Он осмотрел девочку и пробежал глазами карточку на спинке кровати. Все было в порядке, если учесть, что после операции не прошло и суток. Всю ночь сердечный ритм оставался нормальным.
— Ну что ж, превосходно. Как венозное давление? Двенадцать? Введите пять миллиграммов лазикса внутримышечно и проверяйте мочу на калий. Подержите на водителе ритма день-два.
Он направился к другой кровати. Малыш Маньяни крепко спал. За ночь число дыханий стабилизировалось по мере того, как легкое очищалось, расширялось я стало нормально функционировать. Кризис миновал.
Узнаешь ты когда-нибудь, что мы для тебя сделали? — подумал Деон. Поймешь когда-нибудь, с какой решимостью мы боролись за то, чтобы ты жил? Наверное, нет. А если и да, может, еще и проклянешь нас за то, что сумели оставить тебя в живых: черного ребенка в стране белых…
— А сколько кислорода вы ему даете? Пятьдесят процентов?
— Да, профессор.
— Можете постепенно снижать давление. К вечеру попросите Тома удалить трубку из гортани. До завтрашнего утра, думаю, мы оставим его здесь.
— Хорошо, профессор.
— А пациентка Робби? Как она?
— Перевели в общую палату.
— Прекрасно. Я поговорю с родителями Мариетт, потом заглянем в палаты.
Ван Рина не было, а родители девочки стояли рядом у окна. Едва Деон вышел, Джуберт повернулся к нему. Вот оно! — подумал Деон. Накануне вечером он только обрадовался бы и ринулся бы в драку с яростным наслаждением, но теперь ситуация изменилась: малыш Маньяни был вне опасности, и у Мариетт все шло хорошо. В нем не осталось ни гнева, ни ожесточения.
— Доктор ван дер Риет, — сказал Джуберт.
Деон ждал, что последует дальше.
— Спасибо за все, что вы сделали для нашего ребенка, — сказал член парламента от националистической партии и будущий член кабинета министров. — Она будет здорова?
— Дела у нее идут отлично, — ответил Деон и улыбнулся, удивившись, что это не стоило ему никаких усилий. — Сначала возникли кое-какие трудности. Пришлось подключить ее сердце к водителю ритма. Но сейчас оно работает самостоятельно.
Джуберт смотрел на него, явно делая какие-то свои выводы. Это худое лицо было очень неглупым.
— Знаете, что она мне сказала? — Деон улыбнулся. — Она сказала, что у нее сердце разбито.
— Так ей объяснила мать, чтобы она поняла, почему ее привезли сюда.
— Я так и думал. Ну, так мы починили ее разбитое сердце.
— И теперь она будет как все дети?
— Какое-то время сохранится некоторая вялость, а потом ей удержу не будет.
— Мы навсегда останемся вам благодарны.
Мать молчала, счастливо улыбаясь.
Джуберт кашлянул.
— Этот черный ребенок в палате с Мариетт…
У Деона защемило в груди; значит, все-таки не миновать!
— …у него тоже был порок сердца?
— Был и остался, — резко сказал Деон. — У него врожденный порок, но мальчик слишком мал для подобной операции. Мы кое-что сделали, чтобы он продержался, пока не настанет время для радикального вмешательства.
Следующий вопрос Джуберта поставил Деона в тупик.
— Он здешний? Из Кейптауна?
— Нет. Он из Транскея.
— А откуда именно? — с той же настойчивостью спросил Джуберт.
— Право, не знаю. Его направили к нам из больницы в Умтата. Откуда он попал в нее, неизвестно.
— Его родители здесь?
Разговор принимал странный оборот. Деон несколько растерялся, но, поскольку члену парламента все это, очевидно, представлялось важным, он ответил:
— Боюсь, что нет. Его отправили к нам поездом с сопровождающим. — Ему хотелось добавить: «Третьим классом», но он поборол искушение.
Пит Джуберт взял с подоконника яркий пакет.
— Отдайте, пожалуйста, этому малышу. Мы купили игрушку для Мариетт, но моя жена и я решили, пусть это будет для него.
Деон взял пакет и поблагодарил Джуберта. В пакете было что-то мягкое. Он вернулся в палату и снял бумагу. Пушистый белый кролик. Он положил игрушку на кровать рядом со спящим малышом и вышел через внутреннюю дверь.
После операции он задержался в операционном блоке. На душе у него было неспокойно.
Клапан оказался сильно разрушенным. Он тщательно убрал все его кусочки, промыл и прососал полость желудочка, причем не один раз, и все-таки его грызла тревога. Какая-то крохотная частица могла попасть в полость и застрять за мышцей. Как только восстановится кровообращение, застрявший кусочек ткани попадет в артерию. А кусочек величиной с булавочную головку может закупорить сосуд в головном мозгу. Тромб, и все — конец.
Когда он придет в себя после наркоза, можно будет определить, как функционирует мозг.
А мальчишке последнее время очень не везло, подумал Деон. Некоторых пациентов словно преследует неудача.
Началось с того, что родители вернулись домой из гостей очень поздно. Приходящая няня уже ушла, и их семилетний сын корчился на полу от боли. Он раскраснелся от жара и твердил, что у него дергает коленку. Отец позвонил домашнему врачу, но тот свято чтил свои приемные часы и только посоветовал дать ребенку две таблетки аспирина.
Утром мальчик не мог подняться с постели, и отец снова позвонил врачу. Наконец тот приехал и решил, что мальчик ушиб коленную чашечку, хотя малыш утверждал, что не ушибался. Врач прописал болеутоляющее. Только на следующее утро, когда ребенку не стало лучше, он наконец предложил сделать рентген.
Мальчик поступил в больницу около полудня в тяжелом состоянии. У него оказалось воспаление нижней части бедренной кости, осложненное общим заражением крови. Колено оперировали, начали массированный курс антибиотиков. Процесс был уже необратим. Клапаны аорты воспалились, и теперь — через две недели — одна из створок разрушилась. Клапан стал пропускать кровь, и вот сегодня на рассвете у мальчика началась резкая сердечная недостаточность.
Деон поручил Робби операцию, которую должен был делать по расписанию, а сам взялся за клапан аорты. Он обнаружил почти полное разрушение створки, а также абсцесс в стенке сердца чуть ниже клапана. Со всем тщанием удалив омертвевшую ткань, он имплантировал искусственный клапан.
Теперь они ждали, пока кончится действие наркоза.
Мальчик открыл глава и обвел операционную удивленным взглядом. Том Мортон-Браун снял кислородную маску. Над мальчиком наклонилась сестра.
— Мне сделали операцию? — спросил он.
— Да, старина, — ответил за нее Мортон-Браун, — тебе пришлось сделать операцию, но все уже позади.
Мальчик только тут заметил анестезиолога, и на его лице появилось беспокойство.
— Вы будете делать мне укол, доктор?
Деон пошел к двери. У него защипало глаза, и он сердито замигал. Слава богу, мозг не поврежден.
Переодеваясь, он мысленно клял этого врача, который подменяет телефоном свои глаза и руки. Сначала поленился поехать к ребенку, а на другой день не потрудился хотя бы осмотреть его.
Он вышел из операционного блока злой как черт. На душе лежала свинцовая тяжесть.
Человек, торопливо шедший ему навстречу, вдруг остановился.
— Эй, Деон!
Один из кардиологов. Иоган Схуман.
— Какого черта ты послал ко мне с синдромом Дауна?
— Что?
Он же вчера направил к нему сына Триш. Кардиолог сказал с притворным негодованием:
— Знай я, кого ты ко мне послал, так не стал бы отменять партию в теннис.
Деон крепко сжал губы и тяжело дышал.
— Послушай, Иоган, и постарайся запомнить: я посылаю к тебе моих пациентов, чтобы получить квалифицированное заключение о состоянии их сердца, а не мозга, — на это твоей квалификации не хватает.
Схуман явно растерялся, настолько злобной была вспышка. Он криво улыбнулся.
— Как вижу, ты сильно не в духе. Я ведь просто пошутил.
— И очень несуразно.
— Ну ладно, ладно. Заключение я, кстати, еще утром отправил. Это не тетрада. Атрезия трехстворчатого клапана. Так что помочь малышу нельзя. — Он пошел дальше и сказал самому себе, но так, чтобы Деон услышал: — Пожалуй, это к лучшему.
Атрезия трехстворчатого клапана. Не тетрада Фалло. Атрезия трехстворчатого клапана. Так что ничего ты не сделаешь. Врожденное заращение трехстворчатого клапана.
Как он скажет это Триш?
Заключение Схумана лежало на письменном столе. Он заставил себя взять его и начал читать, все еще стоя. Анамнез пропустил. Симптомы типичны и для порока и для тетрады Фалло — синюха, систолический шум, выраженная локализация на одиночный тон.
Но кардиограмма показала истинное положение вещей.
Гипертрофия левого желудочка, а не правого, как бывает при тетраде Фалло.
Деон включил негатоскоп, установленный рядом с книжным шкафом, вынул из конверта рентгеновские снимки грудной клетки, выбрал тот, где был передне-задний вид, и вставил в зажимы. Отступив на шаг, он начал пристально его рассматривать. Сердце гипертрофировано слева. Но без характерной для тетрады «формы сапога». А здесь закругленное вздутие — очевидно, из-за левого желудочка. Справа еще одна выпуклость — правое предсердие. Ствол главной легочной артерии не просматривается, а легочные поля обескровлены.
