Дом с велосипедом
Пастораль
Улица, на которой я отхватил себе недвижимость, 1925 года постройки, носила имя великого поэта. Но итого названия добрые поселяне не употребляли, и в народе наша улица звалась «там, где дом с велосипедом» .
Я долго расспрашивал: где же этот дом и почему он с велосипедом? Но никто ничего толком ответить пе мог, пока один старожил не сказал:
— Ну, ты даешь! Как раз вспроти твоего дома и есть с велосипедом.
И поведал историю постройки этого чуда архитектуры и общественного труда.
В этом доме жила стойкая когорта чувашей или мордвы. Две вещи я так и не узнал, общаясь, соседствуя и приятельствуя с ними годами. Первое: сколько же их, и второе: кто из них кому кем доводится. По моим наблюдениям, в доме летом проживали две или, может, три семьи. Но каждое воскресенье число их удваивалось, учетверялось и ушестерялось. Хотя сосчитать их очень трудно. Чуваши все коротенькие, головастые, скуластые и черноволосые. Поначалу подкупали их трудолюбие и родственная спайка.
Правда, потом я заметил, что работают они хотя и много, но плохо, а родственная спайка, скорее всего, совместная попойка. Потому что в начале и в конце каждой общественной работы немерено выпивалось водки, самогонки и браги.
Дом, в котором они проживали, более всего походивший на железобетонный дот времен советско финляндской войны, они создавали сообща. Дом так называемый «заливной». То есть строились каркас и опалубка, а затем опалубка заполнялась раствором и арматурой. Для шестидесятых годов, когда этот монолит возводился, такое считалось новшеством.
Особенно важно, чтобы раствор, из которого выливаются стены, был хорошо замешан и промешан. Чувашским общинным членством была отрыта яма, облицована, заполнена водой, песком и цементом. И многочисленные чувашки, похожие на мешки с картошкой, но с коротенькими руками и ногами, низкорослые и крепенькие, принялись лопатами и тяпками раствор мешать. Чуваши же, как это принято перед началом великого деяния, сели пить водку.
Немедленно к ним присоединились не только земляки из соседних деревень, приехавшие на велосипедах, но и соседские мужики, собравшиеся со всего поселка. Водка несколько раз кончалась, и за ней отряжали гонцов в сельмаг.
Пить начали часов в десять до полудня, но продолжали и в четыре пополудни, и позже. Чувашки же все это время, зло поглядывая из-под жестких, как конская грива, густых челок раскосенькими глазами, продолжали безропотно месить раствор, время от времени призывая мужиков приступить к работе.
И только когда на зеленоватом небе блеснули первые звезды, а на заборе повис сосед, пытавшийся вернуться домой на свой двор, бабье терпение лопнуло, и они пошли, с тяпками наперевес, на мужиков. Вразумленные черенками лопат и тяпок вдоль спин, мужики почувствовали бешеный прилив энергии и кинулись яростно работать.
Одни заливали раствор, другие подавали арматуру, третьи трамбовали стены. Энтузиазм был так велик, а раствора так много, что продолжали работать и в темноте, освещенные луной и светом электрофары от мотоцикла. Разворачивалась наглядно как бы вторая серия революционной эпопеи «Как закалялась сталь». Мечущиеся силуэты строителей на стенах, ведра с раствором... Истошные вопли «арматуру давай», «раствор давай»... Раствор кончился под утро, и строители, совершившие трудовой подвиг, улеглись, как жители непокоренного монголами Киева, прямо на стенах, на лесах и вообще где кого застал сон.
Опохмелялись часа в три, когда сползлись отовсюду, где сразила их усталость. Трое суток ждали, когда стены «схватятся»... И все это время текло море разливанное. Наконец, когда решили, что срок прошел достаточный, и «бетон мертвый», и теперь «хоть из пушки стреляй — устоит», сбили опалубку.
Мрачная бетонная стена выглядела действительно несокрушимой. Она оказалась значительно толще, чем планировали вначале. Ее не брал ни лом, ни топор, когда их пытались применить. А колотили стену ломом и топором, потому что из мощного тела ее в первой трети от основания, прямо из монолита, торчал никелированный руль новенького хозяйского велосипеда.
В угаре энтузиазма его подали вместе с металлической арматурой.
Руль красовался года два и стал местной достопримечательностью, но затем чуваши, изнемогши от повышенного внимания односельчан, его спилили, оставив потомкам загадочное название воздвигнутого ими сооружения — дом с велосипедом.
Долгие годы дом с велосипедом обходился без крыльца. Многочисленные чуваши и чувашки резво бегали в невообразимый куб постройки по сходням, которые на зиму убирались на чердак, и дом стало вился неприступным, как шотландский замок.
Шли годы. Бесчисленные Ваньки, Коляны, Витьки и Сереги превратились в Иван Иванычей, дядей Колей, а многочисленные Маши и Нади, ставшие бабами Надями и бабами Машами, сменились новой волной Надь и Маш, которые стайками паслись на огороде, качались на качелях и приглядывали за близнецами, в соплях и семечках, Изабеллой и Стеллой, из самого последнего поступления, едва научившегося ходить.
И вот тут-то лидеру чувашского членства явилась навязчивая идея: за лето изваять крыльцо.
Готовилась к этому трудовому деянию община загодя и основательно. Как всегда, муравейным способом натащили какие-то разнокалиберные доски, железо, вонючие сельдяные бочки, что никакого от ношения к крыльцу не имело, но попалось под руку, и даже радиаторы парового отопления, которые применить совершенно негде. Впоследствии ими вымостили дорожку, и несколько волн надь и маш разбивали о них босые ноги, пока не втоптали бесследно в землю.
Вожак общества взял отпуск и начал созидать. Работал он все лето, поскольку отпуск продлевался двумя длительными больничными листами по поводу травмы ноги, которую народный умелец рубанул топором, и головы, куда свалились стропила. От зари до зари у дома с велосипедом раздавался стук топора, и вверх по бетонной стене ползло нечто, напоминавшее гигантский скворечник или увеличенную до гротесковых размеров собачью конуру. При строительстве первоначальный замысел корректировался и уточнялся. Так, сначала отказавшись от флюгера, как излишней архитектурной детали, зодчий затем отказался и от перил на лестнице, ссылаясь на то, что и так с работами припозднился.
— Думал-то раз-два, а оно вон как обернулось...— говорил он, растерянно почесывая кудрявую, кудлатую голову перевязанной рукой. — Счас бы хоть до снега управиться...
В багрец и золото оделись леса и обнажились сжатые нивы, а он все тюкал и тюкал топором... По вечерам, когда мы с двухлетним Богданом Борисовичем возвращались от молочницы с трехлитровой банкой молока, он всегда останавливался и долго сосредоточенно изучал строение. Тыкал пальчиком в отдельные детали и, не владея большим словарным запасом, восторженно вздыхал:
— Дядя, бойсяя татая, тук-тук...
Но однажды вездесущий его указательный палец замер, и мой сын удивленно сказал-спросил:
— Авава?
— Зачем они пуделя-то купили? — подумал я, не сразу разобрав в сумерках, что на крыльце, на карачках, стоит и мотает кудлатой головой ваятель.
Его запой свидетельствовал о завершении эпохального строительства.
Это вскоре подтвердилось тем, что в воскресенье прямо от нового крыльца расставили столы с капустой, огурцами, картошкой, салом и несколькими ящиками водки, а к вечеру начали прибывать бесчисленные гости.
Сдача объекта происходила в лучших традициях. Сначала, естественно, долго пили, затем старейшина и вождь взял ножницы и, несколько раз промахнувшись, все же перерезал ленточку, как при открытии памятника архитектуры.
Конечно же, это встретили шквалом аплодисментов. Молодежь тут же притащила радиолу и принялась танцевать на крыльце. Но ее быстро сменили толстые пожилые чувашки, которые начали, сосредоточенно глядя в пол, топотать чувашские танцы. Наконец под впечатлением минуты все гости затянули: «На крылечке твоем каждый вечер вдвоем...»
Но слушателям, собравшимся со всей деревни, так и не удалось узнать, что же там происходит на крылечке каждый вечер, потому что черное обитое железом для прочности крыльцо, сильно заскрипев, сначала медленно, как штанга обеспечения от ракеты, отошло от стены, а затем, набирая скорость, рухнуло на стол и на все, что еще оставалось от трапезы.
Жертв и особых разрушений не было. Если не считать самого крыльца, которым потом несколько месяцев топили печку.
А чувашская община скинулась, и два шабашника поставили крепкое крыльцо за полтора дня, сторговавшись за пол-ящика водки.
Дом с велосипедом единственный в нашем Высокоключевом поселке до сего дня существует без собственного водоснабжения. Поселок потому и назывался Высокоключевым, что, говорят, когда-то здесь били ключи и воды было полно. Но прогресс преобразовал уникальную и прекрасную природу района в нынешнюю маловодную действительность.
