу, где наткнулся на официанта — потрепанного итальянца, — рассказавшего, что его последняя встреча с океаном закончилась кровотечением из ушей. А Изабель вспомнила, что один из ее школьных учителей проводил здесь отпуск: как-то поздно вечером он прогуливался вдоль берега и необычайно мощная волна накрыла его и утащила в океан, учитель утонул. Ночью я лежал в номере, прислушивался к шуму волн, и мне мерещился звук перемалываемых ими костей. Только четыре года спустя я снова зашел в воду в Пуэрто-Эскондидо: мы с Аурой брали уроки серфинга во время трехдневных каникул. Тогда я сделал ей предложение. В ту секунду, когда я, лежа на доске, пытался встать на колени, волна налетела на меня, опрокинула и оглушила. Моя голова с неимоверной силой ударилась о песчаное дно, по позвоночнику пробежали мурашки; потрясенный и шатающийся, я выбрался на берег и сел. Инструктор смеялся. Он сказал, что Аура управляется с серфом куда лучше, чем я. Она растянулась на доске, крепко вцепившись в нее руками, инструктор катал ее по воде, словно малыша на санках, а потом с размаху подтолкнул на большую пенистую волну, обрушившуюся рядом с ними. Оказалось, что он никакой не инструктор. Он наврал нам, а доски без спросу утащил из магазина приятеля, который держал настоящую школу серфинга. Наш урок закончился, когда мать его друга ворвалась на пляж, крича, что этот инструктор вот-вот нас угробит, она потребовала, чтобы он немедленно вернул серфы.
Мы остановились в «Санта-Фе», одном из самых красивых отелей побережья. Когда мы шли по внутреннему дворику, спелый кокос сорвался с высокой пальмы и с глухим стуком раскололся о мостовую в нескольких дюймах позади меня. Мы посмеялись, но если бы он попал мне по голове, то запросто мог бы меня прикончить.
Через дорогу от отеля располагалась каменная площадка с видом на океан, и я подумал, что мог бы сделать предложение там, хоть и выглядело бы это чересчур картинно. Но и площадка не была идеальным местом, поскольку оттуда виднелось скопление скал, увенчанных жутковатым памятником — рукой тонущего человека, высунутой из бурлящей воды. Статуя была поставлена на средства семей пловцов и серферов из Мексики и других стран, погибших в этих водах.
Я спрятал бриллиантовое обручальное кольцо в сейф в нашем номере. Я не смог найти время и место в Пуэрто-Эскондидо и собирался сделать предложение в Масунте, куда мы ехали на целый день. Но где надежно спрятать кольцо, когда я пойду плавать? Я всегда опасался шатавшихся по пляжу вороватых наркоманов. В итоге вплоть до последнего вечера в Пуэрто-Эскондидо я так и не предложил ей выйти за меня. Моя шея онемела и болела от удара, полученного во время урока серфинга. Я простыл, и, что хуже всего, у меня разболелся живот после несвежих креветок, съеденных накануне. На ужин я смог осилить только тарелку куриного супа и неспешно выпить всего одну Маргариту. Отступать было некуда. Я не мог вернуться в Мехико, так и не сделав предложения. Извинившись, я встал из-за стола и поднялся в номер. Накрапывал дождь, один из тех моросящих тропических дождей, когда чувствуешь себя словно внутри пропитанного влагой облака, мягкого, как нежнейший шелк, касающийся лица. Наверное, романтичнее всего будет сделать предложение на берегу под этим мелким дождем, подумал я. Я зашел в ванную, а, когда вышел, открыл сейф и переложил коробочку с кольцом в карман. В комнату вошла Аура. Пойдем на пляж, сказал я. Зачем? — спросила она. Я не хочу на пляж, там дождь. Да разве это дождь, пойдем на пляж, мне нужно задать тебе один вопрос, ответил я. Она заметила, что я держу руку в кармане, и улыбнулась. Задай его здесь, рассмеялась она, эй, mi amor, что это у тебя там? Все очень серьезно, вытащив коробочку и опускаясь на одно колено, сказал я.
Теперь, оглядываясь назад, можно подумать, что Пуэрто-Эскондидо, где мы обручились, словно слал нам предупреждающие знаки, которые мы проигнорировали. Но это не так: мы не оставили их без внимания. Если не считать того урока серфинга, мы больше не купались на этом пляже. Мы ездили в Масунте, который считали безопасным. Но, может, и в Масунте было нечто, что могло предостеречь нас, какие-то предупреждающие знаки? Как знаки и предчувствия становятся уликами? Как определить, что знак был понят неправильно, что кто-то не принял мер предосторожности? Цепь улик подобна отпечаткам ног на тающем снегу.
Однажды утром, когда мы с Аурой, как обычно, ехали на маршрутке в Масунте, в Пуэрто-Эскондидо к нам подсела пара: они тоже приехали в отпуск — мексиканец, учившийся в Швеции и осевший там, и его шведская жена. Он был программистом или просто работал с компьютерами, точно не помню. Он сидел через проход от Ауры и на протяжении всего получаса езды до Масунте вел воодушевленный монолог о Мексике и ее пляжах. В Швеции тоже много чего есть, но такого пляжа, как в Масунте, нет нигде! Он даже назвал — нет, пропел! — длинный список фруктов, растущих на этом побережье, включая, он подчеркнул это особо, пять разных сортов бананов. В Масунте он никогда прежде не был. Мексиканец и его жена были в широкополых ковбойских шляпах, будто только что из магазина. Мы ехали до станции пересадки на другой автобус до Масунте, Сан-Агустинильо или Вентанильи, а они сошли раньше, чтобы перед пляжем посетить маленький музей-питомник морских черепах. Аура получила истинное наслаждение от занудной, самодовольной, мужланской речи мексиканца: лучшие пляжи в мире! Пять сортов бананов! Несколько грязных, окаймленных лесом тропинок вели из деревни на берег в закругленную бухту. Вдоль пляжа тянулись хижины с тростниковыми остроконечными крышами, рестораны, дешевые деревенские гостиницы и кемпинги; с другой стороны пляжа стояли сдаваемые на сутки зонтики, столики и лежаки — здесь мы и сидели, когда начался переполох, раздались крики о помощи и отдыхающие побежали на выручку пострадавшему. Мы тоже побежали и обнаружили мексиканца из Швеции, лежащего лицом вниз у кромки прибоя, в луже воды, глубиной всего в несколько дюймов, брыкающегося и кричащего так, словно он тонет. Его вынесли на берег и опустили на песок, где он и лег, кашляя, хватая ртом воздух и хрипя, над ним хлопотала его жена. Вокруг столпились зеваки. Некоторые видели, что произошло. Его сбило приливной волной, вероятно, мощный поток ошарашил его, он наглотался воды и запаниковал, хоть волна и ушла, почти вынеся его на берег. С ним все было в порядке. Мы вернулись к нашим лежакам. Чуть позже мы увидели, как они с женой бредут в своих шляпах, таща вещи. Мы попрощались, но нам ответила только она; он же угрюмо смотрел под ноги. Потом мы иногда вспоминали этого мексиканца-шведа: смешную и грустную историю не об угрозе как таковой, а скорее об опасности, которую таит в себе наивное отношение к жизни, — и всегда потешались.
