Но с другой стороны крутого, зазубренного мыса бушевали волны. Именно туда отправился поплавать на следующий день профессор, когда мы услышали его панические крики: на помощь, на помощь! Мы с Хайме, неуклюже вскарабкавшись на скалы, полупрыгнули, полуплюхнулись в воду слишком далеко от профессора, чтобы ему помочь, но Аура запрыгнула на огромный валун, взлетела в воздух и, словно луч, сверкнувший в небе, приземлилась прямо рядом с профессором, обхватила его рукой поперек груди и оттащила в безопасное место. Профессора вряд ли унесло бы в открытый океан, он просто потерял над собой контроль под натиском стихии и пребывал в крайнем смущении после случившегося. Однако это ни капли не умаляло героизма Ауры. Аура спасла мне жизнь, потрясенно бормотал профессор, будто пытаясь не воспринимать произошедшее всерьез, но это плохо ему удавалось. Аура спасла вашу жизнь! — шумели мы. Mi amor, о чем ты думала? Я услышала его крики, сказала она, и среагировала! Импульсивная, да, не успевающая ни задуматься, ни испугаться. Быстрая, импульсивная, бесстрашная женщина-супергерой, совершенно искренне думал я. Моя Аура! Какой прекрасной она будет матерью! Мы всласть поиздевались надо мной и Хайме: профессор бы точно утонул, если бы его спасение зависело только от нас. Я был раздосадован, что через пару часов, после обеда и сиесты, никто уже не хотел обсуждать геройский поступок Ауры, поскольку все сочли более важным пощадить чувства профессора, а вернее, чувства его жены и детей, и забыли об этом случае.
А что, если бы они попали в настоящий водоворот, который утянул бы профессора и Ауру в океан и погубил обоих? Что бы тогда сказали об импульсивности Ауры?
Импульсивность: необузданный вихрь, разрывающий тебя изнутри.
Первоначально мы планировали поехать в Мексику в конце мая или июне, но Аура решила задержаться, чтобы преподавать испанский в ходе летнего семестра в Коламбии. Она снова беспокоилась о своем резюме, дополнительные деньги нам бы тоже пригодились, да и она не спешила возвращаться в Мексику. Но нам нужно было кое-что сделать в квартире в Мехико, поэтому мы решили, что я съезжу туда в начале июня и подготовлю все к нашему приезду. Аура составила список: нужно было найти плотника, чтобы сколотить книжные полки, установить дополнительное освещение, нам требовалось кое-что для кухни, и ей необходим был стол. Я предвкушал, что проведу несколько дней в Мехико совершенно один, как в старые добрые времена. Но после нескольких беспутных вечеров в барах и последующего тяжелого похмелья я чувствовал себя обескураженным. Чего я, собственно, ожидал? Я скучал по Ауре, она скучала по мне. Нам выставят огромный счет за разговоры по мобильному, жаловался я ей в письме. В ответ она написала: для этого мы работаем и получаем зарплату, Франсиско. Я купил ей стол с темно-красной отделкой. Я нашел самого мастеровитого плотника и улетел домой.
▄
3 июля 2007 года, после обеда, примерно в половине третьего Аура в последний раз вышла из дверей бруклинской квартиры, а я отнес багаж в стоявшее внизу такси. Мы не взяли с собой ее разноцветное покрывало, оставив его дожидаться нас в кладовке; ее лишенный седла велосипед был пристегнут к железной ограде двумя замками. К четырем часам мы сидели в зале ожидания аэропорта Ньюарка, получив один билет бизнес-класса в качестве бонуса за накопленные мной мили. Естественно, я предложил Ауре перейти в бизнес-класс, а сам сел в эконом. Мы выпили шампанского и подняли бокалы за лето.
К концу нашей первой недели в Мексике Аура раскрепостилась и начала наслаждаться жизнью. Мы выходили в свет, встречались с друзьями. Она читала «Короткую жизнь» Хуана Карлоса Онетти. Аура была поглощена творчеством Онетти всю весну. Рассказ, который она писала на испанском, был о молодом человеке, бросившем аспирантуру в США, чтобы работать учителем в школе в мексиканской провинции; плодом воображения мексиканского Кафки казались не только школа и ее сотрудники, как было написано в одной из рецензий, но и тяжелые полуночные телефонные разговоры главного героя с живущим в Мехико отцом. Рассказ называется «Жизнь в другом месте». Она работала внизу за новым столом, настежь распахнув ведущую во дворик дверь. Аура любила свою квартиру. Она была убеждена, что в скором времени будет проводить здесь не только лето и каникулы, и я тоже был этому рад. Если она собиралась писать в основном на испанском, а тогда она думала именно так, имело смысл какое-то время пожить в Мехико, ну а если мы родим ребенка, то она тем более хотела жить рядом с матерью.
Прямо за углом нашего дома, на Патриотисмо, открылся новый торговый центр. Наш район располагался в получасе ходьбы от Кондесы, до недавнего времени здесь не было ни одного приличного магазина или ресторанчика, чтобы перекусить, за исключением нескольких крошечных забегаловок и уличных лотков, а чашку кофе выпить и вовсе было негде. Теперь же, наряду с магазинами разных торговых марок, в нашем распоряжении оказались «Старбакс», «Санборне», «Итальяни» и несколько других известных сетевых ресторанов, располагавшихся под одной крышей и вызывавших у Ауры ностальгию по детству. Несколько раз мы ходили туда на ланч, поднимаясь на длинном эскалаторе к ресторанам, и однажды даже остались посмотреть фильм про восточные единоборства с Брэндоном Ли в главной роли, транслировавшийся на гигантских экранах. Как-то вечером Аура купила в «Санборне» футляр с китайскими игральными палочками, которые мы захватили в располагавшийся в том же центре «Фрайдис», где и играли, распивая пиво и текилу. Это была на удивление захватывающая игра, требовавшая твердой руки и ловкости карманного вора. Аура за явным преимуществом выигрывала каждую партию. Теперь картонный футляр лежал на алтаре. Но когда я открыл его и высыпал палочки на обеденный стол, вместо мистического сияния, которое, как мне казалось, должно было вырваться из картонного тубуса — что-то вроде сохранившегося отсвета того счастливого часа или следа от легчайших касаний пальчиков Ауры и ее смеха, — я не увидел ничего. Я сидел наедине с кучкой палочек.
Быть может, память переоценивают. Быть может, забвение благотворней. (Покажите мне нового, другого Пруста, который пишет о забвении, и я немедленно сяду его читать.) Когда я пытаюсь удержать все воспоминания, я словно жонглирую сотней тысяч хрустальных шаров. Каждый раз, когда один из них вдребезги разбивается об пол, внутри меня появляется глубокая трещина, сквозь которую навсегда утекает частичка нас, прежних. Я не продал бы этот футляр с палочками и за тысячу долларов.
В «Старбаксе» Аура, остановившись у витрины с бирюзовым кофейником, умоляюще подняла брови и послала мне ту улыбку, которую всегда использовала, если ей хотелось купить что-нибудь неразумное. Дома у нее уже был один кофейник, только черный. Я спросил, сколько он стоит. Она ответила. И мы должны спустить сорок долларов, чтобы в нашей кухне появилось ярко-бирюзовое пятно?
У тебя уже есть один, точно такой же, сказал я.
Она не смогла скрыть разочарования и поставила кофейник на место. После случившегося этот кофейник предстает еще одним жутким знамением или подсказкой, которые я проворонил или не смог понять. Учитывая ту роль, которую ее старому кофейнику суждено будет сыграть по пути в Масунте, он скорее похож на доказательство или улику, хотя и не в традиционном смысле этих слов.
Что, если бы я купил ей тот бирюзовый кофейник?..
3 июля 2008-го, через год после нашего полета в Мексику из аэропорта Ньюарка, я снова здесь: тот же вечерний рейс, та же замена эконом-класса на бизнес. На пути к Мехико мне пришлось заполнить иммиграционную карту, включая графу «семейное положение»: женат или холост. Я отметил, что женат, как всегда отмечал в анкетах подобного рода. Спустя три недели, 22 июля, я полечу в Пуэрто-Эскондидо и на следующий день возьму такси до офиса окружного прокурора в Пуэрто-Анхель, в переулке у затхлой гавани.
Табличка на закрытой двери в конце короткого коридора гласит «Управление уголовного розыска». Но окружной прокурор отводит меня в каморку без окон, в которой стоит непременный громоздкий старый компьютер. Свет в помещении кажется таким слабым и мерцающим, будто это сам воздух моргает. Вскоре обнаруживается причина: пластиковые лопасти вентилятора крутятся под двумя вмонтированными в потолок лампочками. Окружной прокурор оказался долговязым молодым человеком с сильно загорелым точеным лицом и блестящими черными аккуратно зачесанными назад волосами. В тот день я расскажу ему свою версию произошедшего так, как никому не рассказывал с того самого дня, когда умерла Аура и я исповедовался женщине в отделении полиции, которая напечатала мой рассказ, но не приняла его в качестве официального свидетельства, поскольку у меня не было паспорта. С тех самых пор эта история плескалась во мне, видоизменялась, теряя и обретая очертания, как плещется бурный поток, устремляясь в русло реки. В своем рассказе я брал на себя законную часть ответственности и вины, хотя и меньшую, чем хотелось бы Хуаните и Леопольдо, слишком малую, чтобы посадить меня в тюрьму, не подтасовав улики, но вполне достаточную, чтобы вина, ужас и самобичевание никогда не дали мне покоя. Но в тот день слова окружного прокурора в Пуэрто-Анхель снова изменят ход моего повествования.
