Потом Славка, скорее всего, заснул, потому что очнулся он на том же полу от ломоты во всем теле и, освободившись от узких джинсов, залез на кровать, не снимая покрывала. Сквозь этот второй, осознанный, сон пробивалась какая-то легкая тревога, окончательно разбудившая его часов в девять утра. Он вышел на балкон. Было прохладно и пасмурно. Вид на город с этой точки открывался снова немного незнакомый, будто кто-то собрал из киевских построек своеобразный коллаж, разместив их чуточку иначе, так что приходилось напрягаться, узнавая, где что находится, словно разгадывать своеобразный архитектурный ребус. Опасно и радостно перегнувшись через перила, Славка смотрел на прохожих внизу, и странная мысль спокойно, но постоянно возвращаясь, кружила поперек всех остальных, обрывчатых и потрепанных: «Надо же, сколько людей, и все куда-то спешат, и какой парадокс, что никто из этой многосотенной толпы не спешит КО МНЕ».
Позавтракав в ресторане, Слава прошелся немного по Крещатику и неожиданно для себя свернул в метро, где не был уже много лет. Рассматривая толпу, думал о том, что у каждого второго тут тоже, наверное, какие-то свои проблемы, а кто-то проживает свою спокойную и радостную жизнь без всякого номера в «Президент-отеле» за сколько-то там тысяч гривен, но при этом чувствует себя совершенно гармонично. В вагоне он вел себя несколько неловко, заняв площадку между дверями, не зная, что нужно проходить дальше в салон. Вышел по наитию на «Вокзальной». А где еще он мог выйти? Но, остановившись, снова мешая всем, недалеко от эскалатора, понял, что подниматься ему совершенно незачем и нет никакого поезда, способного отвезти его в пункт назначения, который имел бы в его жизни хоть какой-то смысл. И тогда Слава вернулся на платформу, но ехать обратно на Крещатик, домой, означало своеобразную капитуляцию, а он же уехал именно оттуда… Не обнаружив никакого такого места, пропустив один поезд, Слава сел прямо на платформу, свесив ноги. Народу было пока не очень много, и несколько девушек, какой-то мужик с тележкой внимательно, с легкой тенью одобрения, что возникает в период активной заинтересованности происходящим, молча смотрели на него, и не думающего вставать, и отметившие одновременно, что уже и не успеет, а потом, спокойно и будто не веря, отводя взгляд — на появившийся из туннеля поезд, с грохотом и визгом, под вопли выскочившей на платформу тетки с рацией и в малиновой шапочке.
Валерия продолжает жить с Геной и его родителями, перенесла неприятную операцию по женской части, в результате которой они, скорее всего, не смогут больше иметь детей, но она, кажется, и не собиралась. В мае 2008 года Антошку не без трудностей отдали в садик, и Валерия вышла на работу, в частную юридическую консультацию, вздохнув полной грудью и слегка отдалившись от суетливого простаивания на кухне и фанатичного вытирания пыли по несколько раз в день. С Геной у них все хорошо, хотя совершенно ей неизвестная, большая его школьная любовь, находясь в Киеве в гостях из Германии, заполучила его на пару вечеров, закончившихся так, как десять лет назад он и не мечтал, что, впрочем, имело один большой плюс для семейной жизни, сделав его виноватым, внимательным и заботливым. Антошка в свои три года — шустрый шкодливый пацан, с некоторыми признаками агрессии, что, по большому счету, его родителей совершенно не волнует, ведь настоящий мальчик и должен быть таким. К лету 2008 года они наконец купили машину, «Шкоду Суперб», дорогущую и вполне представительского класса, хотя ездят на ней редко — раз в неделю в лучшем случае.
Маринка записалась в клуб верховой езды и с гордостью говорит всем знакомым, чуть вздыхая, что «девчонки бредят лошадьми». Старшая дочка у нее начала переживать начальные этапы подросткового периода и сделалась похожей на селедку, огрызается на всех, с родителями разговаривает в самом крайнем случае, но лошадей обожает, это факт. Садовников вообще считает, что у него самые лучшие девчонки на свете, все три. Но по ночам Маринка иногда плачет, потому что, несмотря ни на какие кремы, сыворотки и салонные процедуры, кожа на ее шее все больше напоминает пергамент, и синие припухлости под глазами не проходят иногда аж целый день. Она мечтает о бухте Ласпи, где в студенческие годы стояли дикарями, с палатками, загорали без лифчиков, пили домашнее вино из пятилитровых бутылей и вели умные разговоры о философии и литературе.
Стаж отсутствия половой жизни у Светланы Жук составляет уже два с половиной года, и, делясь этим обстоятельством с подругами, она, кажется, испытывает определенную гордость. Она стала набожной и носит в дом святую воду, разбирается в мелких церковных праздниках и завела новых подруг из прихода. Зимой 2006 года у нее умерла бабушка, продержавшись, вопреки прогнозам врачей, не две недели, а три месяца — на святой воде и овощных соках. Весной 2008 года Дарья в составе ансамбля «Джерельце» поехала на гастроли в Будапешт, младшая, Сонечка, тогда как раз сильно болела, и Светлана думала, что сойдет с ума, потому что не смогла ее сопровождать. Сказала, что не пустит никуда, и тогда дочка перестала есть, дело принимало катастрофическую окраску, были сеансы у дорогого именитого детского психолога, и пришлось ее отпустить — напичкав гематогеном, глюкозой и скудными весенними фруктами с нитратами. Эта поездка была самым страшным, что случилось в Светланиной жизни за последние несколько лет.
В августе 2006 года в Донецких степях разбился самолет Пулковских авиалиний, совершавший рейс Сочи — Санкт-Петербург, унеся жизни ста пятидесяти человек, из них четверть — маленькие дети. Алена от волнения не спала несколько ночей, переживая высоковольтный нервный зуд, терапевтический ужас, дозированную душевную боль и, начитавшись про то, как очевидцы «находили в кустах ряды кресел с застывшими в немом ужасе, почти целыми телами», испытывала странного рода восторг. Но и плакала тогда тоже, конечно, — словно вобрав в себя достаточное количество горечи из этих фактов, запрокидывала голову, легонько прислушиваясь к себе, не веря до конца, и потом, если дело шло дальше, смахивала несколько чистых, возвышенных, за боль всего человечества, слез. Подруги любили с ней общаться, потому что на каждое страшное явление — будь то автомобильная авария или маньяки — у Алены имелось целое цветное досье с подробнейшими деталями. Что касается мужчин — после Славки все казались пресными, она издевалась над ними до такой степени, что ее считали сумасшедшей, но Алене было плевать. Сразу после разрыва со Славой начались проблемы с алкоголем, она ждала его звонка, иногда звонила сама, с другой карточки, и сбрасывала, не дождавшись ответа. Участились случаи, когда она приходит в детский сад за ребенком, едва стоя на ногах, но муж, живущий отдельно, остается, пожалуй, единственным человеком, кого это беспокоит всерьез. Он пытался давать ей меньше денег, записывал к психологу, но Алена впадает в такую ярость, что начинает швырять предметы, срывать шторы, и стакан коньяка — единственное средство, имеющее моментальный и длительный седативный эффект. На выходные она часто наряжается, красится и идет одна гулять в центр города, но улицу Бассейную с «Мандарин-Плазой» обходит стороной, панически боясь случайной встречи на которую, правда, и надеется все это время.
Маша продолжает шипеть на Виталика, но деваться от него никуда нельзя, ведь окружающие все так же завидуют их устоявшемуся благополучию, счастливым румяным детям, и, оставшись ночевать в прекрасном частном доме в коттеджном поселке, где пахнет хлебом домашней выпечки, получает на завтрак блины с икрой и свежевыжатый сок. Отдыхать они теперь ездят так — Виталик привозит им на машине все необходимое (гонит по 1500 километров без сна и отдыха), живет с ними дня три, пока не обживутся, а потом, сославшись на работу, умахивает домой. А к концу отдыха приезжает забирать. Они пытались привнести в свою жизнь какие-то семейные традиции, как то: раз в месяц оставлять детей с няней и ходить в театр, а после него — в ресторан, но Виталик вечно забывал, задерживался и ни одна из записанных Машей аккуратным почерком традиций у них не прижилась. Выдающимся событием последних лет в ее жизни можно назвать укладку «лежачих полицейских» со всеми надлежащими согласованиями в органах и активную позицию в области борьбы с гастарбайтерами, разводящими на соседней стройке, без забора, собак бойцовских пород.
Христина Челбаренко неожиданно увлеклась рисованием. Сперва были наброски карандашом в простом школьном альбоме со всякими телепузиками на обложке. К огромному удовольствию мужа, темой ее творчества были рыцари в доспехах. Они появлялись то с розой, то с мечом, но все непременно нордически-блондинистые, с развевающимися волосами. Иногда их стройные ряды разбавлялют печальные дамы в средневековых нарядах. Потом пошли первые акварели, немного масла, темпера. Исчезновение подруг было воспринято почти безболезненно — в центр Киева Христине ехать хотелось все меньше и меньше, горячий интерес представляли лишь магазины «Все для творчества». Летом 2008 года, на день рождения мужа, в центральном каминном зале, чуть подвинув гербы, рустикальные пейзажи с березками, рога и шкуры, появилась большая картина, в рост человека, выполненная с детской наивной старательностью, со слегка нарушенными пропорциями, но все же очень хорошо получившаяся — белокурый рыцарь с высоким лбом, длинными, чуть вьющимися волосами, тонкими чертами лица, голубоглазый, с бледными губами, прижимающий к груди в латах шлем с перьями, а в другой руке держащий белую лилию.
